Письмо надежды

Анастасия Васильева
«7-ая мастерская», г.Москва

С каждым годом всё чаще и чаще с новостных каналов можно услышать новость о том, что в такой-то школе избили такую-то девочку. Или выкололи глаз мальчику. Или изнасиловали, убили, расчленили и выкинули на помойку. Что, передергивает? Наверное ,и представить себе такое не можете? Ха. Читайте.

Прошение
Милые взрослые, выслушайте нас. Мы – ваши дети, племянники, сестры и братья, мы – ваши соседи по лестничной клетке и это мы иногда слишком громко топаем по утрам и включаем музыку громче положенного. Мы – дети, такие улыбчивые, скромные и в то же время абсолютно неугомонные, и мы молим: Спасите нас! Спасите!… От себя.

Исповедь
–  Я никогда не был каким-то буйным, — хмыкнул В. и протёр нос рукой. – Я в детстве машинки любил. И змеев, этих, ну. Воздушных. — Щёки внезапно зарделись огнём, а в глазах на долю секунды появился какой-то далёкий отзвук простого детского счастья. – Это меня отец сломал. Во втором классе я принёс двойку, как сейчас помню, по чтению. Понимаешь, я тогда учебник продал за конфеты другу, который его потерял, а конфеты Маше подарил. Она мне нравилась. А у нас в семье денег не было, и тут я ещё учебник продал, и училка мне «два» влепила за то, что без него в школу пришёл… Вот отец и сорвался. И потом ещё срывался… – мужчина замялся и наклонил голову вниз. С минуту он занимался изучением собственных ботинок, а потом продолжил. – Он, в общем-то, за дело бил. Но

это я сейчас понимаю, а тогда… Тогда я озлобился как-то, и стал других бить. Детей, — встретив мой непонимающий взгляд, уточнил В. – одноклассников своих. Меня и к директору водили, и к психологу, который меня даже кружочки заставил рисовать. А я всё никак не исправлялся, всё такой же хулиган рос.

– А потом, — продолжил В. – потом меня перевели в другую школу. Мы переехали и выбора не было. Не Думаю, что одноклассники по мне скучали, — ухмыляется, но теперь уже грустно. – Даже и не пробовали со мной связаться. Ни разу… – смотрит на ладони и затем крепко сжимает их. – Не виделись мы больше. А в новой школе шайка «мажоров» была. ну, Выпендривались они. А я этого не любил, мне и отца с его вечными тумаками и подзатыльниками, которые были уже далеко не по делу, хватало. Подрался я с ними… Только их было четверо, а я один. Уложили меня и били, пока два ребра не сломали. Я потом полтора месяца лежал и ходить было больно.

– И даже в это время отец меня не оставил в покое.  Да, — уже предугадывая вопрос, отвечает В. – бил, лежачего бил. Я ж ходить-то мог, медленно, с болью, но мог. Вот он и бил за то, что чашку за собой не вымыл или стираное бельё не развесил… Сильно бил. У меня несколько сотрясений из-за него.

А я поправился, купил этот, знаешь, нож, раскладной такой. Как будто серебряный. Ну и… – тут мужчина запнулся и наконец поднял голову. Впился в меня глазами. – Я не хотел, — хрипло выдохнул он. – Я… – и тут В. заплакал. Стесняясь меня, он отвернулся, а я тактично вышла из комнаты.

Свидетельство
– Меня всегда так воспитывали: «Я не я, и хата не моя». Не знаю, по-моему, это – единственно правильный способ жить. Не хочу, чтобы меня трогали, не трогаю других. Все логично, — щуплого вида молодой парень внимательно вглядывался в моё лицо как будто в поисках понимания. – Мне всегда были противны все эти драки и всяческие разборки.

– Это дело быдла, — гордо выпятил грудь, мол, я-то не такой. — Я – гимназист, а в гимназию кого попало не берут. Точнее не так, берут, но за деньги. Большие, — приподняв бровь, загадочно мне улыбнулся и продолжил. – Я учился среди богатых детей, как и подобает умному парню. И сейчас учусь! Родители оплачивают мне учебу в одном из самых престижных…

Прерываю его и прошу не отходить от темы разговора.

– А, да. Тема. Хм, — будто бы вспоминает Д. – Ну да, буллинг этот новомодный был. Был, есть и будет! – и парень, довольный своей шуткой, громко рассмеялся. – У нас в классе училась девчонка… Имени не помню. Родители у неё были хорошие, богатые, возили её на «мерсе», цацки покупали девчачьи ей. Но вот беда-то, в цацках или без, но девчонка была страшно некрасива. Ну и мы классом над ней подтрунивали несильно. Кто тетрадку спрячет, кто куртку перевесит. Бывало, ребята заигрывались – начинали в неё плеваться, обзывать по-страшному… Я в таком не участвовал, — помотал головой. – Я только так, чуть-чуть.

– Я был в школе, когда это случилось… Тогда метра два под окном очертили… Жуть, одним словом. Все пытались высунуться из окон и увидеть её, но учителя не давали. А потом нас отправили по домам. И в этот вечер у всех был Разговор. Запишите, что он с большой буквы. Нам всем говорили об одном и том же, учили быть паиньками и «любить ближнего своего» и бла-бла-бла, — со злостью протараторил Д. – Как будто это что-то поменяло бы. Девчонка та самоубилась после очередной не совсем обычной шутки, а нам… Ну да, было стыдно, но это же не мы виноваты. Это она слабачка. Родители нас защищали, хотя её сумасшедшая мамаша всё пыталась на нас кинуться. Родители всегда говорили, что мы воспитаны по чести и негоже воспитанному человеку отвечать на подстрекательства, но, признаюсь, — смеётся, – в тот момент, когда она – мамаша той девчоки – к нам лезла, я украдкой ей язык показал. А девчонка умерла…

Избавление
– Да, — тихо проговорила пожилая женщина. – Я была… я подвергалась насилию. А?… От однокласс… Одноклассников,  – на этом слове она споткнулась. – Меня травили, — наконец сказала это, чётко и ясно, и посмотрела прямо в глаза. – Травили так, как нигде и никогда не травили. Моя семья была бедной, и происходила та самая, абсолютно типичная ситуация, когда богатые издеваются над бедными.

– Вы даже не представляете, что значит бояться ходить  школу из-за вечных унижений. – поежилась М. Её глаза без устали бегали по моему лицу, будто искали в нём поддержку. – Они меня не только били. Одежду, бывало, рвали. Знали ведь, что не во что мне переодеться, и что завтра я приду в этой же кофте, но с закатанными рукавами, чтобы дырки не было видно. Раздевали, – решает уточнить. – На улице. Подбегали и шапку снимали, а потом не отдавали. Играли в «собачку». Даже кличку мне дали: «Шавка», — не выдерживает, слёзы катятся по щекам. – А ведь никому… Никому ни слова… Не говорила. Родители у меня – добрейшей души люди, но слишком уж они были поглощены обеспечением нашей семьи, и я не хотела подкидывать им проблем. Так и терпела этот… этот Ад до выпускного класса.

А там, как 18 исполнилось, уехала в ближайший город с более-менее пристойным вузом, стала работать, учиться на «заочке» и стипендию получала. Да, я же отличница была. Учёба тогда для меня была спасением… – улыбается. – Любила я учиться. А теперь… У меня прогрессирующий склероз. Много чего забыла и забываю, но знаете… – замялась, – детство своё я никогда не забуду.

Приговор
Ну как? Представили? Понравилось? Нееет, протянете вы, конечно, не понравилось, только садисту может понравиться. Да, вы правы. Только садисту. Только вот вы и представить себе не можете, сколько таких форменных извращенцев ходит среди нас. Ведь истории об избиениях и унижениях – это не работа бурной детской фантазии. Это то, на что почти 80% родителей предпочитают не обращать внимания и закрывают глаза, причём это родители как с той, «обиженной», так и с этой, «травящей» сторон.

Задаётесь вопросом, как же так выходит? О, дорогие мои, всё просто: вы сами взращиваете «злонравия достойные плоды». Узнали цитату? Надеюсь, что д. Тогда, может, не всё ещё потеряно…

Выращивая ребёнка в эгоизме, не ждите от него альтруизма и помощи ближнему. Ведь вы сами его приучили печься только о себе. Выращивая инфантила под мамкиной юбкой не удивляйтесь сорокалетнему дебилу, неспособному самостоятельно заработать себе на кусок хлеба. Воспитывая «лидера», не перестарайтесь с мотивацией – а то выйдет ублюдок, самоутверждающийся за счёт других детей.

В общем, вывод из этого всего вполне себе простой, даже очевидный, и лежит он на поверхности: «Уважаемые люди, воспитывайте, пожалуйста, людей».