Европа-Азия. Торговый и военный балансы

Игорь Николаевич Шумейко,
историк, писатель,
член редколлегии журнала «Мужская работа»,
член Союза журналистов Москвы,
член Союза журналистов России

Сергей Николаевич Бабурин упомянул оригинальный, альтернативный вид «Карты мира» наших «антиподов» — жителей Австралии.   «Карта мира» времен Отца Истории  Геродота отражала иную тенденцию: Африка, хотя и присутствовала на карте, называясь Ливия,  была – вне Истории. «Действующие лица»  —  Европа и Азия. Их конфликт – и был главной пружиной Мировой Истории.

Сегодня  главная забота чиновников ВТО,  министров торговли США — сальдо торгового баланса с Китаем. Безграничный рост китайского экспорта на фоне ползущего китайского импорта.

Сколь  удивились бы эти министры,  узнав, что этой проблеме – уже более двух тысяч лет! Оказывается, еще Плиний Старший и Тацит беспокоились и даже негодовали по поводу «… неудержимого отлива национального богатства на ненасытный Восток». Злились они, конечно, на свой Древний Рим, не могший обойтись без восточных товаров и не нашедший ни одного своего, хоть сколько-нибудь нужного Китаю.

В XIX веке историк Карл Вейле дал интересный подсчет «перекоса торгового баланса» в античную эпоху: 100 миллионов сестерциев ежегодно! И даже любезно перевел древнеримскую валюту в современные ему немецкие марки = 22.000.000. Эту величину Индия и Китай делили примерно поровну. То есть на 50 миллионов сестерциев ежегодно Римская империя (то есть – Европа) покупала в Китае больше, чем продавала.

Вывод Карла Вейле: «Это привело к полному государственному банкротству и недостатку благородных металлов в последний период римской истории. Все народное богатство Рима лежит в земле Востока».

Что за товары так неудержимо привлекали Запад?   И в чем парадокс мотива «Великих географических открытий»?  Что именно стало причиной этих экстраординарных движений, государственных усилий в «Великий шестнадцатый век», как его называл Маркс?

Потому и завову это «Парадоксом», что наше сознание, да уже и подсознание с въевшейся темой «Борьбы за существование», «социальным Дарвинизмом», марксизмом  подсказывают первый подвернувшийся ответ: Экспедиции шли за новыми средствами существования,  дополнительными жизненными, продовольственными ресурсами…

Знаменитая Теория Мальтуса, сводила всю историю человечества к формуле: количество «еды» растёт в арифметической прогрессии, а число «едоков» — в геометрической.

И наш  Николай Алексеевич Некрасов объяснял причины народных сверхусилий: «… В мире есть Царь, этот Царь беспощаден. Голод — прозванье ему».

В принципе, возразить сложно, если вспомнить принесенный Великими открытиями  спасавший от голода картофель… «спасительницу» уже времен Хрущева:  кукурузу. Да и миллионы людей переехавшие распахивать новые площади Америки  вроде говорят о том же: о расширении пищевой базы. Но это все же некая аберрация, забегание следствий поперед причин!

Европейские экспедиции снаряжались, если вспоминать совсем уж точно: за пряностями! Горизонт мира раздвинула, по сути: жажда имбиря и корицы. Перца и кориандра. Гвоздики и мускатного ореха. Индия и Острова Пряностей (Молукские) были единственной целью. Васко да Гама, потеряв два из четырех кораблей, на своем, вернувшемся — весьма разбогател. Как подсчитано: 700% дохода… И экспедиция Магеллана, уже без Магеллана, окупила расходы — на одном оставшемся из пяти кораблей. Даже злато- серебро Америк оказалось  — побочным доходом, утешительным призом, ведь королева Изабелла заложив свои драгоценности, снаряжала Колумбовы каравеллы за теми же пряностями.

Но… Пряности утоляют, во всяком случае — НЕ голод.  Даже наоборот: возбуждение аппетита (то есть, чувства голода) — главная функция пряностей.   Да и вычисленная историками огромная доходность для еврокупцов торговли с Индией, Китаем и Островами Пряностей (700—800 % дохода), косвенно говорит об этой «избыточности». Ведь имей кто-то 700% — но на повседневных, «базовых»! товарах, от которых  и вправду зависит Голод/неГолод, — у него бы через три года собрались бы все деньги Европы, и Экономика исчезла бы как таковая…

В XIX веке к шелковому «искушению» добавился еще более серьезный товар. Чай. Знаменитые «чайные клипера» открыли эру яростных гонок по маршруту “Гонконг – Ливерпуль”.

Но что могли британцы дать Китаю взамен?! Англия была вынуждена оплачивать свои всё возрастающие закупки китайских товаров драгоценными металлами. Пытаясь восстановить равновесие, английские власти посылали торговые делегации к китайским императорам, но переговоры никогда не увенчивались успехом. Ситуацию хорошо резюмируют слова императора Цяньлун, сказанные им в 1793 году лорду Маккартни, послу Георга III: «Нам никто не нужен. Возвращайтесь к себе. Забирайте свои подарки!»…

Общий Итог товарных балансов: в Китае 19 века, спросом пользовались лишь русские меха и итальянское стекло.

И тогда наркокоролева Виктория в союзе с Францией (НАТО 19 века) провела и выиграла две “Опиумные войны” – за право “посадить на иглу” целую нацию! «На иглу» — сказано, конечно, в фигуральном смысле, Британия воевала, разбомбила Пекин – за право открытия в Поднебесной — опиумных курилен.

Еще полтора века после Опиумных войн, пряности, шелк, фарфор уже не царят в европейском импорте, но… перекос  все равно сохраняется — теперь уже с другим товарным наполнением: электроника, гаджеты…  Столь устойчивое многотысячелетнее направление вектора торговли при меняющихся товарах, заставляет искать причину уже скорей философского порядка: «западный культ потребления»…

При таком   торговом дисбалансе войны были неизбежны. Первое достоверно описанное столкновение европейской и азиатской армий — знаменитый Марафон, ясное утро европейской цивилизации. Держа в руках практически одно и тоже оружие, 11 000 греков побеждают 60 000 персов.

А  самый знаменитый из учеников  Аристотеля  закрепил пропорцию:

при Иссе Александр Македонский с 35 000 воинами  громит войска Дария с 120 000  (причем уже тогда выявлена тенденция: лучше  всех в персидском войске воюют греческие наемники-гоплиты). Ну, а в знаменитой битве при Гавгамелах 47 тысячам греко-македонцев Александра противостояла персидская армия, количеством… уже  уходящая к азиатской неопределенности,  почти к абсурду. Автор самого подробной античной истории «Поход Александра», Арриан насчитывал у Дария: миллион человек пехоты, 40 000 конницы,  200 колесниц, 15 слонов. Однако цифра 500 000 признается большей частью историков, это цифрой хвастался(!) и сам несчастный Дарий…

Но график результатов  европейско-азиатского военного противостояния — отнюдь не прямая линия. Перевес, достигнутый греческой, римской цивилизациями значительно сократился к моменту кризиса античности. Средневековье фиксирует лишь минимальный рост этой искомой удельной боеспособности, от почти полного равенства в период  Крестовых походов, до небольшого преимущества к периоду примерно до битвы при Лепанто 1571 года (разгром турок).

Затем, дисциплина и технологичность выводят Европу в отрыв. Порох, как известно, изобрели китайцы. Что они использовали его лишь на развлечения (фейерверки)  — популярное заблуждение. В китайских, а затем и монгольских армиях использовались самые настоящие гранаты, огневые копья (ружья). Даже и боевые ракеты.  Но усовершенствовать, стандартизировать, поставить производство огнестрельного оружия на поток, переработать тактические построения с учетом его использования и главное, обучить, довести до автоматизма его применение значительными  воинскими массами — вот  европейский подход. Доведение до результата.

Мне, давнему евразийцу, конечно, хотелось бы поподробнее остановиться на одном важном  исключении, на монголах Чингисхана, тоже, подобно европейцам, воевавших не числом, а умением, и  с боями дошедших аж до Кремоны (Северная Италия).  Но… Яса Чингисхана (Библия, Конституция и Воинский устав монголов) работала, оставалась действенной лишь небольшой временной отрезок.  Далее, начиная с 15 века, про боевое поведение и  монголов и  всех их военных наследников, татар, русских, турок, было сделано точное наблюдение: азиатская битва, это грозный первый наскок, с криком и мыслью  адресованной врагу «Бегите, или мы побежим!»

Да, русский боевой клич «Ура!» перешедший из монгольского «Хурра!» в определенное время — перестал быть безоговорочно победным кличем. Как и все военное наследие Чингисхана. Что уж тут скрывать: «сдувшаяся», снова забившаяся на окраине Китая Монголия — это НЕ империя Чингиса, покорителя Евразии. Преемственность с нею, и, главное с её частью — «Улусом Джучиевым» — нам исторически чрезвычайно важна, это и есть легитимное  обоснование российского владения  Поволжьем, Уралом Сибирью, т.е. собственно этим Улусом.  Но и отрицать полный военно-политический его крах при Чингисидах  — глупость и  обессмысливание самой сути истории.

Которая, в общем, проста: новая столица Улуса, бывшая его периферия Москва, вобрав важные элементы европейской (в том числе военной) культуры,  подхватила падающее знамя Чингисидов…

Особо подчеркну, речь не идет о каком-либо антропологическом европейском преимуществе. Более того, именно из Египетской кампании Наполеон вынес одно важное наблюдение, опровергающее любые расистские построения.   Все прочие его. Наполеона,  военные кампании были сугубо европейскими и соответствующие его высказывания, афоризмы заслонили это, по-моему, очень недооцененное, раскрывающее суть европейско-азиатского состязания.

Предыстория. За время Египетского похода (1799-1801) в штабе накопилась изрядная боевая статистика, от генеральных сражений, до  стычек  и городских драк. Вот как её суммирует Наполеон:

— Один француз в изолированной схватке почти всегда проигрывал одному мамелюку.     Пятеро французов — пяти мамелюкам — никогда.

20 французов (взвод) – легко побеждали 40-60 мамелюков.

100 французов (рота) —  всегда побеждала 500-600 мамелюков.

Французский полк (1,5 – 2 тысячи) — побеждал 7-8 тысяч мамелюков

Ну и, наконец, вся наполеоновская армия, например, в Битве  при пирамидах 1799 г:  20 000французов  громят 60 000 мамелюков. Пропорция потерь в том бою была тоже вполне европейско-азиатская: 300 против 10 000.

Надо только понять суть этой лестницы сопоставлений. В основании:  «отдельно взятый» мамелюк — дальний социальный родственник янычара и подобно ему, с детства обученный стрелять, махать ятаганом, скакать на лошади. Вся его жизнь  — боевая, но,  практически только — индивидуальная тренировка.   А француз — ремесленник, крестьянский сын, бродяга, городской пролетарий, выпивоха, гуляка, в общем,   санкюлот, составивший французскую армию, про которого написано порядочно.

Взяли в руки оружие и стали в строй они, санкюлоты,  в среднем 20-25 лет от роду, когда их визави мамелюки уже лет 10-15 отмахали саблями. Дальше — организация,  дисциплина, тактика… тот самый победительный «новый строй», (ставший со второй половины 16 века главной целью русского правительства).

Потому и прошу еще  раз глянуть на подробности  европейско-азиатских военных кампаний.  Как произошло покорение Индии? Знаменитейшая Битва при Плесси 1757 года. У англичанина  Роберта Клайва: 910 европейских солдат + 2 000 обученных сипаев, 8 пушек. У индийского Сирадж уд-Дауда: 50 000 солдат и  50 пушек.

Полный разгром индийцев, деморализация, раскол правящей элиты, общая внутренняя смута (траектория знакомая?) и в результате…  200 лет английского господства.

Но пропорции участвующих в сражениях сил — еще не все. Для объяснения геополитических итогов (создание колониальных империй,  в российском случае — расширение и достижение естественных границ, исчезновение с карты целых государств),  совершенно необходимо учесть и такой специфически военный показатель, как: пропорции потерь.

В битве решившей участь Индии англичане потеряли 7 своих солдат + 16 сипаев, индийцы —   около 500 на поле боя, плюс остальная  армия практически разбежалась. Задумайтесь вот над чем: если бы  потери сторон  были хотя бы  близко сопоставимы, могла бы Британия покорить географически весьма удаленную  страну, 20 кратно превосходящую  её населением? Победы «малой кровью», (а если оставить эту формулировку известной  нашей бравой песне 1940 года, и выразиться  точнее):  победы ориентированные на  достижение нужного  результата, с  расчетными потерями. А расчеты эти конечно не могли и близко допустить  равных потерь  —  вот результат работы новой армии против старой. Или, условно говоря, европейской против азиатской.

И этот показатель, пропорции потерь,  новой русской армией  тоже был достигнут. Например, Румянцев при Кагуле потерял 353 убитыми, а турки: 3000 +  5000 пленными, на поле боя + при преследовании еще 7300.  То есть примерно 1:40.   Не имея «новой армии», машины работающей с такими показателями,  Британия и не пошла бы в Индию, а Россия и не приблизилась бы к Крыму, к Черному морю, к Кубани.

Часто называемый «первым русским экономистом» Иван Посошков в действительности охватывал взглядом многие сферы жизни государства. Его живое свидетельство (Посошков родился около 1670 года) о  допетровской армии:

«У пехоты ружье было плохо и владеть им не  умели, боронились ручным боем, копьями и бердышами… и на боях меняли своих голов по три по четыре на одну неприятельскую голову».

Важен  анализ:  за счет чего была достигнута такая  новая пропорция потерь? Ведь Европа отнюдь не вырастила 5метровых великанов, неуязвимых суперменов, и даже качество оружия в 18 веке оставалось сравнимым, практически равным, здесь Европа пошла в отрыв только в первой половине 19 века (нарезные, скорострельные ружья и пушки).   В упомянутом сражении 1809 года при Асландузе генерал Котляревский разбил 15-кратно превосходящих персов, имевших английские ружья и артиллерию.  Сто с лишним лет  грузины, спасенные в той битве, как нация,  любовались в Тбилиси на  выставленные экспонатами трофейные пушки с литыми надписями: «От Короля (Англии) – Шахиншаху».(После чего саакашвильев «Музей (русской) оккупации» и его заигрывания перед англичанами, американцами – это…  Это отдельная тема).

Полагаю вполне основательным следующее подразделение на части    «Всемирной истории войн» Эрнеста и Тревора Дюпюи:
Часть XIII. 1500-1600 гг. Испанское каре и линейный корабль
Часть XIV.  1600-1700 гг. Зарождение современных стратегии и тактики
Часть XV. 1700-1750 гг. Военное превосходство Европы
Часть XVI.  1750-1800 гг. Господство маневра

Названия этих частей —  отражают самое главное из произошедшего в тот период.  Правда, авторы не вдаются в вопросы, обсуждаемые в данный момент, и как-то особенно не выделяют европейско-азиатские войны, не высказываются по возможной причине  (это и не входит в задачу глобального их труда), а  просто  фиксируют, «фотографируют»  Военное превосходство Европы, 1700-1750 гг.  Имея ввиду, конечно, не то, что оно, превосходство якобы закончилось в 1750-м, а то что этот «выход в лидеры», подготовленный ранее, стал эмблемой 18 века, самым заметным военным  трендом того периода, совпавшим с волной колонизации мира.

Итак, вопрос: «За счет чего именно достигнуто многократное превосходство?»

Иначе выражаясь:  «В чем собственно был главный поражающий фактор полков нового строя?»  Зрительный образ:  безупречно ровный, геометрически правильный строй (каре, линия, колонна) 10 тысячной новой армии отражает натиск,  почти без потерь  повергает в бегство 100 тысячную тучу старой, азиатской армии… —  это еще не  объяснение. Сама по себе ровность строя никакого противника не убьет, не ранит. Однако, она  имеет сильное деморализующее значение на толпу. Анализ десятков европейско-азиатских сражений говорит: азиатские армии  потеряв много больше, чем   противник, но все равно еще оставаясь в значительном численном превосходстве, тем не менее, просто бежали с поля боя.  Данная многими опытными военными характеристика их  обычного первого порыва с  подразумеваемым:  «Бегите, или мы побежим!»  —  ничуть не  оскорбление, это обобщение, вынесенное из многих сражений.  По причинам политкорректности эти факты  редко выносятся на общественное внимание, из своей узко-специальной военно-исторической ниши.  Потому в редких обсуждениях всплывают (недавно встречалось) и такие объяснения:  турецкая армия никогда не выдерживала штыкового удара русской, потому, что именно штыковая рана в лицо считалась у турок особо ужасной, имеющей влияние даже и на загробную судьбу. (Обещанные в раю 72 девственницы-гурии будут не так ласковы?)

Политкорректность, упреждающий страх обвинений в расизме,  просто закрывала этот многостолетний опыт от обсуждения, но… в действительности, если вдуматься,  дело не сводится к простому и неправильному выводу: европеец храбр, азиат труслив. Более того, прошу еще раз припомнить  точное наблюдение Наполеона, вынесенное из Египта, что  …один француз в изолированной схватке почти всегда проигрывал одному мамелюку.     Пятеро французов — пяти мамелюкам — никогда… и в итоге, французский полк, 1,5 тысячи —  всегда громил  7-8 тысяч мамелюков…

Обученность, дисциплина, муштра нового европейского солдата — просто  позволяла вывести за скобки вопрос его личной храбрости/трусости. А азиат, (или «старый европеец») на поле боя оставался человеком,  со всеми своими человеческими характеристиками:  поэтому и первый порыв, и естественный человеческий страх потом. Вот парадокс,  над которым мало  задумывались писатели.  Есть популярный вывод тысяч исследований:  Европа-де позволяет раскрыться человеческим индивидуальностям, а Азия их нивелирует, заставляя подчиниться традиции, «стадному чувству».

НО…  парадокс — в сражениях именно азиаты оставались человеками, с человеческими слабостями, а европейцы в строю делались – машиной, единым механизмом, правильность, неумолимость  хода которого внушает мысль и о его неуязвимости, бесполезности сопротивления.

Македонская фаланга — хороший, в том числе и зримый пример. Наползающая на толпы противника  неуязвимая машина (каток или танк). Некоторые сражения против многократно больших толп фаланга завершала,  не потеряв ни одного человека.  И при этом никакого технического превосходства в вооружении: те же самые копья, мечи, щиты. И если кто (хотя бы для справки) возразит, что-де копья, македонские  «сариссы»,  в 2-х-5-х рядах фаланги были длиннее, вплоть до 6 метров (выставленные сквозь  ряды они умножали силу удара первой шеренги) —  это и будет подтверждением моего довода: никакого технологического отрыва! Выстругать и  приладить 6 метровые древки к своим копьям персы (азиаты) могли бы за один день. Но… обрести достаточную психологическую устойчивость,  выучиться слушать и выполнять команды, «ходить фалангой»  (там, в действительности, был набор перестроений  сложнее, чем просто «Вперед шагом марш!») —   азиаты  не смогли и за сотни лет.

И потому-то  повторю то, что наш посланник в Китае Николай Спафарий  зафиксировал: «Что писалъ Аристотель, что асиадцкие разумнее суть европейскихъ народовъ, а европейские народы в воинскихъ дълехъ гораздо храбръйшии … в дълехъ воинскихъ китайцы пред ними, пред европей­скими, будто жены противо мужей».

Только необходимо постоянное уточнение: не антропологически, а социально — «гораздо храбръйшии».

Все вышесказанное дает сильно упрощенную картину военной истории.  Есть еще ведь казаки, «особь статья», достигшие мирового первенства   в своем разряде: «легкая кавалерия», практически — без влияния европейской культуры. Но «легкая кавалерия» — вспомогательный род войск, стратегическую роль она сыграла  лишь в 1812, в войне на коммуникационных линиях (как и признал побежденный Наполеон).

Равное качество европейских и азиатских  ружей и пушек в «гладкоствольную, до-нарезную эру» — тоже некоторое упрощение. Но все же, более высокая европейская скорострельность достигалась в основном тоже вымуштрованностью, механистичностью действия артиллеристов, пехотинцев.

Машинность, автоматизм действия нового европейского солдата, выводящие как говорилось, «за скобки» — вопросы его личной храбрости проявились и в боестолкновениях российской армии с северо-кавказскими  народами.  По личной храбрости, дерзости, физической тренированности —  горцы наверно, на вершинах мировых рейтингов. Плюс горная война – самая тяжелая для новоевропейских армий, именно по тому, что там трудно действовать массами, война распадается на большее число индивидуальных стычек, а тут — см. «Египетские уравнения Наполеона»… Но  во время Кавказской войны,  дисциплина русских, её можно назвать формой коллективного героизма,  победила индивидуальное мужество горцев.  Пропорции  армий совсем не те, что в битвах с турками,  чаще всего русским приходилось направлять численно превосходящие силы. Однако и тут русская армия побеждала, в том числе  и в меньшинстве. Например, знаменитое сражение при реке Валерик 1840 г, описанное его героем Михаилом Лермонтовым: 3400 русских победили 6000 горцев.

Такого авторитета  как  историк, философ Арнольд Тойнби я процитирую далее, но с определенным уточнением:

— Начиная с 17 века,  на Западе  происходил непрерывный прогресс технологии, развитие которой представляло вызов остальному большинству человечества. У него не было  другого выбора, кроме освоения западной технологии или подчинения державам, владевшим ею.  Россия, столкнувшись с такой проблемой, первая решила сохранить свою независимость, приняв широкую программу технологического преобразования на западный лад… Пионером решения задачи был Петр Великий. Счастье России, что Петр оказался прирожденным технократом, который, кроме того обладал диктаторской властью московского царя(…).

Уточнение  в том, что эти «западные технологии» —  не только и не столько технологии  оружейников. Это – социальные технологии.  Дисциплина.

Понять всю пропасть между двумя культурами, кроме военной статистики, надеюсь, поможет и такая выразительная  деталь. По новому военному уставу Петра, офицер в бою может  и должен заколоть своего солдата, самовольно закричавшего «Ура!»…  Не «Караул! Спасайся, кто может! Бежим!», а заколоть, даже если тот крикнет  что-то вполне боевитое, вроде «Ура!». И то и другое с точки зрения  строгой целесообразности  –  просто вопль, мешающий другим  солдатам расслышать слова команды. Полное, гробовое молчание – идеальная требуемая  реакция.   И только в определенный момент, когда офицер крикнет «Ура!»  — солдаты обязаны разом подхватить его  клич.

И, если  вдуматься, в этом есть железная логика, понятная  даже и… например, театральному режиссеру: долго сдерживаемая эмоция, получив выход на фоне тишины, а не птичьего базара — подействует  гораздо сильнее. Да и психолог подтвердит:  тем самовольным «Ура!» кто-то возможно просто заглушал свой страх, и соседям это становилось понятно, и следовательно, этот «боевой» клич— не выполнял  нужную коммуникативную функцию.

Дальнейшее обдумывание  одной только этой детали, одного пункта «воинского устава» может дать важный и уж точно свежий, дополнительный аргумент в споре о «цене петровских реформ», «искажении  русской  народной  психологии». Вот для чего пришлось уточнять и  самого  Арнольда Тойнби:  что следовало бы понимать под «западными технологиями».  Для чего подчеркивал долгие исторические периоды побед европейцев, вооруженных ни на йоту не лучше азиатов. И то, что порох, гранаты, огневые копья (ружья) —  первыми изобрели  азиаты же.

Дисциплина, муштра, т.е. сугубо  социальные технологии  были гораздо важнее, результативнее — до первой трети 19 века включительно.  В этом и объяснение политики Петра, неожиданное для многих, порою рационалистически сожалеющих, что  он-де «не   ограничился европейскими ружьями, пушками, а занялся бородами, кафтанами, ассамблеями, обычаями…»

Авторизованный текст содоклада
на шестнадцатом заседании Исторического клуба «Моё Отечество»
22 марта 2016 года.