Глава госкорпорации «Роскосмос» — в спецпроекте ТАСС «Первые лица»

Автор Андрей Ванденко

(Продолжение беседы читайте на сайте ТАСС:   https://tass.ru/top-officials/9626951?from=special_project_big#9594887)

— Как говорил герой «Ликвидации» Давид Гоцман, не будем тянуть кота за все подробности. Начнем без предисловий. Кто дает вам, Дмитрий Олегович, советы, пока Иван Сафронов томится в темнице сырой?

— В моей группе советников около 20 человек. По самым разным направлениям. Это когорта специалистов высокого уровня, которые помогают мне обеспечивать личный контроль за различными направлениями деятельности подразделений Роскосмоса. Среди советников есть инженеры-конструкторы, юристы, экономисты, информационщики…

— Но отряд заметил потерю бойца?

— Конечно. Для центрального аппарата Роскосмоса было шоком, когда вдруг по телевидению мы узнали об аресте Сафронова…

— Лично вас никто не предупреждал, вы услышали об этом в новостях?

— Да, как и остальные наши сотрудники.

— Ваша первая реакция на известие?

— Удивление. Любой человек, который нанимается на работу в госкорпорацию, даже на должность, может, и не связанную с секретной информацией, обязательно проходит специальную проверку. У нас есть специальное управление, несколько департаментов — безопасности, защиты государственной тайны, экономической безопасности… Там работают профессионалы, в том числе действующие офицеры спецслужб. Я привык полагаться на то, что это сильные фильтры…

— А какую форму допуска имел Сафронов?

— Он не был допущен к каким-либо секретам, поскольку главной задачей его являлась работа с коллегами-журналистами, с профессиональным сообществом. Ивана и брали для этих целей.

Он шел в пресс-службу в качестве моего советника и не оформлялся на специальную форму допуска. Но, повторю, людей, близко контактирующих с генеральным директором, предварительно проверяют, после чего мне докладывают, что оснований для отказа при приеме на работу нет.

— Вы давно знакомы?

— Наверное, с 2012 года. В правительство в должности вице-премьера я пришел в декабре 2011-го. Сначала был определенный негатив…

— С чьей стороны?

— Не с моей же в отношении журналиста, правда?

— Бывает по-всякому.

— Да, иные особо талантливые чиновники занимаются гонениями на прессу, но это всегда очень странно выглядит… Но не забывайте, что мое первое образование — международная журналистика, я из этой среды, многие ребята, с которыми учился, стали известными профи. Скажем, Алексей Денисов — мастер репортажа, Андрей Мартынов, Дима Сабов, Борис Костенко. С уважением отношусь к журналистскому сообществу, в котором много людей любознательных, ищущих, бесстрашных, в том числе прошедших войну. Я и сам бывал в горячих точках, видел там поведение репортеров.

— Вы не договорили фразу о негативе…

— В 2012 году в «Коммерсанте», где тогда работал Сафронов, за его подписью появлялись публикации обо мне такого, знаете, критического плана.

Я заинтересовался, с чего это вдруг. Подумал, может, человек заблуждается, не понимает чего-то. Не допускал, что у Сафронова есть злой умысел и он получил заказ дискредитировать меня. Поэтому позвал его на встречу. Он пришел, мы познакомились.

— Кто вас представил друг другу?

— Оказалось, что Владимир Поповкин, тогдашний глава Федерального космического агентства и мой подчиненный, близко знал Ивана, они чуть ли не родственники.

Мы встретились, поговорили, после чего дистанция в отношениях сохранилась, тем не менее я всегда признавал за Сафроновым высокий профессионализм.

— Тональность его публикаций изменилась?

— Не сразу, через какое-то время. А потом случилась трагедия: Владимир Поповкин получил серьезное химическое отравление на Байконуре в июле 2013 года, в момент резонансной аварии, когда на старте развалился «Протон». У Владимира Александровича стало развиваться тяжелое, смертельное заболевание.

Вскоре он ушел в отставку, а примерно за месяц до его кончины мы встретились, и Поповкин попросил меня помогать Ивану. Он сказал: «Парень молодой, неопытный, часто натыкается на конфликты. Приглядите за ним». Это была воля умирающего человека. Я всегда помнил об этой просьбе.

— Иван слушал нас. Других специалистов тоже. В отличие от коллег-журналистов, пишущих на столь деликатные темы, как обороноспособность страны, он вел себя корректно, хотя, думаю, часто его публикации раздражали некоторых чиновников. В его планы точно не входило напакостить интересам России. Поэтому в первый же день после его ареста я сказал, что не сомневаюсь в личной порядочности и профессионализме Сафронова.

— Не так давно коллеги Ивана собирали подписи в его поддержку и вроде бы к вам обращались.

— Нет, этого не было.

— А если бы пришли?

— Оценил бы перспективы такой поддержки, хотя, откровенно, сомневаюсь, что от нее будет прок.

— Ну, как? Человек сидит в «Лефортово» несколько месяцев, тут любое слово не лишнее… У вас был личный контакт с Иваном за это время?

— Нет, но наши юристы поддерживают отношения с адвокатами Сафронова.

— Адвокатов нанимал Роскосмос?

— Мы рассматривали возможность защиты интересов организации. Поскольку сразу прозвучали заявления, что арест не связан с деятельностью Сафронова в Роскосмосе, у нас не было оснований выступать в качестве некой стороны в этом деле.

Безусловно, я с глубоким уважением отношусь и к контрразведке, и к внешней разведке. В моей семье есть люди, служившие в этой системе, ветераны спецслужб. Тесть, отец моей жены, работал в Первом главном управлении КГБ СССР на американском направлении. Человек с большим достоинством.

Лично знаю многих наших разведчиков и контрразведчиков, поскольку возглавлял международный комитет Госдумы, был послом при НАТО, общался с нашими резидентами, обеспечивавшими деятельность разведсообщества. Словом, специфика этой работы мне хорошо известна, и у меня никогда не было оснований не доверять их информации. С другой стороны, надо исходить из принципа презумпции невиновности человека. До тех пор, пока не будет доказано обратное, я считаю, что Иван Сафронов имеет полное право на защиту своей чести, достоинства и, конечно, свободы

— Именно так. И останется до решения суда. Надеюсь, оправдательного.

Да, в истории нашей разведки были случаи, когда предавали люди, которым верили на сто процентов. Все возможно в жизни, иммунитета на предательство не существует. Но в данном конкретном случае, еще раз повторю, у меня нет оснований иначе думать об Иване Сафронове, которого знал столько лет как порядочного человека и профессионального журналиста. Не верю в его предательство, но допускаю, что в результате следственных мероприятий может быть доказано другое. Тогда и будем делать выводы в отношении в том числе людей, которые обязаны вовремя предупреждать руководство госкорпорации о тех, кто хочет получить работу в наших рядах.

— Но это не первый случай за время вашей работы, когда сотрудников Роскосмоса обвиняют в измене родине?

— У нас такого не было, но в ЦНИИмаше, нашем головном институте, в 2018 году вскоре после моего прихода арестовали ученого Виктора Кудрявцева. За него, кстати, тоже коллектив заступался.

— Сейчас следствие приостановлено.

— Понимаете, в чем дело… На встрече с сотрудниками института я отвечал на вопрос о Кудрявцеве и честно сказал, что меня давно беспокоит система оценки работы ученых, особенно так называемый индекс Хирша, обязывающий наших специалистов доказывать профессиональную состоятельность количеством публикаций в «авторитетных научных изданиях» на Западе.

Если эксперт занимается чувствительной тематикой, значит, он всегда идет по грани и невольно ставит себя под удар, когда пытается доказать ученость публикацией своих знаний.

К примеру, мы издаем отраслевой журнал «Русский космос», где выходит много интересных профессиональных публикаций, в том числе и инженерного свойства. Перед сдачей каждого номера в печать собирается специальная комиссия, которая проверяет все на наличие секретной и служебной информации. Потом я как гендиректор подписываю отдельную бумагу, согласие с мнением экспертов, что данный текст действительно не содержит чувствительных сведений.

— И часто приходится отклонять статьи?

— Регулярно. Полагаюсь на мнение специалистов, доверяю их оценке. В таких вопросах нельзя рисковать.

— Чтобы закончить с темой правонарушений… Вы инициировали проверку Счетной палатой РКК «Энергия». Почему в 2018-м начали именно с этой корпорации?

— Работая зампредом правительства, я никак не мог понять, почему «Энергия» вовремя не выполняет ни одной серьезной работы, ей порученной. Скажем, по созданию пилотируемого корабля нового поколения. Он должен был полететь в 2021 году. Это крайний срок. Когда в 2017-м стало понятно, что полета не случится, была вброшена информация, будто по каким-то техническим причинам корабль надо пересадить на другую ракету. Фактически не успевали сделать или накосячили, вот запустили наверх новое предложение, а там не разобрались и акцептовали его. В итоге сроки снова сдвинулись. Сейчас мы навели порядок и обязаны выйти на пуск в 2023 году. Но при должной финансовой дисциплине в корпорации «Энергия» и правильной организации работы можно было полететь раньше.

— Значит, экс-глава «Энергии» Солнцев присел на нары благодаря вам?

— Уголовное дело возбудили по итогам проверки, проведенной службой внутреннего аудита Роскосмоса. Я сам ее создавал, приглашал на работу опытнейших людей из прокуратуры. По материалам службы за два года возбуждено 22 уголовных дела.

Проверки проводятся исключительно по моему требованию, результаты докладываются мне лично, после чего принимаю решение, передать ли документы в правоохранительные органы. В данном конкретном случае увидел, что есть серьезные основания.

— Реально что-то вернуть?

— На примере Восточного видим: часть возвратить можно, но не полностью. Были большие претензии к Юрию Хризману, бывшему руководителю «Дальспецстроя», и его сыну. Сформулированы требования почти на миллиард рублей. Это не компенсирует потерь, но хотя бы как-то восполнит утраченное.

— А что за служба внутреннего аудита? 

— Объясню. До моего прихода в Роскосмосе существовал департамент, который занимался только проблемами бухгалтерского учета. Я реорганизовал его и значительно расширил функции. Качество работы резко усилилось, пошли очень резонансные дела. В отношении руководства НПО Лавочкина, «Техномаша», НИЦ РКП, РКЦ «Прогресс» в Самаре, ЦКБ «Геофизика» в Красноярске… Это же относится и к РКК «Энергия». К сожалению, в отрасли долгие годы формировались условия, когда люди распоряжались гигантскими суммами без всякого контроля. Приходилось полагаться на личную порядочность тех или иных руководителей. А это не самый надежный критерий.

— Будут еще дела?

— Конечно. Ведутся проверки. Все должны понимать, что у меня нулевая терпимость к воровству и коррупции. Всегда говорил: это гораздо более опасное зло, нежели НАТО или американская военная угроза. Роскосмос отвечает за создание боевой ракетной техники и производит матчасть стратегического ядерного потенциала страны, значит, воры фактически наносят урон обороноспособности государства. Это измена и предательство и беспокоит меня гораздо больше, чем публикации в журналах или появление технической информации на Западе.

Поэтому с коррупцией будем бороться. Нравится такая моя позиция не всем. Отсюда и волна, поднятая в официальных СМИ и анонимных Telegram-каналах. Идет мощный негатив, но я перестал читать его, поскольку понял, почему все происходит, кто заказчик. Чем жестче навожу порядок в отрасли, тем больше безответственного шума в средствах массовой информации. Это попытка меня дискредитировать.

Тем не менее надо объяснять обществу наши действия, нельзя спокойно смотреть на происходящее.

— Сколько народу работает во внутреннем аудите?

— 12 человек. Немного. Как говорится, не числом, а умением.