Владимир Попов. «Дорогой Никита Сергеевич!»

«Дорогой Никита Сергеевич!»
Заметки на полях его «Воспоминаний»

D
Владимир Данилович Попов,
публицист , политолог, кандидат философских наук,
член Союза писателей  России,
член Союза журналистов Москвы

Первые числа сентября 2016 года неожиданно порадовали москвичей теплой погодой. С утра светило столь желанное всеми солнце, вселяя надежду, что Создатель, все-таки, подарит им в утешение золото «бабьего лета» в преддверии промозглой, а потому кажущейся утомительно бесконечной осени и зимы, которая, если верить патентованным предсказателям, обещает быть необычайно холодной. Мне, сибиряку, слушать этих изнеженных «нострадамусов» от Гидрометцентра об ужасах русской зимы всегда смешно, потому что для нас мороз в 40-45 градусов всегда был в радость. Занятия в школе на всякий случай отменяли, но никому даже в голову не приходило удерживать детвору дома возле натопленных русских печей, от которых так аппетитно тянуло с самого утра свежим борщом и только что испеченным ржаным хлебом. И, поэтому, улочки таежной деревушки Елбань, что затерялась на границе Новосибирской области и Алтайского края, уже часов с одиннадцати наполнялись радостными детскими воплями, возвещающими о торжестве вечно продолжающейся жизни на древней земле наших предков.  Искрящийся на солнце снег, гулко хрустящий под ногами, уходящие в голубое небо столбы белого дыма над крышами утонувших в снегу неказистых сельских изб – все это переполняло наши бесхитростные души необъяснимым восторгом. Хотелось кричать, кувыркаться в сугробах, что мы и делали с большим удовольствием, не обращая внимания на красные носы и обмороженные щеки.

Наши вечно озабоченные мамы и ворчливые на неслухов бабушки, конечно же, не могли с нами сладить, а суровых окликов отцов большинство из нас не слышали по одной простой причине – у нас их не было. Возможные «законные» отцы сложили свои буйные головы в годы войны на полях России и неведомой нам Европы. О них горько плакали наши матери по ночам, разрывая, чтобы сдержать глухие рыдания подушки и часами стояли на коленях перед иконами в красном углу.  Просили и умоляли, падая ниц, неведомого нам боженьку о милости к павшим на войне и своим деткам, «незаконнорожденным», но таким желанным и любимым. Но нам, в те лазоревые годы, одетых в плохонькую, многократно заштопанную одежонку, доставшуюся по наследству от старших братьев, некогда было горевать об этом, как и о многом другом, тогда еще неведомом. Мы просто радовались каждому новому дню и на уровне подсознания постигали невообразимую красоту окружающей нас природы. А еще, бездумно купались в любви наших близких, догадываясь, но, не понимая причин, что к нам, мальчишкам, было обижавшее сестер особое отношение со стороны взрослых, и самый сладкий кусок доставался нам. Пройдет лет двадцать, и, наиболее вдумчивые из нас узнают, что наше, без сомнения, счастливое детство выпало на послесталинскую эпоху, которую, после прочтения ныне забытого романа Ильи Эренбурга, резко поумневшие и подозрительно быстро прозревшие представители взлелеянной и обласканной «азиатским деспотом» советской интеллигенции, назовут «оттепелью». И она будет связана в отечественной истории с именем Никиты Сергеевича Хрущева, чье имя, конечно же, всем, кто появился по воле матерей на свет в последние годы жизни Иосифа Виссарионовича Сталина, ни о чем, хоть убей, не говорило.

Единственное, что почему-то бережно хранит память о напряженной политической атмосфере тех лет, это тревожные, резко потемневшие глаза моей мамы, когда я прибежал домой и гордо спел услышанную от старших ребят, возле которых мы постоянно крутились, частушку: «Берия, Берия вышел из доверия, а товарищ Маленков надавал ему пинков, а товарищ Ворошилов посадил его на шило!» Имена героев частушки мне были, не буду лукавить, незнакомы, а вот товарища Ворошилова я видел с шашкой на боку на портрете, как сегодня я понимаю, в журнале «Огонек», почему-то всегда бывшем в нашем доме.  Еще, помню его на портрете рядом с Буденным, висевшим в сельском клубе —  он сразу произвел на меня сильное впечатление и поэтому, мне, не скрою, понравилось, что он посадил кого-то на шило. Я, как и все деревенские мальчишки с пеленок знал этот инструмент, неоднократно плакал, уколовшись, и поэтому, просто физически ощущал, как же было больно неведомому мне Берии. — Вероятно, за дело, что-то серьезно набедокурил, как говорила мама, — глубокомысленно размышлял я, — ведь красный командир с шашкой, о нем даже по радио часто звучали песни, не мог это сделать просто так.  Мама, внимательно прослушав мое, без сомнения «выразительное» исполнение, спросила, откуда я знаю эту песенку и попросила больше её не петь, тем более, на улице. Разумеется, я клятвенно пообещал, но слово не сдержал, возможно, и поэтому так хорошо помню тот случай. К слову, по прошествии многих лет, я понял, что Сталина знал буквально с дня рождения. Это необъяснимо, но, возможно, потому что, опять – таки, в доме бережно хранился журнал «Огонек» за декабрь 1949 года, посвященный его 70-летию.

Десятого сентября 2016 года, душевно радуясь последнему теплу, я отправился на ВДНХ, где в те дни проходила 29-я Московская Международная книжная выставка — ярмарка. Нравится мне посещать такие яркие праздничные мероприятия, всегда с огромным удовольствием наблюдаю за огромной массой любознательных людей, деловито и неутомимо снующих от стенда к стенду.  Когда я вижу многочисленные головы почтительно склонившихся над книгами людей, ко мне возвращается оптимизм и вера в мою страну, не потерявшую страсть к чтению, а значит, открывающих для себя новый мир знаний.   Так хочется думать, что мы, по-прежнему, самая читающая страна, а значит и самый образованный народ на планете.

В этот день я спешил ещё и потому, что мой добрый знакомый Ю. М. Лужков попросил меня провести презентацию его новой книги «Россия на перепутье», только вышедшей в издательстве «Вече». Все мои книги печатались здесь же, в том числе — «И так жить нельзя!», которая была написана в 2012 году в соавторстве с Юрием Михайловичем, известным экономистом Солтаном Дзарасовым и журналистом Валерием Бадовым.

Новую работу мэра «всех времен и народов» я прочитал еще в черновиках, а отдельные ее главы были опубликованы в газетах «Совершенно секретно» и «Аргументы недели». Она была близка мне по экономическим и политическим воззрениям, доставил удовольствие и его литературный стиль, образный и точный, исполненный иронии, а иногда и сатиры в оценках политики новоявленной правящей элиты. Я сам приложил немало сил к возрождению в нашей публицистике политического памфлета, прочно изжитого в Советском Союзе благодаря многолетней «отеческой» заботе М. А. Суслова и его команды о неуклонном соблюдении принципа партийности в журналистике, исключавшей «очернительство» в любых литературных формах советской действительности. Увы, скопцы в идеологии за десятилетия основательно высушили мысль и формы ее подачи читателю. И когда сегодня встречаю авторов, чья зрелость и точность политических оценок сочетается у них с интеллектом и литературным даром, испытываю почти детскую радость. Это же чувство я испытал, читая его необычайно талантливую поэтическую книгу «Сократ всегда Сократ», где каждая страница буквально искрится умом и обличительной иронией, и сожалею, что она неизвестна читателю в России. Зримо представляю, как ломились бы за билетами, истосковавшиеся по актуальной политической сатире на театральных подмостках, зрители.  Но, не тут-то было, никто из маститых режиссеров, постоянно обивавших пороги кабинета некогда всесильного и доброжелательного к творцам городского головы, не рискнул поставить пьесу в своем театре. Зачем рисковать высочайшей благосклонностью правящего дуумвирата, когда можно возродить в репертуаре театра искореженную «современным прочтением» классику, где герои гуляют по сцене в чем их мать родила, матерятся и мастурбируют между делом, уродуя окончательно и без того болезненную психику многих любителей современной Мельпомены. Каков зритель, таков и театр. И, наоборот.

Народу собралось человек пятьдесят, а больше и не бывает на подобных встречах «по случаю». Сказав вступительное слово, я охотно уступил место виновнику торжества и стал с любопытством наблюдать за теми, кто пришел на «огонек».  Праздная молодежь, до которой дошло, что шоу не будет, не заказывали, стала молча удаляться, а их места занимали люди, которым за пятьдесят. Им было интересно послушать, о чем же говорит неугомонный, не желающий смиренно дремать на пенсии Юрий Лужков.  Как, не изменяя себе, он несет по «кочкам» правительство изрядно раздобревших «киндерсюрпризов» во главе с бесподобным Д. Медведевым, испортившим по умыслу его славную биографию советского технократа, оказавшегося, волею судьбы, мэром Москвы на изломе эпох. Когда я иногда задумываюсь над хитросплетениями   неоднозначной жизни бывшего мэра, у меня появляется желание написать памфлет и даже название уже придумал – «Юрий Лужков, как зеркало русской буржуазной революции». Думаю, что Владимир Ильич Ленин простил бы меня за не совсем корректное заимствование названия его прекрасной статьи о великом русском классике Льве Толстом. Извиняться за напоминание, о чем   идет речь, перед грамотным читателем не буду, он меня поймет. Что поделаешь, наши либералы в образовании сделали все, чтобы ученики «новой», прозападной в их больном сознании, России, даже не слышали эти имена. Понятное дело, чтобы понять, почему это Ленин обратился к творчеству Льва Николаевича, нужно знать не только эпоху, в которой они жили, творили и боролись, но и понимать причины их трудного, мучительного поиска истины в несправедливом мире, метаний в поисках идеала и опасных заблуждений. Личная трагедия этих титанов мысли заключалась в том, что они так и не поняли – мир людей никогда не будет совершенным, а значит и справедливым – генетикой и Божьим промыслом такое не предусмотрено. Вечным будет лишь поиск в обществе нравственного идеала и борьба за его воплощение, если идеология потребления, порожденная по заказу сверхмонополий, не закупорит окончательно жиром сосуды, доставляющие свежую кровь к сердцу.

Честно признаться, мы с Лужковым увлеклись, тем более, что вопросов было много и на них нужно было честно отвечать, а время, как известно, бесконечно только в умах великих философов. Ко мне подошел представитель издательства и, склонившись, вежливо попросил сворачиваться, т.к. на очереди встреча с очередным властителем дум. Я, разумеется, поинтересовался, и кто же этот сеятель вечного и получил ответ: —  Сергей Никитович Хрущев, только что прибывший на презентацию мемуаров отца из США. Это было сказано с таким почтением и придыханием, что я сразу же почувствовал «значимость момента» и предложил Юрию Михайловичу переместиться в другое место, что он, честь ему и хвала, беспрекословно сделал, увлекая за собой почитателей и почитательниц, которые стали бурно поздравлять его с предстоящим юбилеем, брать автографы и фотографироваться.

Я решил последовать за ним в надежде, что может быть и мне перепадет толика любви и уважения. Что поделаешь, мы, взявшие в руки перо, становимся, порой, по-детски тщеславными и нуждаемся в признании читателей. Но это так, к слову. Вдруг, заметил некое движение; мимо меня, сгибаясь под тяжестью ноши, проследовали два немолодых, крупных телом человека и, водрузив груз на стол, это оказались книги, стали ловко распечатывать пачки, зазывая неуверенно стоявший в стороне народ. Не скрою, люблю презентации еще и потому, что можно разжиться понравившейся книгой, тем более так приятно, когда тебе ее дарят. Щедрость человеческая всегда увлажняет наши глаза и размягчает окаменевшие с годами души.

Подойдя к столику, взял два огромных фолианта, с трудом удерживая их в руках, и только тогда прочитал, что это «Воспоминания» Н. С. Хрущева в двух томах. Не скрою, обрадовался. Дело в том, что все последние месяцы я работал над главой, посвященной 50-60-м годам истории СССР, перелопатил сотни книг и излазил вдоль и поперек интернет в поисках интересующей меня информации. А здесь, новое издание мемуаров одного из главных героев, вместе с народом, разумеется, той знаменитой эпохи.  Поздравив себя с добычей, решил по случаю прихватить еще одну книгу, Бог, как известно, любит Троицу, но опоздал, меня опередила какая-то дамочка, и я успел только прочитать, что ее автор Сергей Хрущев и она называется «Реформатор». Не расстроился, читал в интернете. Только было наметил удалиться и дать возможность другим приобщиться к мудрости известного политика, как меня остановил властный окрик: «А, деньги?» Заметив недоумение на моем лице, украшенном очками, продавец еще более толстым голосом произнес: «Две тысячи!»  и протянул руку, как для подаяния, избавив меня от глупых сомнений. «А что так дорого?»- на всякий случай изрек я, надеясь по простоте душевной на скидку, рынок все же на дворе. Но не тут- то было, эти ребята дело свое знали.  «Посмотрите, какое качественное издание, это еще дешево, — со знанием особенностей печати вступил в разговор второй продавец, — каждый том по 900 страниц». С такими весомыми аргументами я спорить уже не мог, и, обреченно достав деньги, рассчитался. «Дорого же нам обходится «верный ленинец», — пробурчал я, отходя от стола в надежде, что меня услышат стоящие рядом представители моего поколения. Слово правды дошло до людей; вот уж поистине права библейская мудрость —   желающий слышать, да услышит!  Понимающие взгляды сказали мне многое, в них было сочувствие, они хорошо помнили эпоху целины, совнархозов, кукурузы, очередей за хлебом, повышение цен по просьбе сознательных трудящихся, бег наперегонки с Америкой, вынос Сталина из Мавзолея и многое еще чего другое. Эти же глаза мне поведали, что их пенсия таких затрат не потянет и ничего они покупать не будут.

Подойдя к своему другу Валерию Бадову, не выдержал и с горечью признался: «Знаешь, оказывается никакой я не рыночник и человек в «кепке» тоже. Сколько книг бесплатно раздал на своих презентациях, весь полученный от издательства гонорар ухлопал, а ты меня ни разу не остановил! Мои финансовые потери и на твоей совести». Посмеявшись, мы тепло попрощались с Юрием Михайловичем и отправились на поиски места, где можно было бы неспешно «обсудить» мою покупку. Это оказалось не так-то просто, в субботний день многие кафе заняты, а студенческий вариант с шумом и громкой зомбирующей музыкой, понятное дело, нас совершенно не устраивал. Хотелось уединения, каждый хотел поделиться своими планами, творческими наработками, «отточить» мысль в дискуссии.   Этим мы занимаемся постоянно уже пятнадцать лет, договорившись во время споров не щадить самолюбие друг друга. Определившись с небольшим уютным ресторанчиком, мы расположились в тишине и продолжили обсуждать очередное появление сына Хрущева в Москве.

—  Интересно, с чем же связано очередное издание мемуаров и третьей книги Сергея Хрущева об отце? – недоумевал Валерий, — я уже со счета сбился за эти годы. Ничего нового там нет, а число страниц все больше и больше, и выдается это за расшифровку магнитофонных записей. Я улыбнулся, для меня в происходящем секрета не было. – Ничего удивительного, мой друг —  завтра, т.е. 11-го сентября исполняется 45 лет со дня смерти Никиты Сергеевича, и если ты помнишь, позавчера была еще одна важная дата в его биографии и жизни страны. Шестьдесят три года тому назад, на сентябрьском Пленуме ЦК КПСС его избрали Первым секретарем ЦК. Разве это не повод для наследников и заинтересованных лиц напомнить нам всем об этих событиях, тем более, что российские масс-медиа как всегда промолчат. А зря, не от большого ума — этот политик оказал серьезное влияние на судьбу Советского Союза, он изменил парадигму его развития, заложенную Сталиным.  Именно с того времени, согласись, если не изменять исторической правде, особенно после 20-го съезда партии и сознательной, во многом основанной на лжи дискредитации вождя и его наследия, началось угасание коммунистической идеи. А далее, вместе с деградацией идеологии, последовало и постепенное перерождение советской элиты, ее неуклонное обуржуазивание и превращение в подобие нового класса, сосредоточившего в своих руках монопольную власть и колоссальные материальные активы, которые буквально жгли ей руки.

Друг мой молчал, видя, что я в теме. —  Можно, конечно, по-разному относиться к деятельности Сергея Хрущева, — продолжил я свой монолог, —  но нужно отдать ему должное. Уже более полувека он упорно защищает имя и честь отца, считая его самым выдающимся и гуманным партийным и государственным деятелем СССР, разумеется, после В. И. Ленина.  Владимир Ильич, как нам теперь известно, был еще тем «гуманистом и добрейшей души человеком». Так что с этим сыном Никите Сергеевичу повезло, что само по себе очень хорошо, если бы не одно обстоятельство. Я убежден, останься Хрущев-младший в России, его «правозащитная» деятельность была бы более органичной и убедительной. С кем мы сегодня имеем дело?  Перебежчиком, перевертышем, который при первой возможности на излете перестройки, в самом начале 90-х уехал в США читать лекции и остался там, получив в 2000-м году гражданство. Прямо скажу, «достойное» продолжение жизненного пути любимого сына коммунистического вождя, доктора технических наук и Героя Социалистического Труда с «младых, ранних лет». Интересно, как бы батюшка на это отреагировал, узнав, что сын бросил страну, которую он, без сомнения, любил и готов был за нее умереть в бою. Есть немало свидетельств, что на фронте генерал Н. С. Хрущев труса не праздновал, хотя и звезд не хватал – не вышел в полководцы и маршалы, а бесспорно очень хотелось. Поэтому всех сталинских полководцев низвел до статуса «свадебных генералов», назначил руководителями министерства обороны своих людей и провозгласил себя Верховным Главнокомандующим Вооруженных Сил СССР.

-У меня есть подозрение, что одной увесистой оплеухой здесь бы не обошлось. Хотя, если честно, я уже в этом не уверен. А тут еще его сорокалетняя правнучка, так же, по случаю, получившая гражданство США, вдруг ни с того, ни с сего проявилась в пространстве масс-медиа, публикуя всякую глупость и гадость о России, которой она не знает. Что же   за напасть такая, что за нравы царили в семье «верного ленинца»? Если верить недавно ушедшей из жизни его дочери Раде, вся атмосфера их дружного дома была пронизана советским духом, жили достаточно скромно, стараясь не создавать проблемы вечно занятому отцу, помогали ему и старались поддержать его в трудные минуты. Выходит, лукавила, червоточина, все-таки была, ведь не случайно именно Сергей Хрущев был тем каналом, через который ушли в США магнитофонные записи отца, положенные в основу мемуаров и затем многократно изданные на Западе во многих странах. «Первоисточник», без сомнения, был в «курсе», и вывод можно сделать только один – значит, все делалось с его согласия. Вот она, двойная мораль бывшего первого коммуниста страны.  Бориса Пастернака после выхода в 1957 года в западном издании романа «Доктор Живаго» можно в назидание другим травить, порочить, мешать с грязью, награждать такими эпитетами, как Иуда, «паршивая овца в хорошем стаде», «антисоветская наживка на ржавом крючке, исключать из Союза писателей, а себе, обиженному неблагодарными «соратниками», не возбраняется воспользоваться услугами доброхотов из Госдепа и ЦРУ. Исключительно, ради торжества правды и справедливости.

— Обрати внимание, мемуары Н. С. Хрущева вышли своевременно, как по заказу, в разгар холодной войны. Дорого, как говорится, яичко к обеду. А если это не просто обед, а спланированное «высшими кругами» в западных странах «антисоветское пиршество». Откровения нашего «дорогого Никиты Сергеевича» сыграли свою, скажем откровенно, очень значимую роль в дискредитации КПСС и советской власти, что видимо никак не смущало его семейный клан и, прежде всего, сына, ставшего, по сути, душеприказчиком его наследия после смерти. Для него доработка, переиздание мемуаров и написание уже своих книг на заданную тему давно превратилось в коммерческий проект, приносящий не только нравственные барыши в среде либералов всех мастей, всеядных западников и столь востребованных ныне паталогических русофобов. На этом нашу дискуссию мы прервали и договорились продолжить ее после моего «нового» прочтения «Воспоминаний».

Тяжкий путь познания чужой судьбы.

Недели три два огромных тома мемуаров сиротливо пролежали у меня на столе, а я все никак не мог собраться с мыслями и выкроить время, чтобы отложить в сторону рукопись, над которой работал последние два года, и вновь погрузиться в эпоху своего детства и отрочества. Наконец этот день настал, я погрузился с головой в материал и «вынырнул» из него уже незадолго до наступления Нового 2017 года. В итоге, в моей будущей книге появилась глава «Дорогой Никита Сергеевич!» Заметки на полях его «Воспоминаний». Я долго не мог определиться с ее структурой, но в конечном итоге решил, что что она должна состоять из двух стилистически разных частей, взаимно дополняющих друг друга. Первая часть будет включать краткие замечания и комментарии на некоторые высказывания автора, вызвавшие у меня недоумение или возмущение в связи с их откровенной клеветой на время, в котором он не просто жил, как обыкновенный человек, но и был одним из его основных прорабов и архитекторов. Вторая часть посвящена моим размышлениям об эпохе, неразрывно связанной с деятельностью Н. С. Хрущева на посту Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя правительства СМ СССР, результаты которой до сих пор вызывают ожесточенные споры не только в научной среде, но и среди политологов и публицистов, разделившихся в последние годы на державников и западников-либералов, чьи позиции в оценке прошлого и настоящего окончательно разошлись. На мой взгляд, это хорошо, потому что пришло понимание — дальше состояние межеумочного «безвременья» продолжаться не может. Наше грядущее будущее, это ничто иное, как проекция прошлого и настоящего, и поэтому 20-й век так же принадлежит исторической России, как и день сегодняшний, полный своих драм, трагедий, надежд и мучительного поиска себя в новой системе социально-политических и экономических координат. Крайне важно на изломе эпох осмыслить и понять прошлое страны и народа, чтобы не уподобиться слепому, которому корыстные «доброхоты» подсунули своего поводыря с указанием избранной ими дороги. Путь, а значит судьбу народа России мы обязаны выбирать сами, чтобы потом, в случае каких-либо неудач, не появились лукавое желание заняться в очередной раз поиском ответа на вопрос – кто виноват?

В первой книге, где чувствуются интонации разговорной речи автора «Воспоминаний», он сделал попытку, достаточно невнятную попытку для политика такого уровня, поведать читателю о «трудных» дорогах жизни, приведших его, неграмотного, но чрезвычайно энергичного и инициативного молодого человека в политику. Здесь нет глубоких размышлений о времени, в котором ему выпало жить, причинах революции, благодаря которой он стал «дорогим Никитой Сергеевичем, верным ленинцем и прочая, прочая…», нет и мучительных поисков, всегда присущих юности, высоких смыслов бытия. Ничего, чтобы свидетельствовало о грядущем успехе. Но судьба к нему откровенно благоволила, чему в огромной степени способствовала и неуемность натуры будущего партийного руководителя.

Молодому Никите Хрущеву после гражданской войны до всего есть дело, он хватается за любую работу, его не страшат трудности, отсутствие элементарной грамотности он компенсирует «напором», что в период разрухи начала двадцатых годов позволяет ему справляться с порученным делом. О качестве работы в те годы никто особенно не задумывался, руководители всех уровней, они же и контролеры, были такие же безграмотные, как и исполнители, и любое движение вперед в восстановлении промышленных предприятий и элементарного товарообмена рассматривались как победа всемирного значения. Никита Сергеевич был человек сообразительный, он быстро смекнул, что его стихия – управление. Особой профессиональной квалификации в этой сфере в те годы еще не требовалось, достаточно было иметь какие-то самые общие представления, как сегодня сказали бы, об объекте управления, и, разумеется, о политическом «текущем моменте». Всегда легче ставить задачи специалистам и требовать их исполнения, чем самому ломать голову над поиском правильного решения. В этом смысле партийная работа незаменима, она лучше, чем любая другая, позволяет раскрыться организаторским способностям, а этим качеством будущего трижды Героя Социалистического Труда СССР матушка-природа не обделила.

Любое значимое дело, за которое мы в жизни беремся, предполагает решение сверхзадачи. Естественно возникает вопрос, что же двигало Хрущевым при создании, я не могу сказать написании мемуаров, помимо желания оправдаться перед историей и убедить читателей в своей исключительности и неправоте подлых хулителей его светлого имени. Для меня ответ очевиден, он не мог избавиться от наваждения, являющегося к нему в образе «великого вождя», которое преследовало его с тех пор, как только им была объявлена война памяти грозного Генералиссимуса, именем которого они клялись все годы, находясь рядом с ним, и с таким усердие били пред его портретами земные поклоны, что треск их верноподданических лбов стоял над бескрайними просторами Советского Союза. Предательство всегда наказуемо, но каждый, кто встал на этот путь, надеется перехитрить судьбу. Не получается еще с библейских времен.

Воинствующему безбожнику была неведома поучительная на все времена история Иуды Искариота, ближайшего ученика Христа. При жизни он бы мог бы стать его апостолом, как все остальные и остаться в истории святым, но склонность поспешно и сурово осуждать других, якобы, не способных, кроме него, быть истинными учениками Иисуса и сребролюбие, в конечном итоге, привели к предательству. Темной ночью в Гефсиманском саду он указал на Него слугам первосвященников, получив за это тридцать серебряных монет, а когда осознал всю низость того, что сделал, и даже вернул деньги, было слишком поздно. Свершился неправедный Суд Пилата, иудейских священников и, как всегда это было в истории человечества, толпы, жаждущей кровавого зрелища. Я напомню поклонникам «отца оттепели», как закончил свою земную жизнь Иуда, ставший в веках именем нарицательным, синонимом предательства. В день, когда бесчинствующая толпа вела истерзанного Сына Божьего к месту распятия на Голгофу, все увидели мертвого Иуду, лежащего под сухим деревом с веревкой на шее и поедаемого голодными собаками. Возмездие не замедлило свершиться. Все так, мой читатель, «но только жаль распятого Христа», опять в строку Владимир Высоцкий.

Задумайтесь, читатель, совершенно очевидно, что Хрущев повторил путь Иуды Искариота. Способный от рождения, приближенный к вождю, тщеславный, стремящийся быть первым на властном Олимпе и ради достижения цели готовый оклеветать и «затоптать» не только товарищей по партии, но и пойти на предательство Учителя. Что он, не дрогнув, и сделал на 20-м съезде КПСС под вопли партийной толпы, которой всегда нравится свергать кумиров и вождей, тем более, когда это безопасно. Где же, вы спросите, акт возмездия? Да, псы не рвали под сухим деревом мертвое тело предателя, времена, все-таки, другие, и он нашел приют на Новодевичьем кладбище, где был без подобающих почестей похоронен, и, по умолчанию, забыт. Согласитесь, все, что с ним произошло после 1956 года, было совершением им акта политического самоубийства, но не от раскаяния, как вы понимаете — это не о нем, а от собственной глупости и тщеславия. Если мои слова вызывают у вас чувство протеста, возражайте, тема не исчерпана, хотя бы потому, что в те годы был вынесен приговор с отсрочкой исполнения не только Советскому Союзу, но и самой коммунистической идее.

Решение написать отдельную главу пришло постепенно, по мере того, как я знакомился с огромным эпистолярным наследием Хрущева-отца и его сына, строго следуя содержанию и логике мемуаров. Цитаты, которые я дословно привожу, предельно точно отражают не только характер этого человека, но и его мораль, истинное отношение к Иосифу Сталину и своим соратникам по партии, с кем свела извилистая судьба на горной тропе восхождения во власть. Сразу хочу признаться — картина получилась настолько неприглядная, что неоднократно появлялось желание отправить написанное в архив, до лучших времен. Но кто рискнет сказать, где эти лучшие времена и будет ли судьба настолько благосклонной, что даст возможность завершить эту исповедальную работу о своем духовном пути, поиске длинною в жизнь высоких смыслов, заблуждениях и прозрениях, в надежде,  помочь внукам и правнукам лучше понять эпоху, которая для них будет преданием старины глубокой.

И это все, о нём!

Если отрешиться от всего второстепенного, сопутствующего, что всегда присутствует при написании такого рода мемуаров, то весь первый том, как я уже писал, посвящен заочному бесконечному спору со Сталиным. Он его главный оппонент, его имя не покидает страницы «Воспоминаний» и у меня создалось впечатление, что с ним на устах он покинул этот мир. Настало время предоставить слово самому Никите Сергеевичу.                                                                                           

«Он был, конечно, большим человеком, организатором, вождем. Но он был и большим деспотом, и потому боролся с варварством деспотическими методами… Сталин – типичный деспот, много сделавший вредного, особенно в отношении кадров. В смысле заботы об успехах государства он был беспощаден, часто не в меру. Беспощадность часто использовалась им и при ликвидации недостатков, поскольку он ревностно, по-хозяйски относился к интересам государства, боролся с бюрократией. Это была ценная черта его характера»;

«… надо было знать Сталина. Сталин считал, что ЦК партии и Политбюро – это все, так сказать, мебель, необходимая для обстановки дома, главное в котором – хозяин дома. Хозяином он считал, конечно, себя и делал все, что считал нужным, ни с кем не советовался». (Коротка человеческая память, он уже не помнит, за что его безуспешно пробовали освободить от должности руководителя партии в 1957 году, и в чем его обвиняли на октябрьском Пленуме ЦК КПСС восемь лет спустя – В. П.)

«К охоте он относился по-всякому: иной раз и сам порывался поехать. А иной раз осуждал, как пустую трату времени. … но, сплошь и рядом тратил время впустую больше, чем кто- либо другой из ответственных руководителей страны. (Это тонкий намек о себе, которому присуще все земное.  И здесь же, противопоставляет его Владимиру Ильичу – В. П.) «Ленину не были чужды человеческие увлечения, и он любил охоту, у него была просто охотничья страсть». (Как все просто у людей с примитивным сознанием – не любишь охоту, значит нет в тебе человеческих увлечений – ты деспот. Николай Второй тоже безумно любил стрелять по воронам. Вот так и простреляли «по-человечески», сначала империю, а затем и СССР. Брежнев, как известно, тоже был, как и Хрущев, азартным охотником – В. П.)

«Война неумолимо надвигалась. Сталин … избегал этой темы, замыкался, но было видно, что он очень волнуется и его это очень беспокоит. (Нужно полагать, что он не обсуждал ее с Хрущевым, что с его стороны было серьезной ошибкой. Тот мог бы многое подсказать ему, неумелому – В. П) Это было заметно и потому, что он к этому времени стал пить, причем не только сам, но и стал спаивать других». На что сразу обращаешь внимание, читая его откровения? Бесконечные перепевы и басни о пьянстве Сталина.  Когда же, невольно возникает вопрос, когда он работал? Ненависть, вообще, плохой советчик в оценке личности человека, особенно, если ты его предал.  Хрущев упорно навязывает читателю мысль, что Сталин в предвоенные месяцы, после неудачной финской кампании, был крайне расстроен, не уверен в себе, сильно нервничал, срывался на военных, на Ворошилове. Он, якобы, откровенно боялся и ничего не хотел предпринимать по укреплению границ, чтобы не беспокоить Гитлера.  Надеялся, что Гитлер откажется от войны против нас.  «Но это нелепость. Она была продиктована неуверенностью, а может даже трусостью». Суров и принципиален Никита Сергеевич в обвинениях. Что следует из его строк? Только одно – Сталин деспот, пьяница и, оказывается, еще и трус. И этому опустившемуся человеку, деграданту и трусу суждено было стать Верховным Главнокомандующим, Генералиссимусом Советского Союза и привести страну к победе. Выходит, все-таки, он отец Победы, а не член Военного Совета ряда фронтов, генерал-лейтенант Н. С.  Хрущев.  Какая досада! И в противовес Сталину, он тут же вспоминает Молотова, давшего, как ему показалось нейтральную характеристику Адольфу Гитлеру после встречи с ним в Берлине. «Гитлер человек малоразговорчивый (Сталин-то, ясное дело, говорун – В. П.)) и абсолютно непьющий. В Берлине во время официального обеда подавали в узком кругу вино. Но Гитлер не брал даже бокала, ему ставили чай». Вот пример, если следовать логике автора мемуаров, достойный для подражания политикам и, прежде всего, вождю советского народа, ставшего таковым, явно, по недоразумению. Такое постепенно создается у читателя впечатление от прочитанного. Но, при этом возникает вопрос, кто же заставлял любителя повеселиться столько лет хлестать с удовольствием водку и после смерти Сталина. К тому же хорошо известно, что тот пил только легкое грузинское вино, разбавляя его боржоми.  И никто, кроме Хрущева, в изданных за последние полвека воспоминаниях не подтверждает его алкоголизма;

«У нас сложилась такая практика: если тебе не говорят, то и не спрашивай. Это, конечно, неправильный подход. Это верно в отношении чиновников. Но в отношении членов правительства и членов Политбюро – это нарушение всех правил, которые должны быть в партии, если она является действительно демократической. А наша партия ленинская, имела именно такой характер.  Это результат сложившегося произвола, который приобрел какую-то «законность» при Сталине». Все эти заклинания ровным счетом ничего не стоят, т.к. для меня непонятно, о какой партии он ведет речь. Сплошное лицемерие, если бы КПСС действительно была демократичной организацией, не было бы у нас в стране атмосферы, порождающей с неизбежностью культ личности, в том числе в оболочке субъективизма и волюнтаризма, деградирующей идеологии и распада СССР – по сути, предательства не только верхушкой, но и всей партией народа и страны;

«Сталин сильно переживал начало войны. (Странно, если бы это было не так – В. П.) В первые ее дни, как известно, (Известно от кого? – В.П.) был парализован в своих действиях и мыслях, и даже заявил об отказе от руководства страной и партией». Вы можете, читатель, представить вождя советского народа, азартно танцующего лезгинку на Красной площади при известии о нападении на СССР гитлеровской Германии. Я что-то не припомню, чтобы лунообразное лицо Хрущева озаряла счастливая улыбка, и он лихо, поддергивая спадающие с живота бесформенные брюки, отплясывал гопака в дни спровоцированного им Карибского кризиса. По его мнению, плохая подготовка к войне объясняется парализацией воли Сталина, деморализованного победами, «которые Гитлер одержал на Западе, и нашей неудаче в войне с финнами. Он стоял уже перед Гитлером, как кролик перед удавом, был парализован в своих действиях». Сколько же интеллектуальных усилий потребовалось Хрущеву, создавая унижающий Сталина образ. В его мемуарах грозный воитель, кем и был будущий Генералиссимус, уподобляется уже жалкому кролику, твари дрожащей. Ненависть к нему, давно поселившаяся в глубине души, была порождена, я в этом убежден, потаенным осознанием собственной ничтожности в сравнении с умершим титаном, и застарелый страх разоблачения своей жалкой натуры не давал покоя и постоянно корежил личность отставного политика, пробующего оправдаться перед современниками и потомками;

В неистребимом желании оставить для истории как можно более отталкивающий портрет вождя, «волюнтарист» готов обратиться за поддержкой хоть к самому дьяволу. Когда нужно, и покойный Лаврентий Павлович может пригодится. И совсем не важно, что по его инициативе первый заместитель Совета Министров СССР был арестован и расстрелян, а точнее, уничтожен без суда и следствия, как враг народа и, ужас, шпион трех разведок. Не нужно упрекать меня в незнании истории – была разыграна инсценировка, где формально были и следствие, и суд, и расстрел. Нет ответа на вопрос, кто в осеннем пальто, шляпе и с закрытым шарфом лицом в пенсне, летом 1953 года присутствовал на заседании Специального военного присутствия (Внеконституционный орган – В. П.) под председательством маршала Конева, и кого, в конечном счете, расстреляли. Или расстрел тоже был имитаций? Задумайся, читатель, руководитель НКВД-МГБ, не только в конце тридцатых годов, но и в военное время, куратор проекта создания ядерного щита СССР, оказывается, еще со времен гражданской войны работал на иностранные спецслужбы. Каков подлец, проник в святая святых, обманул доверчивых, чистых как утренняя роса, товарищей по партии.  «Высосанные» из пальца, обвинения ему инкриминировали вполне серьезно в надежде прикрыть собственное убожество мысли и скудность фантазии, и страх, который они испытывали перед ним. Спрашивается, чего бояться, если вы ни в чем не виноваты. Более того, официальную версию тиражировали по всей стране через радио, центральные и местные газеты, в расчете на предполагаемое невежество советского обывателя. Высокого же мнения были «тонкошеие вожди» о строителях коммунизма!

Такова была их «высокая коммунистическая мораль», присущая в том числе и Хрущеву — когда это необходимо в «интересах» партии, можно вызвать из преисподней дух самого Берии, известного в народе поборника правды, дружбу с которым он водил многие годы, чтобы, разумеется, «своевременно» его обезвредить. Автор мемуаров последовательно, ссылаясь на откровения «изменника Родины», «срывает» с лица Верховного Главнокомандующего маску мужественного полководца. «Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: «Ленин оставил пролетарское советское государство, а мы его прос…и.  Отказываюсь от руководства» —  и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на ближнюю дачу …  мы остались. Что же делать дальше? Посовещались с Молотовым, Кагановичем и Ворошиловым и решили поехать к Сталину… Когда мы приехали к нему на дачу, то я по его лицу увидел, что Сталин очень испугался. Полагаю, Сталин подумал, не приехали ли мы арестовать его… Тут мы стали его убеждать, что у нас огромная страна, что мы должны организоваться, мобилизовать промышленность и людей.  Сталин тут, вроде бы, пришел в себя». (Разумеется, стоило ему увидеть вселяющего ужас Берию, побледнев, он сразу взял себя в руки – В. П.) «Я не сомневаюсь, пишет Хрущев, что это правда». Он не сомневается — серьезный для политика его уровня аргумент! Я же, грешный, сомневаюсь, и считаю это обычной для него ложью, цель которой ясна — унижение вождя;

Показательно, как Хрущев описывает, якобы, состоявшуюся его встречу со Сталиным в июле 1941 года.  «Когда я встретился со Сталиным, он произвел на меня удручающее впечатление: человек сидел как бы опустошенный и ничего не мог сказать.  (Мы не знаем, когда точно была эта встреча и была ли вообще. В дневниках учета посетителей, которые в течение многих лет скрупулезно вел Поскребышев, соответствующей записи нет. Сложно представить, что несколько недель как идет война, а Сталин все еще прибывал в состоянии прострации. Как раз, наоборот, по признанию Молотова, Жукова, Василевского и многих других, кто общался с ним в эти полные драматизма недели, он был сосредоточен, организован и не покидал рабочего кабинета сутками, собирая в свои руки все нити управления государством и армией – В. П.) Он даже не смог сказать мне несколько подбадривающих слов, а я в этом нуждался… И вот я увидел вождя совершенно морально разбитым… Лицо его ничего не выражало, он сидел на кушетке. На лице было написано, что он во власти стихии и не знает, что же предпринять. А глаза у него были, я бы сказал, жалкие какие-то, просящие». Без сомнения, Хрущев на фоне этого жалкого, деморализованного вождя выглядел молодцом. Упитанный, пышущий энергией, волевой, умный и переполненный гениальными предложениями как разбить проклятого ворога. А этот мямля начал от своей беспомощности упрекать народ: «Ну, где же русская смекалка? А где же она сейчас в этой войне?» Как же был он неприятен, этот грузин, ему, интернационалисту. Все, что думал в эту минуту об этом ничтожестве, он бросил ему прямо в лицо… про себя…  И тот час, уехал к себе, в Киев, чтобы бездарно сдать гитлеровцам город через несколько недель.

Весьма любопытно читать строки, где Хрущев или его сын с литературными «неграми», пишет о своих воинских заслугах. Прочитал он на досуге книгу «Совершенно секретно. Только для командования! Немецкие документы о Второй Мировой войне.» (М: Наука,1967) Она произвела на него неизгладимое впечатление. Этот подвиг нужно непременно оценить, потому как читал он крайне редко. Со многими комментариями, пишет наш стратег, он не согласен — недостаточно глубоки и объективны. «Но вражеские документы доставили мне наслаждение. Я читал эту книгу и видел, как этот бесноватый Гитлер (Еще недавно трезвенник, большой любитель чая и немногословный человек — В.П.) корчился, как извивался он под ударами наших доблестных советских войск на тех направлениях, где я был членом Военного совета».  И тут же, на всякий случай, оговаривается, что «в никакой степени я не приписываю этот факт своим личным качествам». Читатель должен понимать, насколько он скромен, просто, это историческая реальность, так было. Если человек талантлив – он талантлив во всем, и в воинском искусстве тоже, хотя военных «академиев» мы, конечно, не кончали. «Сейчас, —  продолжал он, — объективно делая выводы на основе заключений врага, вижу, что наибольшее сопротивление оказывали и наибольший урон наносили немецким войскам мы, на юге. В первые дни войны я был в КОВО, затем в Военном совете Юго-Западного фронта, затем Южного фронта, потом Сталинградского и Юго-Восточного, затем опять Южного, далее Воронежского, потом 1-го Украинского фронта. Мне было приятно читать». Непонятно только, почему не он, а Маршал Георгий Жуков принимал Парад Победы в 1945. Вероятно, это все происки Сталина, завидовал, негодяй, он военному гению доблестного Никиты, дослужившегося до генерал-лейтенанта, в отличие от какого-то генерал-майора Леонида Брежнева. А я, признаюсь, ничего кроме горечи не испытывал, знакомясь с откровениями бывшего Первого секретаря ЦК КПСС. Как же все примитивно и лицемерно. Кто руководил страной? Стыдно!

«А я видел, как Сталин, иной раз, когда мы приезжали к нему в ставку, брал политическую карту мира. Даже однажды с глобусом к нам вошел и показывал, где проходит линия фронта. Это убийственно!» (Согласен, убийственно читать эту широко с его подачи растиражированную чушь – В. П.);

«Сталин уже постарел. Подозрительность стала развиваться в нем все больше, и он стал еще опаснее. Да и мы смотрели на него уже не так, как в первые годы разоблачений «врагов народа», когда казалось, что он сквозь стены и железо видит все насквозь. Уже было поколеблено в нас прежнее доверие к нему. Но после разгрома гитлеровских войск вокруг Сталина сохранялся ореол славы и гениальности.  Понятно же всем, что это было преувеличение». (А в это время истинный гениальный вождь находился, просто томился незаслуженно в тени, дожидаясь своего звездного часа — В. П.)

Хрущев много и «тонко» пишет о себе, великом, чтобы его поклонники, читая мемуары, в веках не забыли, с кем они имеет дело. Автор, подобно Ван Гогу не жалеет красок, когда создает для истории свой невыносимо яркий автопортрет. И совсем не важно, что он не знал имени великого постимпрессиониста, как, впрочем, и о его неизлечимом душевном заболевании. Вот у кого была поистине трагическая судьба, побудившая в 37 лет свести счеты с жизнью.  При этом, никакой тебе в конце жизни «персональной пенсии союзного значения», как у нашего героя. Предлагаю вашему вниманию читателя очередной запоминающийся мазок кистью талантливого художника, рассчитанный на почитателей его многогранного дарования.  Сталин во время очередной встречи спросил его: «Вы читали Довженко?» «Да, — говорю, — читал». Правда, я его не прочел, а прослушал, — откровенничает Никита Сергеевич уже с читателем. —  Довженко сам прочитал мне его. Тогда были напряженные для меня месяцы(!), шли тяжелые бои, и я не смог сосредоточить свое внимание на тексте. Это произошло в начале наступления немцев на Курской дуге, в июле 1943 г. На три четверти мои мысли были заняты ходом битвы. (Черт возьми, какое самопожертвование!  Все для фронта — все для победы!  И, только одна четверть времени и о, боже, бесценной мысли —  всему остальному, второстепенному – В.П.) А Довженко не все прочитал мне, иногда говорил, что вот такое-то место взял из такой-то статьи, а вот это из такой-то. Мне показалось(!), что вещь острая». (Как аджика к дагестанскому шашлыку – В.П.) Не хочется повторяться, но приходится напоминать, что читать наш «верный ленинец» не любил, и, как рассказывала хорошо образованная его дочь Рада, кто-то из домашних, чтобы заинтересовать, читал иногда ему вслух, а он, вполуха, слушал;

При чтении «Воспоминаний» начинаешь отчетливо понимать, что    благодаря избирательной «фантазии» Никиты Сергеевича образ Сталина постепенно приобретает все более омерзительные черты. Его память бережно хранит многие незабываемые встречи с ним. Чувствуется, что он, бедный, никак не может или не хочет избавиться от гнетущего прошлого. Насколько правдивы эти измышления, история уже дала ответ, но рожденная им ложь, по-прежнему, как гулящая девка со стажем, таскается по всем либеральным изданиям и не только, уже более шестидесяти лет, с 1956 года.  Читаю: «То были страшные обеды. Возвращались мы домой к утру, а мне ведь нужно на работу выходить…Просто невероятно, что Сталин, порой, выделывал. Он в людей бросал помидорами, например, во время войны, когда мы сидели в бомбоубежище…  Начинался обед и часто заканчивался швырянием фруктов и овощей, иногда в потолок и стены то руками, то ложками и вилками. Меня это возмущало…Командующие фронтами тоже почти все прошли сквозь такие испытания, видели это постыдное зрелище. Такое началось в 1943 году и продолжалось позже, когда Сталин обрел прежнюю форму и уверовал, что мы победим. А раньше он ходил как мокрая курица». Вот так, мой дорогой читатель, оказывается, вместо того, чтобы разрабатывать планы битв, выпуска военной продукции и заниматься мобилизацией народа на победу, Маршал Сталин, сменив облик мокрой курицы на снайпера, стал тренироваться на точность попадания, кидая помидоры и прочие овощи. Не брезговал и дефицитными фруктами. Южный, все-таки, человек! Как тут не поверить неистовому борцу с культом личности Никите Хрущеву. Правда, есть одна небольшая загвоздка, никто, в том числе и бывшие командующие фронтами, маршалы и генералы, якобы, участники этих постыдных «посиделок» в годы войны, когда кровь текла рекой, в своих воспоминаниях не подтверждают его больные фантазии;

«Не существовало органов, которые могли бы контролировать его деятельность. ЦК партии — политическое учреждение, которое ничем не связывало Сталина и никаких решений не могло выносить, если Сталин не благословлял их». Это верно, вынужден я согласиться, кто спорит, Генеральный секретарь коммунистической партии имел власть фараона, такова была природа диктатуры партийного аппарата, чем в дальнейшем беспощадно пользовался и сам Хрущев. Но в Древнем Египте был, хотя бы, Верховный жрец и его немногочисленные соратники. Они и «страховали» сына Бога;

«Он имел полное основание претендовать на особую роль, потому что действительно выделялся из своего круга и умением организовать дело, и умом. Он действительно стоял выше других. И, даже сейчас, несмотря на мою непримиримость относительно его методов действий и злоупотреблений, я признаю это. Этот человек не просто пришел к нам с мечом и завоевал наши души и тела, он проявил в жизни свое превосходство, умение руководить страной, умение подчинить себе людей, выдвигать их и прочие качества, необходимые руководителю крупного масштаба… Сталин действительно велик, я сейчас это подтверждаю… но он был еще и артист, и иезуит». (Если это признание достоинств вождя было искренним, то его нужно отнести на кратковременное озарение — В. П.);     

Никите Сергеевичу откровенно не повезло не только с вождем, но и с товарищами по партии, с кем он, не покладая рук, строил социализм.  Хочу обратить внимание, как Хрущев характеризует Строганова Василия Андреевича, первого секретаря Сталинского окружкома КП(б) Украины, в дальнейшем члена Политбюро ЦК КП(б) Украины, второго секретаря ЦК. «Неплохой человек, но довольно-таки ограниченный… Этот человек оказался мелким… любил он выпивать, и довольно-таки изрядно… хотя человек он не глупый». (Вы что-нибудь понимаете в этой характеристике? Мыслью здесь и не пахнет. — В.П.). «По тому времени я не плохо разбирался в вопросах производства – угольной промышленности, химической, металлургической и строительном деле». (Явно завышенная самооценка человека не имеющего образования. Он вполне серьезно считал себя специалистом широкого профиля». «…а я человек земли, конкретного дела, угля, металла, химии и в какой-то степени сельского хозяйства». (Это он о себе говорит после назначения зам. зав. орготделом ЦК КП(б) Украины в 1928 г – В. П.)

Каким же предстает перед нами Лев Мехлис, одна из самых одиозных фигур в сталинском руководстве, бывший в конце 30-х годов начальником Главного политуправления Красной Армии. «Как чрезвычайно экспансивный и несколько желчный человек, он, когда говорил о людях, то либо хвалил их, либо мешал с грязью». Он, разумеется, даже не подозревал, что эти черты присущи в полной мере и ему;

«Во время войны Маленков поднялся. Его значение возросло. В своей основе это совершенно бесплодный человек, типичный канцелярист – писака.  Он мог хорошо написать проект решения (Что не мог сделать Хрущев, не написавший ни одной строчки. – В.П.) или имел таких людей, которые быстро работали, и составляли хорошие резолюции. (Значит, умел организовать работу аппарата – В.П.) Но его бумажки отражали, что имелось на практике и не делал ни шагу дальше. Считаю, что такие не только бесплодны, но и опасны».

Рассуждая о причинах «мясорубки», по его мнению, организованной Сталиным, Хрущев сознательно все упрощает и задает сам себе риторический вопрос: «Зачем же была нужна Сталину расправа со старыми большевиками? Якобы, на 17-м съезде к Кирову подошел первый секретарь Северо-Кавказского краевого партийного комитета Б. П. Шеболтаев, большевик с дореволюционным стажем (с 1914 года) и сказал ему: «Мироныч, старики поговаривают о том, чтобы вернуться к завещанию Ленина и реализовать его, то есть передвинуть Сталина, как рекомендовал Ленин, на какой-нибудь другой пост, а на его место выдвинуть человека, который более терпимо относился бы к окружающим. Народ поговаривает, что хорошо бы выдвинуть тебя на пост Генерального секретаря ЦК партии. Киров пошел к Сталину и рассказал ему об этом разговоре с Шеболтаевым. Сталин, якобы, (обращаю внимание читателя, что Хрущев везде употребляет это неопределенное, якобы – В, П,) ответил Кирову: «Спасибо, я тебе этого не забуду». И, далее, следует вывод Хрущева: «Вот заявление, характерное для Сталина: «в этом спасибо нельзя понять, благодарит ли он Кирова за сообщение или же угрожает ему. (Типичное рассуждение на уровне обывательских злословий – В.П.) Обратите внимание на характеристику, данную Сергею Мироновичу. Она, сдержанная и явно пренебрежительная. «Киров, это большой массовик…он был прекрасным оратором, и как мог, боролся за идеи партии, за идеи Ленина, и был очень популярен в партии и в народе».

У меня, естественно, невольно возник вопрос: «В чем же тогда причина популярности этого политика, широко известного среди революционеров еще со времен гражданской войны, когда о хулителе Сталина никто понятия не имел? Смею утверждать, ораторов в те времена было немало, и, обладая этим талантом, очень многие из них пришли во власть в годы революции. Тот же борец с культом личности был далеко не безгласным, хотя и косноязычным – иногда его многочасовые речи, легендарный команданте Фидель отдыхает, напоминали селевой поток неразвитого сознания. Неужели причиной популярности «нашего Мироныча», как с любовью называли знающие его партийцы, был только талант культмассовика-затейника. Ослиные уши мелкотравчатого завистника с болезненным самомнением торчат во всех его рассуждениях о «соратниках» по партии. Причина гибели Кирова, как он утверждает, в том, что против Сталина проголосовали не то 260, не то 160 человек (опять предположение, гадание на кофейной гуще – В.П.) и все это со слов людей владевших, якобы, этой страшной тайной, но мужественно молчавших 30 лет. Правда, им оказался всего лишь единственный ее хранитель, некий Андреасян Николай Васильевич, друживший с Микояном А.И. со времен учебы в духовной семинарии. Везде, замечу, непотопляемый Анастас Иванович, хитрый бестия, мог быть нужным вовремя! Разумеется, это были, по мнению Хрущева, старые большевики, которые общались еще с Лениным и, замечу я, некоторые обязаны были ему приходом во власть или работали, хотя и опосредованно, под его руководством. Тот самый, хорошо известный эффект «бревна» на субботнике в Кремле.  О скандальном завещании они слышали, и его содержание хранилось в их памяти до «лучших времен». Подобного рода документы, как известное ружье в чеховских пьесах. Помните знаменитые слова Антона Павловича из письма к литератору Александру Лазареву-Грузинскому от 1 ноября 1889 года: «Если в первом действии на сцене висит ружье, то в последнем оно должно обязательно выстрелить». Плохо старые большевики изучали творческое наследие знаменитого русского классика, иначе бы знали законы развития классической драмы и сделали бы своевременно соответствующие выводы.

«Завещание Ленина», как его принято называть в исторической литературе, «выстрелило» и последствия неосторожного обращения с «ружьем» оказались трагическими. Кто виновен спросите, конечно, человеческие амбиции — не могли «ветераны» смириться с тем, что Сталин после смерти Владимира Ильича неожиданно для многих набрал к 17-му съезду партии такую силу и, (внимание!) перестал считаться с ними. В этом все и дело. А кто они, эти ленинские кадры? Как правило, безграмотные, но не будем их в этом винить, птенцы революции, с волевым характером и ожесточившимися за годы классовой борьбы сердцами, привыкшие через колено ломать человеческие судьбы под заклинания о скорой мировой революции, приходу которой мешают разные отжившие свой век контрреволюционные элементы. Ах, какие им виделись цветные сны о грядущем героическом будущем, где они, уверенные в своей исторической правоте, с главным аргументом в руках – наградным маузером и шашкой на боку, выступают перед миллионными массами угнетенных пролетариев разных стран, неграми и прочимы индусами, и те, воодушевленные их речью, все как один, уходят в свой «последний и решительный бой». Мне не хочется, да и в чем винить многих из них, детей своего времени, и окажись мы на их месте, еще неизвестно, как бы повели себя. Они, в отличие от нас, «жертв развитого социализма, сохранили историческую Россию, мы же, говоря словами столь нелюбимого «хазарами» Генералиссимуса, проср… ее и уже более четверти века ломаем голову, как бы половчее оправдать свершенное предательство Родины-матери. Смею заверить – безнадежное дело, внуки непременно предъявят нам счет, и будут правы. Мы сделали все, чтобы оставить наших потомков в дураках!

Как известно, у каждого из нас своя правда, эта аксиома в полной мере относилась и ко многим «активистам первого революционного часа», которые были глубоко в душе солидарны с обиженным Сталиным Троцким, не мыслившим будущего СССР без всемирной революции во главе с ним, новоявленным мессией, призванным провозгласить наступление новой эры. Интересы английского и американского финансово-промышленного капитала, будущего Фининтерна, стоявшие за его деятельностью, мы оставляем за «скобками». Это святое, я бы даже сказал интимное, о чем так поэтично и прямо, как Маяковский, сказал в 60-е году известный «слуга двух господ» Евгений Евтушенко. Правда, он имел в виду коммунизм. Помните: «Коммунизм – это высший интим, а о высшем интиме, не треплют». Красиво, но лукаво!

Хрущев в своих мемуарах лжет, не моргнув, во всем.  Читаем: «Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 млн. человек». И ни слова о том, кто сидел. А, реально? 2, 6 млн., в том числе два миллиона бандеровцев, власовцев, полицаев и, разумеется, уголовников. Остальные отбывали срок, как политические. Обходит стороной наш «гуманист» свой личном вклад в репрессии – не знал, не ведал, но очень мучился, наблюдая со стороны за «мясорубкой», устроенной Сталиным. Культовая фигура всех шестидесятников – «внебрачных» детей 20-го съезда КПСС, как выяснилось в годы перестройки, интуитивный демократ и скрытый троцкист, что в глазах либералов и антисоветчиков-русофобов имеет особую ценность, и волею судеб нечаянный творец первой «оттепели», по собственному признанию, сделанному сыну, сам имел руки по локоть в крови. Не мог же он, «верный ленинец», предавший анафеме за репрессии Сталина, честно, как коммунист, признаться на съезде партии, что в период довоенного княжения на Москве и области устроил здесь второе издание Варфоломеевской ночи, воспоминания о которой сразу побледнели от количества злодейски пролитой крови им крови. В 1936-1937г.г. с его активным участием было репрессировано 55 741 человек. Из 38 секретарей МК и МГК избежало арестов лишь трое. В лагерях оказались 136 из 146 секретарей райкомов и горкомов, большинство руководителей, ведущих специалистов предприятий, выдающихся деятелей науки и культуры. Залив кровью Москву, поднабравшись «опыта», Хрущев в 1938 году продолжил «охоту на ведьм» на посту первого секретаря ЦК Компартии Украины, посчитав, что его предшественники, уже отправленные на эшафот, проявили преступный либерализм. По его инициативе в первый год правления было арестовано 106 тысяч «врагов», в 1939 году – 12 тысяч, в 1940 году – 50 тысяч.

А сколько кровавых тайн и свидетельств его подлости скрывали архивы, им уничтоженные в 1953 году. Война сталинской эпохе, которую он объявил, стремясь укрепить свою власть в партии, требовала героической биографии и «чистых рук».

Свинское отношение, по-другому не скажешь, Хрущев демонстрирует к члену Политбюро ЦК ВКПБ(б) А. А. Жданову. Он с удовольствуем цитирует своего бывшего «наставника» Лазаря Кагановича, который, как-то, презрительно отозвался о нем: «Гармонист». Дело в том, что Андрей Андреевич в отличие от него, хорошо играл на пианино и гармони, и Лазарь Моисеевич как-то не по-мужски ревновал его к Сталину, который после смерти Кирова стал приближать к его себе, ценя в нем образованность и культуру, чего не было у многих соратников. Борьба за близость к телу вождя была затяжной и жестокой, и все члены руководства партии, следуя византийским традициям русской монархии, не жалели душевных сил, завоевывая право быть рядом. Многие из них не догадывались, что они уподоблялись бабочкам, летящим за смертью на яркий свет электрической лампочки в ночи. И что поразительно, печальный опыт других никого не остановил. Обращаю внимание на особенность характеристики, которую давал Хрущев давно уже покойному Жданову: «Признаться, когда я пригляделся к Жданову в рабочей обстановке, стал соглашаться с Кагановичем. Действительно, когда мы бывали у Сталина, (В это время, во второй половине 30-х годов, как он утверждает, Сталин стал безбожно пить и спаивать других – В.П.), а Жданов тоже страдал такой слабостью, то, бывало, он бренчит на рояле и поет, а Сталин подпевает. Эти песни могли лишь ключники в кабаках петь, а больше никто». Откуда, интересно, такое глубокое знание жизни «дна» у высокопоставленного партийного работника той эпохи, работавших, если верить ему, от зари до зари. Вот что значит быть плоть от плоти народной! Что поражает, так это жесткая последовательность в очернительстве товарища по партии, ни одного доброго слова о компетентности соратника по Политбюро. Как же страдал несчастный Никита Сергеевич от злой необходимости общаться с бездарными товарищами по партии и вечно пьяным, страдающим алкоголизмом, вождем.

Закономерно спросить, как же после ежедневных пьянок Сталин столько лет умудрялся руководить страной? Тот же Хрущев, большой любитель «заложить за воротник» по свидетельству очевидцев, не просидел в «кресле» и десяти лет. Продолжим цитировать еще недавнего «выдающегося деятеля КПСС»: «Жданов был умным человеком, но у него было некоторое ехидство с хитринкой… он записывал чьи-то неудачные обороты речи, потом приходил к Сталину и повторял их… Наверху сложилось такое впечатление (насколько оно было обоснованным, мне сейчас трудно судить), что он вроде бездельника, не рвется к делу… Такое впечатление сложилось и у Сталина, и у других, кто знал Сталина». Предлагаю читателю следить за его мыслью: «Лично мне, трудно высказываться по этому вопросу. Я особенно близко с ним не работал». (Близко   не работал, по его же признанию, но судит и весьма категорично – В. П.)  В этом он весь — «ужалил» и отполз в густую траву, с глаз долой. Сколько же в нем яда, неужели Сталин был так иногда близорук, что не видел змеиной его сущности.

Ни одного доброго слова не нашлось у него о тех, кого не коснулись репрессии, а всех попавших под гильотину, лицемерно жалеет. Хорошие, без исключения, были люди, «Ленин их ценил, а этот сатрап… Арест Тухачевского я очень переживал.  Я не был с ним знаком, но относился к нему с уважением». Все та же лукавая позиция безобидной и бесправной овцы: «Вообще же в то время я был слабо информированным о положении дел по стране в целом. Подробности до меня не доходили…(!) И это пишет бывший в те годы член высшего руководства партии, пользовавшийся доверием вождя. Все-таки, артист наш Никита Сергеевич, хитрый, но не далекий. На кого рассчитаны наивные признания о своей слабой информированности? Вероятно, на «митрофанушек», которых немало в любом человеческом обществе, и, разумеется, «детей Арбата», чья ненависть к Сталину была воспитана с молоком матери;

Одним из самых «смутных» мест в биографии Хрущева является его участие в гражданской войне. Оно, вероятно, ничем не запомнилось современникам, иначе в годы его триумфа придворные пииты написали бы столь красочно об этом периоде в интересах, естественно, подрастающего поколения молодежи, что его воспоминания потянули бы, как минимум, на Ленинскую премию в области литературы.  Сделал же это с подачи подхалимов, его протеже Л. И. Брежнев о своем участии в освобождении Малой земли и освоении целины.  Тем не менее, на страницах (249) «Воспоминаний» предпринята отчаянная попытка убедить читателя в том, что юность нашего героя была героической, как и время, в котором он жил.  В годы Гражданской войны 26- летний Никита Хрущев, не то рядовой боец, не то рядовой сотрудник политотдела непонятно какого уровня в составе 9-й стрелковой дивизии, героически отступал за Орел, под Мценск, а потом, собравшись с духом, не менее героически его воинская часть наступала, и в 1921 году заняла славный г. Анапу, где и сбросили белогвардейцев в Черное море, которое, как недавно мы узнали из украинских учебников, было предусмотрительно выкопано 140 тысяч лет тому назад всемогущими «украми».  А дальше, после небольшого отдыха, было победное наступление на Таманский полуостров, где они и отпраздновали 1-е мая. Как же не отметить день пролетарской солидарности всех трудящихся в боевой обстановке. Странное, неловкое чувство вызывали у меня строки, помещенные создателями мемуаров в главу «Люди и события летом-осенью 1941 года». Все «высосано из пальца».  Нет в архивных источниках свидетельств активного участия нашего героя в Гражданской войне, когда многих его сверстников «водила молодость в сабельный поход», а потом, во главе с юным Тухачевским, прославившемся не столь победами над Колчаком, сколько расправами над восставшим народом, эта же буйная молодость бросала беспощадно на «кронштадтский лед»;

Я зримо представляю сцену из исторической драмы «Сталин и Хрущев», где последний, без сомнения, умный и, не побоюсь этого слова, мудрый как Соломон, и проницательный, подобно провидице Ванге, а, главное, мужественный до безрассудства, не боясь ничего, даже потери столь нужной народу и всему прогрессивному человечеству, жизни, бросает в лицо самоуверенному деспоту раскаленные от праведного гнева слова — булыжники: «Наши войска твоей волею, именно твоей, Сталин, были поставлены в такие условия, когда они не имели даже достаточного количества винтовок. Я уже не говорю о противотанковой артиллерии… и противотанковых ружьях. Не было у нас и автоматического оружия. Кто в этом виноват. Сталин и только Сталин!»  Вот уж поистине проституированная позиция хамелеона, выгодная людям его крови. Мы все знали, а если нет, то чувствовали и понимали и …помалкивали в тряпочку. Страшно было – мы же люди. И сейчас мы люди, но уже другие, потому что время наше пришло и, лично нам, уже нечего бояться;

«Лакмусовая бумажка» партийного руководства культурой.    

Разговор будет длинным, но без него не обойтись, иначе восприятие эпохи получится не только бесцветным, но и одномерным. Мы же должны видеть для большей убедительности события тех лет объемно, как при просмотре современного кино со стереоскопическим эффектом 3D. Но не будем забывать и о опасности такого подхода в познании истории – эффект может быть неожиданным, далеким от ожидаемого.  Приближение к истине всегда таит угрозу получить сильные ожоги сознания, оно часто бывает не готово к восприятию обжигающей правды. Но другого выхода у нас нет, по крайней мере, для меня. Не стоило тогда браться за исследование эпохи, которая от нас не ушла — многие из нас, по-прежнему, ее проекция. Мы у времени навечно в плену.

Предоставим снова слово «дорогому Никите Сергеевичу» — пенсионеру союзного значения, которому преданные ученики и выдвиженцы бесцеремонно помогли «уйти» из большой политики и, поэтому, все его рассуждения о прожитом, которые он начал с 1965 года при помощи сына записывать на магнитофон, нужно воспринимать как монолог обиженного и очень рассерженного человека на несправедливую превратность судьбы:

«Нельзя палкой, окриком регулировать развитие литературы, искусства, культуры». Нельзя проложить какую-то борозду и загнать в эту борозду всех, чтобы они шли, не отклоняясь по проложенной прямой. Тогда не будет борьбы мнений, не будет критики» (Браво, товарищ Хрущев! —  В. П.);

«Без терпимости к творчеству художник жить не может». Если одно какое-то лицо или группа лиц начнет определять, что такое хорошо, а что дурно в вопросах искусства – уже плохо. Судить, осуждать – значит проявлять субъективное отношение. Хочу вернуться, как Сталин относился ко всем видам интеллигентного труда. (Что это за труд? – В.П.) Он понимал их общественное значение. Но главным оказывалось то, насколько он был снисходителен, терпим, уважителен в каждом конкретном случае. Сталин был весь начинен субъективизмом. Ведь Сталин был деспот, и его воля определяла всю государственную политику. А все деспоты хорошо относились к литературе лишь при условии, если те хорошо писали о них и их эпохе». (с.881) (Какой стиль, какая образность речи и какой неожиданный поворот коварной судьбы, когда соратники инкриминировали ему субъективизм и волюнтаризм — этого оскорбления он им не простил.  Сталин – другое дело, он сосредоточение зла – В. П.);

«Скажу несколько слов о Пастернаке. … Он, среди прочего, написал роман «Живаго». Докладывал мне о нем Суслов. Без Суслова в таких вопросах не могло обойтись. Он сообщил, что данное произведение плохое, не выдержано в советском духе. В деталях его аргументов не помню… одним словом недостойная вещь, печатать не стоит. Я сомневаюсь в том, что и Суслов его прочел. Такое решение и приняли. Ему тоже, наверное, дали справку с изложением содержания произведения на трех страничках. Роман запретили. Я и сейчас не могу быть судьей этого произведения. Я его так и не прочитал. (Какое честное признание о методах работы Политбюро с деятелями культуры. При этом, Сталин — «деспот и весь начинен субъективизмом». Невыносимый был человек, все стоящее или спорное в советской литературе умудрялся читать, вместо того, чтобы на заседании Политбюро «рассмотреть вопрос», прочитав бегло подготовленную на одной страничке справочку – В.П.); И опять в его признании звучит полуправда, выгодная Хрущеву. Вроде бы, он и не причем, виноват во всем Суслов, не так доложил, «околоточный».

В который раз убеждаюсь, как избирательна память отставных политиков. Предоставлю слово его оппоненту, Владимиру Семичастному, бывшему в ту пору первым секретарем ЦК ВЛКСМ. Вот что он пишет в своей книге «Спецслужбы в тайной войне»: «Предстояло празднование 40-летия комсомола. Готовились к проведению пленума ЦК ВЛКСМ, на котором должны были присутствовать Хрущев и другие члены Политбюро. (Уточняю, в те годы был Президиум ЦК – В. П.) Неожиданно за день заседания зазвонил телефон, я услышал голос Никиты Сергеевича: — Приезжайте в Кремль и Аджубея (Главный редактор «Комсомольской правды» и зять Хрущева – В. П.) захватите… В кабинете у Хрущева уже сидел Суслов. Никита Сергеевич, обращаясь ко мне, спрашивает: — А не мог бы ты в докладе «выдать» Пастернаку, как надо? – Что вы имеете в виду? – ответил я вопросом на вопрос. – Да вот с присуждением ему Нобелевской премии. – Это в доклад не очень вписывается, так как он посвящен 40-й годовщине комсомола.  – Найдите для этого место в докладе. Вот мы надиктуем сейчас с Михаилом Андреевичем странички две-три, потом с Алешей посмотрите, с Сусловым согласуете, и действуй. Хрущев вызвал стенографистку и начал диктовать. Тут были любимые им словечки: и «паршивая овца», и «свинья, которая не гадит там, где ест и спит» и пр. Типично хрущевский, нарочито грубый, бесцеремонный окрик… Когда он продиктовал слова о том, что, мол, «те, кто воздухом Запада хотят подышать, пусть убираются, правительство возражать не будет», я взмолился: — Никита Сергеевич, я же не правительство! – Не беспокойся! Мы будем сидеть в президиуме и в этом месте тебе поаплодируем. Люди поймут… Когда на следующий день я с задором произнес свою речь, место в докладе о Пастернаке было встречено бурными аплодисментами. Как видите, не столь безобиден был в те годы Первый секретарь ЦК КПСС. А молодежь и не только она, «бурно аплодировали», еще не понимая, в какое дно их тянут партийные лидеры, о которых автор в своих мемуарах, дистанцируясь от всех, будет говорить с таким презрением.

«Говорят, что у нас нет цензуры. Это чепуха! Болтовня для детей. У нас не только самая настоящая, но я бы сказал, даже крайне жестокая цензура. Мне вспоминается судьба книги Казакевича «Синяя тетрадь». Раздали книгу всем членам Президиума и вопрос о ней был включен в повестку заседания. «Кто имеет какие-нибудь соображения? – спросил я. «Ну, товарищ Хрущев – Суслов вытянул шею, смотрит недоуменно – как можно печатать эту книгу? У автора Зиновьев называет Ленина «товарищ Ленин», а Ленин называет Зиновьева «товарищ Зиновьев». Ведь Зиновьев – враг народа. Меня поразили эти слова. И я заметил: «Но послушайте, они же были друзьями   и жили в одном шалаше. Были связаны многолетней общей борьбой против самодержавия. (Странная, все-таки, это была борьба, сидя в парижских и венских кафе – В.П.) Другие члены Президиума поддержали меня… А тут полицейские меры — держать и не пущать!» (Все рассказанное было бы смешным, если бы не было таким грустным. Прозрение у бывшего лидера партии наступило только после отлучения от власти, особенно, когда бывшие соратники начали его «прорабатывать» за работу над мемуарами и всполошились, узнав, что они оказались в руках американцев – В. П.)

Не могу не согласиться с оценкой Хрущевым Суслова. Именно он был «главным околоточным» политического режима в СССР со второй половины пятидесятых годов, стоял бессменным часовым на страже чистоты марксистско-ленинского учения. Каким прибором он и многочисленные комиссары по идеологии определяли степень его чистоты, мне было неведомо ни в те годы, ни сейчас. Все это находится за пределами моего понимания философских и физических законов познания мира и человеческого общества, а также, теорий, объясняющих их природу. Более тридцати лет этот сутулый, меланхоличный человек в нелепой шляпе и всепогодных калошах во все времена года, закованный в броню собственных догматических представлений о марксизме, поразительно цепко держал в своих, казавшихся безжизненными, лягушачьих лапках всю духовную жизнь страны.  Не просто держал, а безжалостно вытравливал все ростки свободной мысли, пробивавшейся вопреки всему сквозь асфальт невежества партийных теоретиков и пропагандистов, видя в несанкционированном творческом мышлении «безродных» одиночек опасное посягательство на коллективную мудрость партии, а точнее ее ЦК в лице их, верховных жрецов, владеющих монополией на истинное знание всего сущего.

Первое впечатление об «откровениях» Н. С. Хрущева.

Сами воспоминания бессистемны, сумбурны, прерывисты и примитивны, как по содержанию, так и по литературному стилю и мышлению. Множество логически и сюжетно не мотивированных повторов, возвращают читателя к событиям и лицам, о которых уже шла речь ранее. Они не несут новой информации, не дополняют ее новыми гранями – по форме, они напоминают «вспышку памяти», которая то исчезает, то непроизвольно проявляется вновь. Кстати, в этом и проявляется недоразвитость мышления. Убежден, что литераторы и историки, привлеченные к «созданию» мемуаров, специально старались сохранить стиль разговорной речи Хрущева, часто алогичной, иногда по-народному образной в силу его безграмотности, иногда совершенно ему не свойственной — «философичной».  Две третьих текста мемуаров, что для меня очевидно, подделка на заданную тему. Над их содержанием и стилистикой, естественно, с перерывами, работали в течение полувека при подготовке очередных изданий разные специалисты, особенно над вторым томом, посвященной его международной деятельности. Для наблюдательного читателя новые массивы рассуждений заметны, не смотря на их старательную стилизацию. Отдадим должное сыну Хрущева, Сергею Никитовичу, он главный редактор всех изданий и хранитель семейной «лавки древностей», всех тайн создания этого «шедевра» человеческой мысли, которых лучше не знать почитателям творца «оттепели». Особый интерес представляет детективная история, как магнитофонные записи откровений отставного «ленинца» оказались своевременно в США и были незамедлительно изданы, а затем переведены на многие иностранные языки и изданы, как с гордостью пишет Хрущев-младший, в 15-ти странах.  Увы, он не спешит полностью раскрыть канал связи, намекая на посольство США в СССР, вероятно, он до сих пор является секретом ЦРУ и Госдепа.  Приходится только поражаться беззубости и вялости руководителей ЦК КПСС и КГБ, допустивших утечку «информации», столь порадовавшей антисоветчиков всех мастей. Я совершенно не исключаю, что в этих организациях на определенном уровне эта идеологическая диверсия была санкционирована.  «Измена», окопавшаяся в рядах высшей партийной номенклатуры, работала на будущее. Мне это все напоминает историю с фальшивкой А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Авторы «бессмертных» произведений, славно поработавших несколько десятилетий на подрыв СССР, не имели возможности, по вполне понятным причинам, работать в архивах. Их интеллектуальные способности, особенно Никиты Сергеевича, и объективная ограниченность человеческой памяти не могли хранить такой огромный массив событий, фактов, статистики, фамилий людей, чьи судьбы пересекались с судьбой того же Хрущева.

«Каким он парнем был…»

Никита Хрущев был натурой не сложной, но самобытной. В нем причудливо сочеталась способность на поступок, азарт, огромная энергия, трудолюбие и эти черты характера были привлекательны. Ум его был не глубокий, но необычайно изворотливый. Он был из породы провинциальных лицедеев, которым не довелось в юности получить хорошее театральное образование, но природный талант и способность своевременно сплести интригу, позволили им стать ведущими актерами в труппе. Первые мои впечатления о нем почерпнуты из кинохроники тех лет. Люди поколения пятидесятых лет помнят – фильмы в кинотеатрах начинались или новостями, или очередным выпуском сатирического альманаха «Фитиль», который всем нравился своей критикой беспорядков, царивших в стране. На экране в хронике событий постоянно мелькала фигура живого, как ртуть, руководителя партии и правительства, который постоянно куда-то улетал, прилетал, встречал и провожал высоких гостей, раскрывая им дружеские объятия и покрывая их лица троекратным русским поцелуем, проводил официальные переговоры в Кремле, посещал заводы, стройки, колхозы, бродил по полям, засеянными пшеницей или кукурузой, и что-то назидательно бесконечно говорил руководителям предприятий, рабочим и колхозникам. А те, как и положено, внимательно и почтительно слушали, и согласно кивали головой, вероятно, одобряя услышанное.

Он и сейчас, как живой, стоит перед глазами.  Лысая голова с оттопыренными ушами и с водруженной на нее шляпой, в которой он походил на доброго пасечника, круглый нос картошкой, общительный, в любимой украинской косоворотке и всегда мешковатом костюме. Этот запомнившийся многим образ Хрущева дополнялся информацией из воспоминаний его современников умением танцевать гопак, который он отплясывал, развлекая Сталина. Правда, не он один в своем кругу лихо шел «вприсядку», любили «тряхнуть стариной» и С. М. Буденный, и К.Е. Ворошилов. Лицо его было, увы, откровенно глупое, как многое из того, что он делал в политике на посту 1-го секретаря ЦК КПСС и Председателя СМ СССР. Мы же с вами должны ответить на вопрос, а что же скрывалось за его внешне нелепым видом? Скажу сразу, не нужно нарочито умалять личность этого, по-своему незаурядного человека, несмотря на то, что его невежество очевидно, но историческая правда дороже.

Никита Сергеевич обладал сильным, целеустремленным, хотя и авантюрным характером. А теперь, умножьте перечисленные мной черты на способность, когда нужно, «валять дурака», угодливость, непозволительное для воспитанного человека хамство по отношению к товарищам, неуемную жажду власти и жестокость, проявленную на протяжении всей жизни в борьбе за свое место под солнцем. И, еще, он был безмерно тщеславен и падок на лесть, что всегда является обратной стороной лицемерия и склонности к предательству. Я, используя свои краски, попробовал создать его портрет, таким, как его вижу. Все это, конечно, далеко неполный образ политика и человека, руководившего десять лет КПСС и Советом Министров Советского государства. Нам, уважаемый читатель, еще предстоит значительно дополнить образ бесконечно «дорогого Никиты Сергеевича».

«Вышли мы все из народа…»

Хрущев, так же, как и Сталин, не случайная и уж точно не проходная фигура в политическом руководстве ВКП(б)-КПСС. О нем можно с полным основанием сказать, что в некотором смысле он олицетворял собой значительную часть партийного актива, для которого психофизические и интеллектуальные особенности его личности были понятны и близки. Этакая ментальная и биологическая совместимость людей из толпы, действующая по принципу свой-чужой. Он, безликий, с нелепой круглой фигурой, говорливостью, суетливостью и безаппеляционностью суждений всезнайки, нарочитой грубостью в отношениях с ближайшим окружением в Президиуме ЦК, и в тоже время открытый и доброжелательный в общении с «простым» народом, в восприятии многих был одним из них, и не вызывал на первых порах даже у «соратников» чувство опасности.  Его необразованность, а часто и элементарное невежество в кругу таких же партийных функционеров того времени, не обремененных знаниями, не вызывали отторжения, даже, наоборот, порождали, зачастую, доверие к нему и симпатии. Он был свой, «до боли» узнаваемый, не то что «великий вождь и учитель», который в сознании большинства народа был полубожеством, мифом, любимым былинным героем. О нем слагали поэмы и пели заздравные песни, в его честь звучали оратории, и без имени Сталина невозможно было представить саму жизнь. Он казался вечным, как этот неповторимо прекрасный и опасный мир. Но коль мы договорились, что наша цель — познание истины, будем стремиться быть объективными в оценке прошлого.

Поэтому, не следует оглуплять Хрущева, в ином случае мы бы скатились на его же позиции   в попытках развенчать в общественном сознании, ставшего легендой образ Генералиссимуса, одного из самых выдающихся государственных деятелей в многовековой истории России. Никита Сергеевич, согласимся, не только дитя своего жестокого века, но, если использовать терминологию времен перестройки, прораб своей эпохи. Доказательством служит вся его многогранная и многолетняя деятельность на партийной и государственной работе. Приведу для убедительности только один из примеров его руководства культурой.

Лучший друг писателей, поэтов и художников.

Огромный опыт политика подсказывал ему, что с творческой интеллигенцией ухо нужно держать востро, а лучше всего – дружить с ними и проявлять «отеческую» заботу и внимание. Они так, по-детски, любят материальные блага и награды, неразрывно связанные друг с другом и, поэтому, в их понимании крайне важно, чтобы государство не скупилось и постоянно отмечало заслуги, тем самым, подвигая на создание новых шедевров. Руководители партии еще со времен Сталина прекрасно знали, что жизнелюбивым творцам, их многочисленным «музам» и, зачатым в минуты вдохновения, необычайно талантливым детям — много никогда не бывает.  И у Хрущева эта игра получалась неплохо, пожалуй, в определенные периоды даже лучше, чем у Сталина, которого, что греха таить, мастера искусств побаивались и не только из-за интеллекта. Для вождя, все они, такие «противоречивые», неодинаково наделенные природой способностями, но всегда полные амбиций и безмерного тщеславия, были важным, но только элементом исторически неведомого, сложного процесса строительства социалистического общества, воспитания нового человека. Инженеры душ человеческих – эти слова были им сказаны не только о писателях. Так он определил их роль и место в огромной созидательной работе государства и партии, а им всем, без исключения, хотелось быть признанными уже сегодня и навечно властителями душ человеческих, но при щедром и гарантированном материальном обеспечении. Ничего с той поры не изменилось в сознании творцов, в том числе и неистребимое   желание оставаться на содержании у власти, сохраняя при этом в неприкосновенности и тайне муки их творчества. Истинная свобода и, никак иначе, заключается в праве не отвечать за конечный результат своей деятельности, априори непонятной простым смертным. Они же, прочь сомнения, принадлежат вечности. Именно в такой «независимости», они видят до сих пор истинную творческую свободу. «С кем вы мастера культуры?» – это не про них.

Все знали о добрых отношениях Никиты Сергеевича с К. Фединым, А.  Фадеевым, А.  Твардовским и многими другими писателями. В их числе был и любимый мной, гениальный Михаил Шолохов, хотя, есть серьезное подозрение, что многомудрый казак, понимая масштаб личности нового «вождя», просто хитрил, подыгрывая ему. Но, сам факт наличия столь маститых писателей в близком круге уже говорит о многом. Он охотно поддерживал талантливых композиторов, артистов, художников и не стеснялся откровенно высказывать свое мнение о произведениях литературы и искусства, будучи безнадежно далеким от этой сферы человеческой деятельности.

20-й съезд КПСС ознаменовал наступление нового времени, и его пророком бессмертные подхалимы тотчас объявили ставшего им уже «дорогим» Никиту Сергеевича Хрущева. Свершилось то, к чему он стремился последние три года. Процесс вытеснения Сталина из истории страны и народной памяти набирал скорость. Это придавало ему   новые силы, но он прекрасно понимал, победу нужно постоянно закреплять и помочь в этом ему могут деятели искусства. Только они способны быстро вылепить для «народа» образ вождя новой эпохи, демократичного и открытого для всех, совершенно иного, чем покойный диктатор, извративший «заветы» Ленина.

«Люблю грозу в начале мая!»

19 мая 1957 года большая группа творческих работников, более трехсот, с женами была приглашена на подмосковную правительственную дачу, больше известную как Дальнюю дачу Сталина на двухсотом километре от Москвы. Настроение у всех было благостное, все происходящее радовало взор и душу — власть впервые в истории страны Советов неформально общалась с творцами в непринужденной, товарищеской обстановке. Идиллия. Народ гулял на природе, пел песни, приплясывал, с нетерпением поглядывая на столы, ломившиеся от закусок и радующих глаз горячительных напитков. Все с нетерпением ожидали начало действия, ради которого и было все задумано – общение «самого» с интеллигенцией, которой, чего уж скрывать, всегда льстило внимание власть предержащих.

«Сам» вышел к публике заметно «подшофе», что, конечно же, после аскетичного Иосифа Виссарионовича было более, чем демократично, но предполагало неизбежные последствия – разговор будет долгим, без бумаги, а значит, у главного лица возникнут серьезные проблемы с логикой.  Общение он начал, как всегда после 20 съезда КПСС, разговором о Сталине, о вреде культа личности, о личном мужестве тех, кто объявил войну его последствиям, чтобы даже не очень смышленые творцы поняли, о ком идет речь. На эту тему Никита Сергеевич мог говорить часами в любое время суток и в любом состоянии, и с каждым выступлением недавнее прошлое становилось все мрачнее, а будущее, естественно, более светлым, я бы даже сказал, радужным. При этом о достоверности приводимых фактов говорить не приходилось, да и цели такой у оратора не было. Оценка Генералиссимуса и его эпохальных деяний зависела от настроения оратора, политической конъюнктуры дня и…выпитого. Да, мой читатель, бессовестно возводя напраслину на Сталина, который якобы любил изрядно погулять, герой нового времени не лишал себя удовольствия пропустить одну-другую, а часто третью и четвертую рюмочку, и тогда его «несло». Употреблял, естественно, исключительно здоровья ради, и, немножко, для «куражу» — как-то сразу становилось легче рассуждать на сложные темы. На встрече, которой с нетерпением все ждали, пошло сразу что-то не так.

Досталось тогда, совершенно неожиданно для пришедших, многим по первое число.  Совершенно не к месту вспомнил недобрым словом своего политического оппонента Вячеслава Молотова, которого ненавидел всеми «фибрами своей партийной души», впервые публично признался, что у него с ним разногласия по многим вопросам, чем крайне удивил невольных слушателей. Прошелся наотмашь по Михаилу Казакевичу и Константину Паустовскому, приведя их в изумление. За что такая «честь»? Кураж несгибаемого борца с культом личности вышел расслабившимися творцам боком, потому что его в тот вечер, вероятно, по пьяному делу, очень встревожило состояние идейности в литературе. Господи, кого только не волновала эта тема в годы советской власти, сколько было заклинаний, призывов и проклятий в адрес неправильно понимающих линию партии в «этом вопросе». Специально ввожу в текст некоторые характерные для идеологов того времени обороты речи и словосочетания. Те самые штампы, которыми пестрели многочисленные речи партийных и советских руководителей.

Воздав хвалу «лакировщикам», которые по его просвещенному мнению были не такие уж и плохие ребята, он резко повысил голос и сурово пригрозил: «Мы не станем цацкаться с теми, кто нам исподтишка пакостит». Зал замер в тревожном недоумении. Кого он имеет в виду? Уж не меня ли, чур-чур!   И, вдруг, неожиданно для всех, Никита Сергеевич разразился гневной филиппикой в адрес ничего не ведавшей Маргариты Алигер, редактора особенно не примечательного в те годы журнала «Литературная Москва». Пожалуй, единственное, что могло вызвать его неудовольствие, так это ее «дурная» манера задавать во время встречи неприятные вопросы большим начальникам. Что, конечно же, явно свидетельствовало о политической незрелости начинающей писательницы. У меня создалось впечатление, что, когда глаза его «наливались кровью», ему было абсолютно не важно, а точнее, безразлично, кто перед ним, мужчина или женщина. Он начал истошно кричать на нее, все больше и больше распаляя себя: «Вы – идеологический диверсант! Отрыжка капиталистического Запада!» Потрясенная писательница, не ожидавшая такого высочайшего внимания к своей, тогда еще достаточно скромной в литературном мире личности, вначале опешила и, даже, потеряла дар речи, но потом, что делает ей честь, взбунтовалась: «Никита Сергеевич, что вы говорите? Я же коммунистка, член партии!» «Лжете! – резко осадил ее Хрущев. – Не верю таким коммунистам! Вот беспартийному Соболеву верю».  «Верно, Никита Сергеевич! – угодливо поддакивал Соболев.  – Верно! Нельзя им верить! Примечательно, что никто не обратил внимания на двусмысленность, заключавшуюся в словах писателя, удостоившегося похвалы. Кому же, выходит, нельзя верить? Коммунистам? Распалившись, хмель брал свое, он обещал «стереть в порошок» всех противников партии под восторженные крики верноподданных литераторов, которые, как вспоминал писатель Виктор Тендряков, тут же по ходу дела стали указывать перстами на своих собратьев.

Очевидцы этой первой в серии «исторических» встреч руководителя партии с интеллигенцией, вспоминали —  на выручку пришла сама матушка природа. Небо затянулось лиловыми тучами и началась незапланированная организаторами гроза, которая спутала все карты разгневанному лидеру партии. Он продолжал еще что-то кричать, взмахивал кулаками, грозя всевозможными карами проклятым идейным перерожденцам, но гром и дождь заглушали его слова, и разыгравшаяся драма стала напоминать фарс. Громовержец с яростным выражением лица на фоне грозового неба с раскатами грома, вспышками молний и ливнем! Разверзлись хляби небесные!  Согласитесь, произошедшее было наполнено поразительной символикой, почему-то не вдохновившей литераторов на создание драматических произведений на тему «поэт и власть». Нужно полагать, что испугались. Могли запросто обвинить в политической незрелости.

Задушевного общения не получилось и, участники встречи, не желая схватить насморк, подхватив под руки нарядных жен, стали по-английски покидать высокое собрание, не обращая уже внимания на продолжавшего что-то выкрикивать оратора. К слову, пример показала сообразительная Маргарита Алигер, она демонстративно удалилась первой, и правильно сделала. От греха подальше. Пересудов в дальнейшем, конечно, было много, Москва буквально гудела от эмоций — на кухнях, дачах и студиях «обсасывались» все нюансы увиденного и услышанного.  Интеллигенция была в замешательстве – многие из них   впервые увидели так близко истинное лицо нового вождя, который произвел на них, чего уж тут скрывать, неприятное впечатлений.  Но, как это часто бывает в жизни, «гроза» прошла так же неожиданно, как и началась, и однажды, поутру, сквозь разорванные тучи проклюнулись радостные лучи солнца, и легкий, охлажденный дождем ветерок быстро осушил слезы разочарований на глазах страдающей московской богемы. Все встало на свои места, и творцы, не желая расставаться с иллюзиями, будут еще целых шесть лет славить человека, подарившего, в их понимании, «оттепель», исключительно — «наш дорогой Никита Сергеевич!» Таковы были принятые ими правила игры с властью.

Пройдет трудный для страны год, и когда на пленуме ЦК «верные ленинцы» будут расправляться с так называемой антипартийной группой, Молотов в своем выступлении вспомнит этот «пикник на обочине» и недопустимое для руководителя партии поведение Хрущева, его неприкрытые угрозы в адрес деятелей культуры. Тот резко ответил: — Я считаю, что среди писателей есть некоторая часть таких, которых нужно обуздать(!). Нужно укрепить ту часть, которая стоит на крепких партийных позициях. (Что за речь – В.П.) – Когда советским писателям говорят, что «сотрем в порошок», — это не воспитание, — ответил «сталинец» и ортодокс. И тут же получил жесткую реплику верноподданного П. Поспелова. – Это был замечательный метод – метод прямоты, доверия, острой товарищеской критики, — уверял он всех. Одержав очередную победу, Хрущев получил право не только на безнаказанную грубость, но и хамское отношение даже к членам Президиума ЦК, и это стала нормой, с которой многие благоразумно согласились.  Поэтому, я не испытываю к ним никакого сочувствия. Иного отношения они не заслужили.

А в эти, полные горечи для интеллигенции дни, жизнь в стране продолжалась и «простые» труженики, ничего не ведая о ее тяжких душевных переживаниях, продолжали ломать головы от многочисленных житейских проблем, которых от призывов догнать и перегнать Америку меньше не становилось. Далеко не праздные для советского человека, не обремененного космической проблемой самовыражения в творчестве, вопросы — где жить, как поднимать детей, где накосить сено для своей кормилицы, которую так и норовят забрать на верную гибель в колхозное стадо и оставить ребятишек без спасительного молочка, и сметаны с маслом. О разносолах строители коммунизма уже и мечтать перестали, за хлебом и мясом драки в очередях. В магазинах пустота и грусть, как в первые послевоенные годы. Не воодушевляют уже ни Моральный кодекс строителя коммунизма, ни многочасовые, бодрые как пионерская речевка на праздничном концерте, выступления Первого секретаря ЦК КПСС.  Господи, как же он был в те годы смешен и неприятен. Перед глазами до сих пор стоит его лицо, сочившееся от самодовольства, нелепая фигура в мешковатых костюмах, увешанных услужливыми «единомышленниками» из Президиума ЦК звездами Героя Труда. Думаю, не иначе, как за выдающийся оптимизм. Больше не за что. Рабочему же люду и трудовой, провинциальной интеллигенции было, как вы догадываетесь, не до смеха.

Время летит незаметно, промелькнули, как вспышки зарниц, пять непростых лет со дня неудавшейся встречи с грозой и ливнем.  Страна и народ уже натерпелись вдоволь от бесконечных инициатив, реформ и сумасбродства вдохновителя организатора всех «всех неудавшихся побед». Никита Сергеевич, подмявший под себя ЦК и Совмин, все больше терял чувство реальности. Он уже не сомневался в своем величии, исторической правоте, и безаппеляционность его суждений давно вышла за рамки здравого смысла. Поразительно, как быстро все произошло, перестал срабатывать даже инстинкт самосохранения, что для политика такого масштаба подобно самоубийству. Оставаясь чуждым искусству, он не оставлял в покое интеллигенцию, считая нужным регулярно поправлять деятелей культуры, которые в его понимании были недостаточно идейны в своих произведениях, которых, правда, он не читал и не видел, но зато получал о них информацию в виде короткой справки и в пересказе домашних.

Понятно, что после такого познания, в его оценках не было даже близко глубины суждений Сталина, который по-настоящему любил и понимал музыку, искусство кино, классическую и современную литературу. Но репутация покойного вождя среди интеллектуалов его уже не интересовала, с ним покончено раз и навсегда: развенчан, «вымаран» из энциклопедии, учебников по истории Советского Союза и, что для него было важно, вынесен из Мавзолея, чтобы не компрометировал святое имя Владимира Ильича. Он и только он политическая реальность сегодняшнего дня, с которой вынуждена считаться и партия, и весь мир. Не за горами и долгожданный юбилей – 70 лет, а значит новые высокие награды и здравицы, которые так тешили его душу. Но если задуматься, что это за возраст для государственного деятеля — период зрелости и еще многое можно успеть сделать для страны и народа.  Для такого великого политика, прочь сомнения, это рассвет.

Что же касается оценок произведений изобразительного искусства, которые он мог случайно увидеть, то мнение его, если учитывать уровень образования, было достаточно трезвым, и когда он возмущался, то делал это искренне. Не честно говорить иное. Достаточно вспомнить театрализованное посещение руководителями партии и правительства выставки картин в Манеже первого декабря 1962-го года, где студия «Новая реальность(!)» под руководством Элиема Белютина организовала свою экспозицию. Тогда впервые любители современной для тех живописи узнали имена Тамары Тер-Гевондян, Анатолия Сафохина, Люциана Грибкова, Владислава Зубарева, Веру Преображенскую, Бориса Жутковского и других, столь же неизвестных «простому» народу. Посетители выставки, за исключением завсегдатаев их «тусовки», возле картин долго не задерживались и уходили, в лучшем случае, недоуменно пожимая плечами. Имена творцов в этот же день   благополучно стирались из памяти, тем самым сохранялось   их психическое здоровье, столь важное для детей и внуков. Будем откровенны, многие названные художники, если и живы в памяти «узкого круга ограниченных людей», только лишь потому, что их произведения не понравились тогда Н. С. Хрущеву.

«Та заводская проходная, что в люди вывела меня…»

К этому, далеко не рядовому событию, характеризующему эпоху «славного десятилетия», мы еще вернемся, а пока поразмышляем на «заданную тему», в надежде, что мои «непричесанные» мысли будут интересны и читателю.  В начале 60-х годов уже нельзя было не замечать, что в среде творческой интеллигенции, под влиянием решений 20-го съезда КПСС, стали развиваться антисоветские настроения, ставя под сомнение достижения СССР. Брожения, как всегда это было в России в последние сто лет, начались с появлением «закваски» — группы еврейских деятелей культуры, которые сначала осторожно, а затем, открыто и осмысленно стали позиционировать себя инакомыслящими. Их заявления находили сочувствие и понимание уже в более широких слоях «творцов», сосредоточенных в Москве, Ленинграде, Киеве и других крупных городах, где в военные годы еврейская диаспора значительно увеличилась количественно и «пустила корни» в научных, вузовских и театральных организациях. Для того были объективные причины. Дело в том, что тогда многие заводы, научно-исследовательские институты, театры и музеи были срочно эвакуированы в Сибирь и за Урал. Знаю это по своему Новосибирску, где начинал после школы свою трудовую биографию на заводе электровакуумных приборов.

Предприятие было ничем иным, как ленинградским заводом «Светлана», который после войны для «несведущих» жителей города значился безликим «почтовым ящиком», а уже потом, годы спустя, приобрел светское наименование. В здании заводоуправления находился замечательный музей трудовой славы, где на красочных стендах и макетах отражалась история предприятия с момента его рождения в биографии рабочих и инженеров, тех, кто и писал ее. К слову, вся молодежь, поступавшая на работу, проходила через комитет комсомола, и знакомство с заводом начиналось с посещения музея. Так постепенно формировалось уважение к трудовому коллективу, где многие трудились всю жизнь. Трудились, пока «необольшевики» в начале 90-х годов не решили, что с такими сплоченными массами трудового народа нужно быстрее заканчивать, иначе никакого первобытного капитализма им не построить – могут организованно восстать.  Разрушенные и сгоревшие остовы бывших цехов – это все, что напоминает сегодня о былом величии того времени.

На территории бывшего завода иногда можно встретить высокого согбенного старца, который опираясь на трость, медленно, как позволяют больные ноги и спина, идет мимо развалин, останавливается, что-то говорит для себя и с болью смотрит вокруг, не узнавая того, что было когда-то родным, и чему без остатка отдана большая часть жизни. Звать этого ровесника века, ему скоро исполнится сто лет, Виктор Васильевич Козлов. За его плечами война — он боевой летчик, и многолетняя работа директором ныне не существующего предприятия, некогда флагмана в своей отрасли, работавшего, в основном, на оборону.  Герой Социалистического Труда, три ордена Ленина, депутат Верховного совета республики и прочая, и прочая – всех наград не перечислишь. Но все это, как говорят немцы, плюсквамперфект, давно прошедшее время.  Осталась лишь память, которая не дает покоя ни днем, ни ночью, и мучительный вопрос к самому себе: «Почему так получилось, что с нами произошло, и в чем я был не прав?» Трагедия в том, что и поговорить уже не с кем, излить душевную боль. Все его родные, товарищи, фронтовые друзья и те, с кем строил завод, давно ушли в мир иной, так и не получив ответа на те же вопросы. За окнами квартиры по улице Кирова спешат по неотложным делам незнакомые люди, бесконечным потоком движутся автомашины – чужая и неизвестная ему жизнь. Он часто задумчиво стоит у окна, затем садится в старенькое кресло, берет очки, которые его предательски подводят, и начинает просматривать газеты, что-то комментируя вслух, для себя.

Виктора Васильевича я хорошо знаю с той поры, как пришел в 1968 году рабочим на завод восемнадцати лет от роду. Познакомились ближе через год, когда неожиданно для меня самого был избран заместителем секретаря комитета комсомола по идеологической работе. Как сейчас помню, он не возмутился, но очень удивился такому решению комсомольского актива. Понятно, почему — мальчишку, без высшего технического образования, я учился на вечернем отделении третьего курса юридического института, без году неделя на заводе, вдруг заметили и выделили активисты из огромной массы авторитетных молодых инженеров и технологов. На предприятии в те годы работало более шестнадцати тысяч человек, из них молодежи около одиннадцати тысяч. На учете состояло 4200 комсомольцев – крупнейшая организация города. И, разумеется, огромное число молодых специалистов, выпускников Новосибирского НЭТИ и томских вузов, мечтающих о карьере и не только в сфере производства. Не завод, а сплошная комсомольско-молодежная бригада, которая и обеспечивала выполнение плана. Поэтому, вожаки комсомольской организации завода на всех производственных совещаниях сидели рядом с директором, с ними считались, но и спрос был по-взрослому. Руководители цехов и конструкторских бюро не считали зазорным заглянуть вечером в комитет комсомола и вместе с нами обсудить возникшие трудности, тем более, что многие из них еще недавно и были тем самым комсомольским активом. Все жили одним делом и не мыслили по-другому.

Наши пути разошлись через два года, когда меня утвердили заведующим идеологическим отделом Горкома комсомола и через несколько лет я был уже в Москве. Прошла целая вечность и, однажды, приехав в родной город, я волей судьбы и ныне покойного друга Бориса Павловича Грехова, оказался в гостях у Виктора Васильевича. Он, конечно, меня не узнал, прошло тридцать шесть лет.   Каково же было его удивление, когда Борис сказал ему, что этот седой, солидный человек, и есть тот самый молодой в истории завода комсомольский вожак. Но настоящим потрясением стало для него открытие, что я и В. Д. Попов, и есть его любимый автор многочисленных статей в Советской России, с которыми он не расстается и постоянно перечитывает. Он суетливо встал, вышел из гостиной и через минуту вернулся с папкой, где были бережно подшиты все мои публикации. В ту встречу я с удовольствием подарил ему вышедшие к тому времени четыре моих книги, чему он был искренне рад. Мы, пригубив коньяка, несколько часов проговорили о прошлом, что ему было так дорого, и дне сегодняшнем, который ничего, кроме горечи, не приносит. С той поры я ежегодно навещал Виктора Васильевича, пока злая болезнь не выбила меня из колеи. Передавал ему новые статьи и книги, которые, по его словам, стали настольными. Дай, Бог, ему здоровья и дожить до обнадеживающих перемен в нашей жизни.

Я не случайно отвлек внимание читателя от неполиткорректной темы хазарского влияния на умы советских людей, чтобы показать на примере завода, каким многослойным и неоднозначным был это процесс. Посещая заводской музей трудовой славы, каждый раз непроизвольно обращал внимание, как много среди прибывших из Ленинграда инженеров и конструкторов с труднопроизносимыми фамилиями. Не меньше их значилось в списках ИТР и в конце 60-х годов.  В 1968 году даже секретарь комитета ВЛКСМ, и это не единичный случай в истории, был еврей.  Должен сразу сказать, никто ничего странного в этом не видел, тем более, я, в мои восемнадцать лет. Какая разница! Так мне казалось, по крайней мере, в те годы. Единственное, на что я обратил внимание и потому неоднократно пытал в дальнейшем, когда «поумнел», вопросами своего комсомольского друга Грехова, занимавшего уже должность   главного механика завода: «Почему директор предприятия и его замы, русские, а руководители конструкторских бюро, ведущие разработчики изделий, начальники структурных подразделений у них, как один, евреи. И все окружены «своей» молодежью?» В ответ Борис только ехидно хмыкал и, чтобы я отстал, предлагал срочно «поднять немного на грудь», а уже потом, расслабившись и подобрев, делился своими философскими соображениями, искренне, со знанием дела убеждая меня в общеизвестной истине: «евреи мужики с головой и, имей в виду — всегда стоят горой друг за друга». И что мне в карьере очень повезло, наши пути не пересекались – умных конкурентов они общими усилиями убирают с дороги. На что я ему в ответ шутливо замечал, что у него заниженная самооценка или он «свой» этим ребятам, несмотря на свою «грешную» русскую фамилию. Борис весело смеялся, ценя мою ироничность, и предлагал за это снова выпить по чарке.

Ему нельзя было не верить по одной простой причине —  его жена Татьяна была по матери еврейка, и, поэтому, многое, что происходило в их закрытом, для посторонних, сообществе, знал не понаслышке. О чем, признаюсь, я некоторое время не ведал, пока не познакомился с тещей. Мой друг ее очень уважал, считая мудрой женщиной, потому что в семейных недоразумениях, а их было немало, находил мощную поддержку на том лишь основании, что он мужчина видный, глава семьи и от него зависит все их материальное благополучие. Она не уставала поучать свою эмоциональную дочь, давая понять, что еврейские жены должны быть более выдержанными и благоразумными, и не провоцировать мужа по каким-то пустякам на ссоры, даже, если правы в конфликте.  Семья, муж, дети — дороже, чем оскорбленное самолюбие. Не девочка уже, на работе часто, видите ли, задерживается. Ну и что, твой отец в молодости еще тот ходок был, и ничего, прожили в счастье всю жизнь, и тебя вырастили, образование дали, а теперь дочкой твоей с радостью занимаемся.  Муж Фаины Моисеевны был крупный спокойный русский мужик, с которым они в 1941 году приехали из Москвы в Новосибирск в эвакуацию вместе с химическим заводом. Являясь серьезными специалистами, запускали с «колес» производство и вышли на пенсию, имея одну запись в трудовой книжке. С зятем он был, не разлей – вода. Уникальные, преданные своей судьбе и профессии люди, вымершие как мамонты.

Такие «мамонты» долгие годы были надежными скрепами заводских трудовых коллективов, хранителями профессиональных навыков и нравственных традиций служения делу, независимо от национальности. Техническая интеллигенция даже ментально отличается от людей, занимающихся искусством и, прежде всего, ответственностью, определяемой профессией. Я всегда был благодарен судьбе, что трудовая биография началась с заводской проходной Новосибирского электровакуумного завода, ставшего неотъемлемой частью истории страны с прекрасным названием Советский Союз, и благодаря этому, со многими из них был знаком. В моей памяти еще долго хранились светлые образы высококвалифицированных специалистов, замечательных работников, отмеченных многочисленными высокими правительственными наградами. Не была обделена вниманием и обсуждаемая нами многочисленная группа разработчиков новых изделий, среди которых были и лауреаты Государственных премий СССР. Это уже потом, в начале 90-х годов, их дети и внуки дружно снялись с насиженных мест и покинули больную и всеми преданную страну. Здесь-то все ясно – у еврея две родины, одна историческая, другая там, где ему хорошо. Поэтому часть «молодежи» оказалась в Израиле, а большая, окольными путями добралась до США. Старшее же поколение, остепененное званиями и наградами, преимущественно нашло приют на Заельцовском кладбище, в десяти минутах езды от своего родного завода. Мир их праху! Достойные, в основном, были люди, преданные делу и долгу, как, может быть, ни странно звучат сегодня эти полузабытые, но прекрасные слова.

Нерушимый «союз» художников и власти…

Пришло время вернуться из Сибири в столицу, где с середины 50-х годов находили прибежище все обиженные советской властью или просто недовольные политическим режимом. В основном, это были представители еврейской интеллигенции, чьи амбиции на роль правящей элиты Советского Союза были жестко пресечены в конце 30-х годов. После смерти Сталина, когда неожиданно повеяло «теплом», они, сначала боязливо, а затем более уверенно стали покидать «схроны» в тихих провинциальных городах, и заявлять свои права на место под солнцем в столице, обновляющейся, как им казалось, страны, остававшейся им чужой, если не сказать большее.   Действовал старый проверенный опытом конспиративный прием их старших товарищей, прошедших революцию – находись рядом с теми, кто тебя ищет или обличает в измене. Становилось очевидным, отсиживаться по квартирам они не собираются, и готовы противопоставить официальной идеологии свои взгляды на общество и государство, в котором им жилось бы комфортно. С появлением Израиля советские евреи почувствовали себя значительно увереннее, тем более, что историческая Родина уверенно усиливала свое влияние в мире за мощной спиной США и при активной поддержке единоверцев в западных странах, находившихся под пятой их финансового капитала. Так что «музыку» было кому заказывать, а готовых призывно играть на «скрипочке», как неожиданно выяснили для себя высшие партийные руководители, в СССР оказалось достаточно.  Осталось лишь в борьбе за умы советской интеллигенции выбрать направление главного удара. С определение сфер и методов влияния тоже проблем не возникло, все старо как мир – искусство во всех известных формах его проявления в жизни общества. Правомерен вопрос, насколько оказались готовыми к борьбе «римские легионы» КПСС. Риторический вопрос, скажите вы, и будете правы. Ответ на него дала трагическая для Советского Союза история конца 20 века, которую необходимо знать, иначе очередные сладкоголосые «сирены» общечеловеческих ценностей доведут нас своим завораживающим пением до уничтожения России. Вот уж порадуются «скрипачи» во всем мире.         Так повелось еще с 20-х годов, когда многие партийные руководители, носители комиссарского духа первых лет революции, необычайно самонадеянные и чудовищно амбициозные, совершенно искренне считали себя крупными специалистами во всех сферах человеческого бытия и знания, но, особенно, в революционной теории, литературе, живописи и, вообще, в искусстве. С познаниями политэкономии социализма дела обстояли значительно сложнее, не додумали многого классики марксизма и не оставили после себя ясных пособий для своих последователей. А с искусством и литературой все значительно проще и университетов заканчивать не нужно.   Не случайно, как мы выяснили, именно здесь вновь разгорелись споры о реализме и его антиподе, названного еще в начале века авангардизмом и возведенного еврейскими, разумеется, критиками в ранг высокого искусства. Как не порадеть бесталанным сородичам и близким им по духу ремесленникам в живописи, имевшим несчастье заняться не своим делом. Давно уже замечено, что всех неудачников, как магнит притягивает богемная жизнь тех, кого они по недоразумению считают элитой. Короче говоря, советские идеологи в который раз запутались в проклятых «измах». Хорошо, что в борьбе за чистоту советского искусства не звучала тогда так обнаженно, как сегодня, возведенная либералами в ранг «категорического императива», тема гомосексуализма, хотя, как вы помните, Никита Сергеевич в гневе называл некоторых представителей непонятного, и не только ему, искусства, «пидарасами».  Находя видимо, интуитивно между ними какую-то порочную связь.

Понимая, что сфера идеологии является слабым звеном любой политической системы, где всегда найдутся «умники», думающие иначе, Хрущев решил сработать на опережение своих возможных критиков. Во что все это вылилось, многим хорошо известно. Благодаря грандиозному скандалу, некоторые деятели искусства, здесь я вынужден повториться, не забыты до сих пор российским телевидением, не пропустившим ни одного случая, чтобы не «лягнуть» прошлое, газетами и журналами, которые по поводу и без, постоянно возвращают зрителей и читателей к тем событиям, коснувшимся, так или иначе, нашего поколения.

«Ну, идите, показывайте мне свою мазню!»

С этими словами 1-го декабря 1962 года Хрущев, в сопровождении Суслова, Полянского, Кириленко, Косыгина и, как принято говорить, других официальных лиц решительно переступил «порог» Центрального выставочного зала в Манеже. Такое внимание руководители партии и правительства оказывали не каждый день и поэтому присутствовали все начальники Союза художников СССР. Только наивные в политике люди могут утверждать, что посещение выставки было случайным. 29 ноября на заседании Президиума ЦК обсуждалось письмо художников(!), которые обратились с критикой усилившегося течения формализма в живописи. Обращаю внимание читателя на нравы, царившие в среде художников всех мастей. Вместо того, чтобы противостоять агрессивному формализму шедеврами классического реализма, т.е. бороться талантом за умы и эстетику почитателей живописи, а их всегда незначительная часть населения, проще по старой привычке «информировать инстанцию». Пусть у них голова болит, они же сами объявили себя ответственными за все, что происходит в стране. Первый секретарь ЦК КПСС, и без того загнавший себя в тупик неудачными реформами, столкнувшись с незнакомой ему проблемой, пришел в бешенство и жестко высказался и об авторах письма, и сторонниках таких произведений. С таким боевым настроем известный мастер публичной полемики не явился, а ворвался на выставку, и все сопровождавшие его лица сразу поняли – наступил судный день для грешников.

Досталось всем, но под руку попались Р. Фальк, Э. Неизвестный и Э. Белютин. Робкие попытки что-то объяснить сходу отвергались. Что поделаешь, его эстетически бесхитростная душа, хоть убей, не воспринимала авангардистские выверты творцов картин, замысел которых он не понимал и не принимал. «Как корова хвостом прошлась по полотну… осел мажет хвостом лучше. Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует! Вы что – мужики или пидарасы проклятые, как вы можете так писать? Есть у вас совесть?»

Должен признаться, такая по форме безграмотная оценка, конечно, не делает чести главе великого государства, но что удивительно, довольно близка к истине. Скажите мне, что должен испытывать нормальный человек, выросший в простой, но нравственно здоровой атмосфере, где исконным было уважительное отношение к матери, сестрам и дочерям, посмотрев на творение Роберта Фалька «Обнаженная». Огромная, грубая, невообразимо мясистая женщина, «грациозно» возлежащая на ложе. Первая мысль, пришедшая мне в голову, когда я глядел на взволновавший художника образ, была: «Как же мужику не повезло, в его жизни не было красивых женщин, они его не любили, и он им подло мстит. Ведь на Рубенса он явно не тянет». Не о нем, явно, писал Василий Федоров: «Такая мне и нравится, такая мне и любится, мой вкус перемещается от Рафаэля к Рубенсу». Мне, как сыну, мужу и отцу понятно возмущение Никиты Сергеевича «произведением», где воплощена обнаженная, невообразимых объемов уродливая женщина, сидящая на унитазе. Честное слово, нужно быть очень больным на голову, чтобы вдохновиться таким видение женской красоты и ее непостижимости.  Обращаю внимание строгого читателя на то, что он в гневе говорил: «Как можно так издевательски изображать наших женщин, наших матерей, жен, дочерей, вынесших на своих плечах такую войну». И его примитивную, но ясную и понятную неискушенным ценителям искусства характеристику таких художников и скульпторов – «мазня, говно». Грубо? Да! Непозволительно? Да! Справедливо? Без сомнений! Хотя, не скрою, уровень эстетического развития руководителя страны вгоняет меня в тоску. Поэтому, я столь часто отвлекаюсь от тех или иных исторических событий, чтобы лучше понять природу и причины поведения Хрущева, вызывающего до сих пор споры исследователей той эпохи. Все едины в том, что очень часто его поступками руководили эмоции, и эта психологическая зависимость личности неизбежно появлялась в проводимой им политике. Сложно было говорить Никите Сергеевичу об искусстве – как сказали бы сегодня, не было у него необходимого понятийного аппарата. Далек он был от мира непонятных ему образов и идей.

Не глупый от природы, любознательный, я бы даже сказал, жадный до конкретных практических дел, у него «не наблюдалась» тяга к серьезным знаниям, приобретение которых было сопряжено с усилиями над собой и отвлекало от повседневной, рутинной, но столь важной для его самооценки работы. Осознавал ли он свою некомпетентность? Не сомневаюсь, что порой, его посещали эти, унижающие достоинство, мысли, но к началу 60-х годов прогрессирующее самомнение помогло от них избавиться. Энергия, которой в нем было в избытке, способна компенсировать отсутствие знаний. В это чудо преобразования энергии в знание он свято верил. Точнее, заставлял себя верить. Прискорбно, что наша психиатрия не занимается научным изучением состояния психики политических руководителей России. Те или иные отклонения в их поведении могли бы многое объяснить в мотивах принимаемых решений.

Достаточно было в свое время внимательно присмотреться к облику Никиты Сергеевича, чтобы понять, какую опасность он представляет, находясь на вершине властной пирамиды СССР.  Неконтролируемая тяга к бесконечному реформаторству, самоуверенность, тщеславие, повышенная возбудимость и, как следствие, грубость в отношениях с людьми, зависящими от него, нетерпимость к критике и, полагаю, потерянная способность видеть себя со стороны, что крайне важно для серьезного политика – это все типичные последствия комплекса неполноценности, порожденного неразвитостью личности.  Думаю, что на уровне подсознания он догадывался о своих проблемах, но согласиться с «приговором» не мог. Согласиться, значит признать себя побежденным в борьбе за власть, а это для него недопустимо. Власть и только власть, верховная, бесконтрольная и, что очень важно, как у ненавистного Сталина, божественная, когда между ним и небом нет посредников. Чтобы мне не говорили, это тип психически больного человека. Немыслимая для нормального человека жестокость, проявленная им в годы репрессий во второй половине 30-х годов и вплоть до убийства Л. Берии, свидетельствует не столько о нравственной ущербности, сколько о серьезной психической патологии личности. Патологии, которая в атмосфере подозрительности и классовой ненависти, царившей в советском обществе, прогрессировала и превращала его в «зомби», как может быть ни обиден этот диагноз для его почитателей. Трагедия страны как раз и заключалась в том, что в составе высшего руководства партии он был не одинок со своими комплексами. Таких политических деятелей, вброшенных из социальных низов во все уровни власти девятым валом революции, было много.  Слишком много, даже для такой огромной страны как Советский Союз.

Кто помнит живую речь нашего «дорогого», тот согласится со мной, что она была образной, но, напрочь лишена логически выверенной последовательности, что отличало выступления Ленина и, особенно, Сталина. Это был «рваный» поток сознания. Так обычно говорят те, кто способен оперировать только фактами на уровне обыденного сознания, абстрактное мышление им неведомо. И, еще одна, присущая им, особенность культуры участия в дискуссиях. Проигрывая в споре с интеллектуальным противником, они от бессилия раздражаются, переходят на крик и стараются унизить его, пользуясь своим высоким положением. Я не поклонник творчества Эрнста Неизвестного, это не моя эстетика. Но мне всегда импонировал масштаб его личности, широта взглядов, осознание своего места в профессии, независимость суждений и ярко выраженная мужская основательность. В конечном счете, право на уважение к себе и своему творчеству он заслужил на фронте, в отличие от многих «небожителей», державших глубоко эшелонированную оборону в «ташкентских окопах» и постелях с женами воевавших коллег по цеху. Увы, нравы московских салонов царили и в эвакуации, благо, что тепла, овощей и фруктов хватало для поддержания «творческих» сил.  Хрущеву во время посещения выставки и общения с ним, крайне не понравилась именно его социальная зрелость – сдержанность, достоинство, отсутствие раболепия, заискивания и уверенность в своем праве на формы самовыражения в искусстве. Отвык он от такой независимости. Его, как это ни странно прозвучит, по-человечески очень обидело, что скульптор говорил с ним на равных, ему было совершенно безразлично, что перед ним стоит Первый секретарь ЦК КПСС и Председатель Совета Министров СССР. Я специально перечислил должности участника дискуссии, потому что в те уже былинные времена этот человек воспринимался многими современниками, далекими от политики, как некое высшее существо. Хрущев понимая, что в споре он проиграл, а это недопустимо, решил при первом же удобном случае расставить все точки над «и», т.е. поставить публично зарвавшегося мастера на место.  Случай представился, но о сведении счетов поговорим несколько позднее.

Все, что произошло на выставке, московская интеллигенция восприняла как личное поражение, уныние и страх поселились в их, уже вкусивших «яда» свободы, рядах. Она была оскорблена в своих лучших чувствах к Никите Сергеевичу. Все-таки, поразительная мораль у советско-российской творческой интеллигенции, живущей в каком-то выдуманном им мире, где правят только принимаемые ими законы и моральные нормы, и царит полная, до абсурда, свобода самовыражения, и все они, гении, а кто этого не понимает – плебеи.  При этом большинство из них демонстрировало чудеса лицедейства – они умело выстраивали отношения с властью, продавая за неплохую цену свой талант. Такими высокими отношениями отличались все творческие союзы, и я не могу назвать их вынужденными с их стороны. Да, власть заигрывала с интеллигенцией в борьбе за умы «широких народных масс» и заботясь, естественно, о своем лице перед мировой общественностью. Мнение собственного народа с его, как им казалось, «крепостным сознанием», было не столь важным.  Творческая же интеллигенция не просто была готова, она с поразительной легкостью прощала Хрущеву все: и ставшими не просто очевидными, а кричащими, ошибки в управлении народным хозяйством, и бездарную внешнюю политику, поставившую мир на грань ядерной катастрофы, и воинствующее невежество, о котором кто только не говорил в начале шестидесятых годов. Мимо ее всевидящего ока, озабоченного собственным благополучием, прошла безумная военная реформа, нанесшая колоссальный ущерб Советской Армии при унизительном «молчании ягнят» — боевых Маршалов СССР. Поразительно, но провозглашая себя совестью нации, интеллигенция не услышала грома выстрелов в Новочеркасске – странная глухота и слепота неожиданно поразила их способность сопереживать народу, лучшей частью которого они себя высокомерно мыслили. Расстреляли рабочих – невидаль какая, лишь бы «своих», отмеченных судьбой, рикошетом не задело. Несчастные и, по сути, мелкотравчатые мещане, страдавшие серьезным психическим заболеванием, известным как раздвоение личности, порожденным манией величия. Сложно не согласиться с едким наблюдением Козьмы Пруткова, что талант иногда подобен флюсу. Публичная порка, устроенная художникам студии «Новая реальность» на этом, не закончилась.

Продолжение последовало незамедлительно после получения гневного послания в защиту «обиженных и оскорбленных», подписанного многими известными деятелями культуры. Инициаторами были И. Эренбург, М. Ромм и К. Чуковский. Фамилии «подписантов» говорили сами за себя. Они, отогревшиеся за годы оттепели, не боялись уже скрывать своего авторства – как же, посмели обидеть «своих», состоящих в закрытом цеховом сообществе еще не признанных по недоразумению гениев. Вынужден снова обратить внимание читателя, в защиту расстрелянных рабочих ни одна титулованная сволочь из этой публики не подняла возмущенный голос – затаились по кабинетам, студиям и уютным домам отдыха творческих работников. Такой наглости Никита Сергеевич простить им не мог, распоясались дальше некуда, потеряли чувство дистанции в отношениях с ним. Он, видите ли, был не прав —  художник, по их просвещенному мнению, имеет право на самовыражение в любых доступных его таланту формах и несет ответственность исключительно перед собой и вечностью. Я вам покажу, что значит право на самовыражение! Реакция последовала незамедлительно, и на 17 декабря, через пятнадцать дней после устроенной художникам нахлобучки в Манеже, состоялась очередная историческая встреча с творческой интеллигенцией. Неожиданно для всех, в ней приняли участие не только осточертевшая ему московская тусовка, но и не избалованные высочайшим вниманием представители российской глубинки, как написали бы сейчас мастера пера.

Дежавю – художник и власть.

Все повторилось, как в 1957 году. Накрытые щедро столы, напряженное ожидание верховного жреца – вот-вот, должен снизойти с небес. Я читал разные свидетельства участников встречи, но мнение одно. Толпа, по-иному эту человеческую массу не назовешь, не просто хотела встречи, а изнывала от желания, и как только он появился, переполненный энергией и нарочитой доброжелательностью, здороваясь по ходу движения и бросая реплики, все дружно бросились к нему. Только, чтобы быть рядом, чтобы увидел и… о, чудо, запомнил радость на их светящихся от любви лицах.  Неистребимая человеческая природа! Причем здесь Иосиф Сталин и его культ личности? Это все мы, Господи, не устаю повторять, наблюдая и нынешние нравы во время выхода в «народ» царя-батюшки. Удовлетворенный встречей, а точнее, воодушевленный ее теплотой, Никита Сергеевич взял на себя функцию ведущего и предложил перед началом разговора, не стесняясь, выпить и закусить. По своему опыту знаю, что среди избранных застенчивых и сытых на приемах не бывает — почему-то таких не приглашают. Через некоторое время творцы, утолив «жажду» и голод, созрели для интеллектуального общения.

Одной из характерных особенностей прошедшего 20-го века была любовь лидеров политических партий к докладам, ВКП(б)-КПСС не была исключением. Доклады звучали на всех уровнях и по любому поводу: на съездах, конференциях и пленумах, Всесоюзных совещаниях и слетах, в дни революционных дат и юбилеев вождей. Особенно радостными были торжества по случаю очередной годовщины 8-го Марта.  Женщин в эти дни славили, любили и жалели совершенно искренне, забыв на время о беспощадной пролетарской критике, как необходимого атрибута любого доклада или программного выступления партийного руководителя.

Не явился исключением и продолжительное выступление, посвященное задачам партии в борьбе с буржуазной идеологией в сфере литературы и искусства, произнесенное секретарем ЦК КПСС Л. Ильичевым.  Только один пассаж из его выступления: «Партия выступала, и будет выступать против любых ее проявлений… Мы не имеем права выступать против буржуазной идеологии, против любых ее проявлений… Мы не имеем права недооценивать диверсий буржуазной идеологии и искусства». Все сказанное верно, эту мысль неплохо бы знать и нынешнему руководству России, до сих пор так и не усвоившим элементарную истину — в этом мире нет места стране, не осознающей «кто мы, откуда и куда идем». В этом и заключается сущность любой идеологии. Без ответа на эти далеко не риторические вопросы, без осознания целей развития, укрепления нравственных основ бытия государства и народа, мы исчезнем из истории, как растворились во времени многие цивилизации. Неужели назначившая сама себя элита России измыслила предательство, задумала тайный побег на Запад. Ведь Россия в их понимании – пыль на ветру.

Мы же вернемся к встрече.  Неповторимым в мировой практике в отношениях между творцами и властью было то, что мобилизующее слово правящей партии было обращено к интеллигенции, важно восседавшей за столами, ломившимися от изысканных деликатесов со всем полагающимися по русскому обычаю сорокоградусным «приложениям» — эту традицию внедрил ее лидер, хлебосольный «душенька» Никита Сергеевич, как любовно говорил о нем Михаил Ромм.

У «тамады», как я уже отмечал, в начале застолья было хотя и боевое, но благостное настроение. Кого же не тронут до глубины души приветливые улыбки и радостные лица сидящих, плечом к плечу, твоих почитателей и единомышленников, как хотелось думать. Поэтому, когда после докладчика стали выступать художники, писатели и поэты, все было мирно, по-товарищески. Реплики его были ни о чем и доброжелательны. Но как только слово взяли поэты Степан Щипачев, Евгений Евтушенко и приближённый к власти еще при Сталине мэтр литературы Илья Эренбург, лицо стало мрачнеть и наливаться краской.  Ближайшее окружение, хорошо знавшее особенности характера Хрущева, эти признаки не могли не насторожить. Нарастающее в нем возбуждение выдавало тяжелое дыхание и ладони, непроизвольно сжимавшиеся в кулаки. Они инстинктивно отрывались от стола и, тогда, создавалось впечатление, что это боксер принимает привычную боевую стойку перед выходом на ринг. До сих пор никто так и не смог объяснить, чем ему мог не угодить Евтушенко, тем более, еще совсем недавно, незадолго перед началом ноябрьского Пленума ЦК КПСС, он лично дал указание опубликовать в газете «Правда» его стихотворение «Наследники Сталина». Вполне управляемый, хотя и не в меру амбиционный, молодой поэт был достаточно прикормлен и готов по первому щелчку из ЦК написать нужное стихотворение на злобу дня.

Но, по-настоящему, отыгрался Хрущев на Эрнсте Неизвестном, обид он не забывал. Обращаясь к нему, он начал пространно рассуждать об искусстве, ничего в нем не понимая, что для участников встречи было совершенно очевидно.  Основные пассажи его выступления касались, как ему казалось, главного — что такое красиво, и что некрасиво, и, в зависимости от этого, помогает такой художник строительству «коммунизьма» или не помогает, занимая выжидательную позицию. С такими художниками, чтобы все зарубили у себя на носу, нашей партии не по пути. И, прежде всего, с Неизвестным. Для него было крайне важным объяснить всем присутствующим и, как можно обиднее для скульптора, что же он представляет из себя, этот очень нехороший субъект. И, наконец, его осенило: «Ваше искусство похоже вот на что: вот если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака и оттуда, из стульчака, взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет. На эту часть тела смотрит изнутри, из стульчака. Вот, что такое ваше искусство. И вот ваша позиция, товарищ Неизвестный, вы в стульчаке сидите». Онемевший от такого хамства фронтовик промолчал и правильно сделал. Иначе, точно под «стульчаком» оказался бы. Воодушевленный своим остроумием, закрывая встречу, он говорил еще часа два, читал какие-то стишки, запомнившиеся с детства, выдавая их за образец высокой поэзии. Но, как я уже отмечал, Никита Сергеевич помнил все обиды, потому не забыл и о письме московской интеллигенции: «Письмо тут подписали. И в этом письме, между прочим, пишут, просят за молодых этих левых художников, и пишут, пусть работают и те, и другие, пусть-де, мол, в изобразительном вашем искусстве будет мирное сосуществование. Это, товарищи, грубая политическая ошибка. Мирное сосуществование возможно, но не в вопросах идеологии…  И я предупреждаю всех, кто подписал это письмо. Вот так!».

Все, о чем я пишу, не является откровением, эти факты уже давно не являются достоянием архивов, они характеризуют эпоху и людей, чьи имена неразрывно связаны с тем временем. Но одно имя нас интересует особенно, о нем пойдет речь и дальше. Никита Сергеевич олицетворял партию, ее волю в построении коммунистического общества. Проблема заключалась в том, что вера в эту прекрасную идею к концу его правления воодушевляла только молодежь, но не старшее поколение – устали, надорвались на ударных стройках социализма, но этого очевидного факта пришедшие к власти «верные продолжатели дела Ленина» упорно не хотели признавать. Трагедия была неминуема при таком партийном руководстве. Куда, кроме казармы, могли привезти такие поводыри? Судите сами. «Ну, вот — сказал он, — мы вас тут конечно послушали, поговорили, но решать-то кто будет? Решать в нашей стране должен народ. А народ кто? Это партия. А партия кто? Мы – партия. Значит, мы и будем решать, я вот буду решать. Понятно?  — «Понятно», — «И вот еще по-другому вам скажу. Бывает так: заспорит полковник с генералом, и полковник так убедительно все рассказывает, очень убедительно. Генерал слушает, слушает, и возразить вроде нечего. Надоест ему полковник, встанет он и скажет: «Ну, вот что – ты полковник, я – генерал. Направо, кругом марш!»  И полковник повернется, и пойдет исполнять! Так вот, вы – полковники, а я, извините, — генерал. Направо кругом, марш! Пожалуйста».

Представьте только на мгновение, это говорит лидер великой правящей партии, совершившей революцию, приведшей во главе со Сталиным народ к победе и создавшей сверхдержаву. Спросите, что это было?  С болью в душе отвечаю, это, как сказали бы интеллектуалы 60-70 годов прошлого столетия, квинтэссенция понимания высшим руководством партии роли и места КПСС и ее вождей в социалистическом обществе. С таким пониманием природы коммунистической власти в СССР они и управляли страной, пока не привели ее к распаду.   Сейчас, когда с той поры прошло более 54-х лет, пора, наконец, осознать даже самым твердолобым, что за «пещерный» человек стоял в течение десяти лет во главе страны. Каких же результатов мы хотели добиться в строительстве новой цивилизации, на что рассчитывали? Честно признаюсь, пишу об этом с тяжелым чувством, но нельзя не писать. Не поняв прошлого, невозможно осознать причины крушения СССР и многие наши сегодняшние проблемы с экономикой, и словно «подмороженным» самосознанием народа

Не меньшее презрение я испытываю и к той части советской интеллигенции, а их было немало, которые услужливым хохотом и аплодисментами сопровождали глупые и хамские реплики Хрущева, его бессодержательную речь, больше напоминавшую, как я уже писал, поток неконтролируемого примитивного сознания.  И, еще одно замечание. Сложно не видеть, что стереотип мышления российских президентов и вождей нынешней правящей партии тот же, он не изменился. Меняются эпохи, общественно-политические системы, но не люди во власти. Нас просто преследует генетическая память еще домонгольской Евразии, которая впитала в себя опыт степной империи «Золотой Орды». Поэтому, при чем здесь выбор европейского пути развития и принципов западной демократии, о которых по привычке удрученно вздыхают российские либералы.

«И я там был, мёд, пиво пил, по усам текло, а…»

После 1985 года, когда началась целенаправленная дискредитация советского прошлого, из забытья вдруг неожиданно проявились участники той скандальной выставки, понятно, что не по своей инициативе, а по указке политических дирижеров нового мышления. Они тотчас повытаскивали из пыльных чуланов свои творения, как свидетельство их прошлой гениальности, не признанной подлой советской властью. Сколько же тогда было вылито грязи на «бедного» Никиту Сергеевича, как некое воплощение ужасного тоталитаризма! И это, несмотря на признательность ему за подаренную «оттепель».  Вот уж поистине, никто не забыт и ничто не забыто нашими либералами. В 2012 году исполнилось 50 лет давно забытому скандалу, названному профессиональными хранителями памяти о злодействах советской власти, разгромом «Манежной выставки». Прогрессивное Правительство Москвы, Московский музей современного искусства, Художественный фонд «Московская биеннале» и прочие, при поддержке(!) Министерства культуры России, крайне озабоченные, как же отметить знаменательную дату, решили с 1-го по 2-ое декабря предоставить возможность некогда «отверженным» художникам вновь поразить в самое сердце московского зрителя своим больным воображением. Экспозицию назвали претенциозно «Те же в Манеже». Не было только экспансивного лидера КПСС с его четко выраженной эстетической позицией. А жаль, чертовски жаль. И вспомнить нечего! Но пошумели и выпили по случаю «юбилея» изрядно. Как же без этого, за что боролись и столько лет прозябали в холодных студиях, забытые властью и обществом. Теперь же с удовлетворением можно доживать свой век, освежив в памяти героические дни идейного противостояния КПСС и замшелому классицизму. Мы же снова вернемся в 60-е годы, столь памятные для меня и моего поколения, вступавшего во взрослую жизнь.

Детские страхи интеллигенции о приближении «конца света…»

Трещины, появившиеся и без того в не безоблачных отношениях между властью и творческой интеллигенцией, на глазах превращались в пропасть. Междусобойчики различных фрондирующих групп московской интеллигенции, с их плачем о приближающемся конце света и возвращении «ледникового» периода сталинских лет, не оставались не замеченными для органов безопасности. Многие активные завсегдатаи полуподвальных встреч не изменяли давней и доброй традиции сотрудничества с КГБ, и, поэтому, отчеты и донесения шли потоком в нужные кабинеты. Народец там сидел любознательный, читали много и с интересом. Служба, возглавляемая Владимиром Семичастным, работала четко и своевременно информировала «Инстанцию» о настроениях в «избранном» народе. Опасность возникновения Смуты заставляла руководителей партии думать и понуждала их к действию. И без того головной боли хватает. Породили рукотворные проблемы в народном хозяйстве, не хватало еще волнений в обществе – пора спускать пар. Дело за малым – выбрать жертву для публичной порки, иначе козлом отпущения назначат «пастуха». Хрущев прекрасно понимал – враг не дремлет у ворот Кремля, имея за зубчатыми стенами тайных сторонников, помышляющих о предательстве.  У него еще со времен, когда тяжелая десница вождя ощущалась ежесекундно, и казалось, что от пронзительного взгляда не ускользнет ни одна крамольная мысль, выработался животный инстинкт самосохранения. Опасность старый боец чувствовал всей кожей, но она не пугала. Восхождение к вершинам власти после смерти Сталина убедило его в своем превосходстве над противниками. Слабаки и трусы, входящие к нему в кабинет с поджатым хвостом и заискивающей улыбкой на лице. В отличие от них, драк он не боялся, и тому свидетельство, испещренное шрамами политическое лицо вожака стаи. Ему не дано было понять другое, что  с годами он все больше становился не только заложником опыта прошлых побед, но и собственного самомнения, упрямства, которые через год против хозяина.

Не обращая внимания на сгущающуюся в обществе атмосферу, Никита Сергеевич решил в споре с интеллигенцией идти до конца и проявить жесткую последовательность в отношении их гнилого либерализма. Но, «Акелла промахнулся», прыжок вожака стаи не достиг цели, и хотя «шакалы» еще побаивались визжать об этом на все джунгли, непререкаемый его авторитет уже вызывал сомнения.  Речь идет о встрече, состоявшейся 7-8 марта 1963 года в Кремле, куда вновь пригласили представителей всех регионов СССР. Сценарий был предложен тот же, полное ощущение «дежавю»! Но, на сей раз обошлись без щедро накрытых столов —  не оправдали доверия «властители дум» после прошлого разговора. Что им еще нужно — хорошо выпили, вкусно закусили, поговорили, кажется, по душам, но выводы сделали не правильные. Черная неблагодарность! Предлагаю читателю закрыть глаза и представить, что он смотрит на широком экране официальную кинохронику, где перед глазами проплывает просторный, строгий зал без единого свободного места, мелькают, исполненные достоинства, знакомые лица писателей, поэтов, композиторов. И, конечно, президиум, в котором замерли, как изваяния, руководители ЦК в полном составе, словно сошедшие с портретов на первомайской демонстрации.

Со сложным чувством пришла на встречу с «дорогим Никитой Сергеевичем» московская(!) творческая интеллигенция. Все эти месяцы после застолья на Ленинских горах, горечь обиды не покидала их разбитые сердца, они мучительно переживали и лихорадочно искали истинных виновников произошедшего. Так устроены люди, всегда ищут виновных и с трудом расстаются с иллюзиями, с болью и стоном вырывают их из груди. Не хотели многие из них разлучаться с образом выдуманного ими отца «оттепели», импонировал он им антисталинской риторикой, жизнерадостной простотой без интеллигентских рефлексий. Это был в их понимании человек из народа, который не давил как Сталин масштабом своей личности, энциклопедичностью знаний и, что самое неприятное, глубоким пониманием русской классической и современной литературы. Сложно вести диалог, а он на этом настаивал, с человеком, разбиравшемся в поэзии, как наиболее рефлекторном творчестве, и основных течениях литературного процесса. Скажите мне, кто, включая Ленина и остальных руководителей КПСС, что-либо в этом понимал.  Я уже не говорю о его живом интересе к театру и самому «массовому из искусств», опере и балету. Он понимал, без преувеличения, искусство профессионально, но в отличие от мастеров культуры, был, прежде всего, политиком и государственным деятелем, видел не только его духовную и эстетическую составляющую, столь необходимую в воспитании человека, но и политическую, т.к. шло строительство Державы, прообраза принципиально новой цивилизации в мировой истории.  Нашим современным исследователям советской эпохи не следует брать грех на душу и упрощать ее величие. В тяжком труде, нравственных муках, трагических ошибках и прозрениях, в падениях и взлетах к вершинам человеческого духа создавались основы нового бытия человека. Скажете, что это тоже была иллюзия, несбыточная мечта – Держава, советский человек, советская цивилизация, воплощающая в себе христианские заповеди. Нет, друзья мои, этот титан умел превращать мечту в реальность, наделил Господь коммуниста даром созидания, преображения жизни. Именно этого дара Хрущев и Брежнев, с их убогой интеллектуальной обслугой, ему и не могли простить, смутно догадываясь о своем истинном месте в истории. Как не понять творческую интеллигенцию, имевшую иногда возможность общаться с ним. Он был для большинства из них невыносимый человек, как может быть невыносимым только тот, кто хорошо видит, что происходит в тайниках вашей души, куда вы и сами-то не спешите заглядывать.

«Безумству храбрых поем мы песню!»

Второй день встречи можно с полным основанием назвать днем «триумфа» Андрея Вознесенского. В таких случаях говорят, на следующее утором он проснулся знаменитым.  А что может быть более важным для молодого поэта. Как вспоминал сам пиит, он вышел на трибуну, терзаемый плохими предчувствиями.  До сих пор помню, как масс-медиа делали из него героя и гения, по их утверждению, безрассудно храбро вступившего в схватку с «самим» на встрече руководителей страны с деятелями культуры в Кремле. «Безумству храбрых поем мы песню!» — как не вспомнить здесь пролетарского писателя.  В конце своего выступления, а молодой поэт, чего душой кривить, был не красноречив, явно любуясь собой и используя домашнюю заготовку, он с вызовом сказал, что считает себя учеником Владимира Маяковского: «Он был беспартийным поэтом. Я тоже беспартийный и горжусь этим». Понятно, сказал подростковую глупость и, образно говоря, «нарвался». Никита Сергеевич буквально взорвался от такой дерзости, его возмущению не было предела. Он не встал, а вскочил, вскипел, сидя до этого благодушно в президиуме, и резко ответил нахальному молодому дарованию: «Нашел чем гордиться, он, видите ли, беспартийный. Просто так в партию каждого не принимают, это надо заслужить борьбой за коммунистические идеалы, огромным трудом на благо Родины и народа. В партию принимают только самых лучших людей».  Нужно было видеть и слышать тогда его отповедь. Это было нечто, в нем было столько страсти и возмущения, что сидящие в зале творцы в своем большинстве были на стороне Н. С. Хрущева.

Поэт сник, но все же осмелился попросить почитать стихи. Получив великодушно согласие, стал читать поэму «Ленин». Лучше бы и не начинал, потому что Хрущев еще не выплеснул до конца свое раздражение, и ему стоило большого труда дослушать ее до конца. Приговор прозвучал незамедлительно: «Ничего не годится. Не годится никуда. Не умеете вы и не знаете ничего! Вот что я вам скажу. Сколько у нас в Советском Союзе ежегодно рождается людей?» Услышав ответ – три с половиной миллиона, продолжил: «Так вот, пока вы, товарищ Вознесенский, не поймете, что вы – ничто, вы только один из этих трех с половиной миллионов, ничего из вас не выйдет. Вы это себе на носу зарубите. Вы – ничто!» Я недавно смотрел кинохронику той встречи, благо, что она сохранилась и поэтому, все героические, задним числом, фантазии   на эту тему, мягко говоря, просто смешны. Мне запомнилось лицо бесстрашного поэта в те минуты – он весь сник, скукожился, как будто из него выпустили воздух, и на ватных ногах, с трудом переставляя их, пошел на своё место в зале. Пишу об этом, поверьте, без злорадства, хотя творчество Вознесенского, за исключением небольшого числа по-настоящему талантливых стихотворений, мне чуждо. Его погоня за новыми крайне неудачными поэтическими формами, филологические поиски, которыми он безмерно увлекался, не позволили ему раскрыть свое дарование, которым он был наделен. Но, не в этом суть – это мое личное мнение и не более того.

Больше не вижу смысла бередить раны либеральной интеллигенции. Из живых участников тех знаменитых встреч – единицы. Дай Бог им долгих лет — они теперь уже немногие хранители памяти о том времени. И хотя наша память всегда избирательна и хранит только то, что врачует нашу душу и успокаивает совесть, хотелось бы в их воспоминаниях прочитать откровенные размышления о природе радости участников от встреч с Хрущевым, готовности хохотать и аплодировать его откровенному хамству по отношению к неугодным художникам и писателям. Что означали их угодливые крики в адрес Вознесенского: «Долой! Позор!» Я еще раз повторяю, что можно по-разному относиться к его творчеству, но это был талантливый молодой поэт, тогда еще только начинающий свою жизнь в поэзии. Творческая русская интеллигенция всегда была неоднородной по идейным и эстетическим пристрастиям: патриотичной и прозападной, советской и антисоветской, уважавшей Сталина и проклинавшей его, была привержена классицизму или впадала в ересь абстракционизма.  Она и сегодня подвержена различным фобиям, степень влияния которых во многом зависит от дарованного свыше таланта. И еще одно ее свойство, не делающее ей чести —  многие из них не могли пережить успеха собратьев по цеху. Увы, даже большой талант не исключает черной зависти к чужой славе и радуется неудаче ближнего, и как стая волков набрасывается на споткнувшегося. Что-то Всевышний не предусмотрел, даруя человеку жизнь и наделяя его столь щедро способностями.

Неистребимо желание быть обласканными властью.

Написал эти строки и подумал, что в своих пороках русская интеллигенция мало чем отличается от нас смертных. Только проявление их более экспрессивное, истеричное. А так, те же хватательные рефлексы, нетерпимость к более успешным собратьям. По-прежнему, неистребимо ее желание быть обласканными властью, что не мешает в душе ненавидеть ее за прижимистость. Всегда ведь хочется материальных благ, официального признания и, кажется, что конкуренту досталось больше, а это несправедливо. И поэтому, некоторые творцы, не способные придать своим инстинктам благообразие и для которых моральные принципы нечто абстрактное, заслуживают неуважительного к себе отношения со стороны людей во власти.  Но это не может и не должно проявляться публично и в такой форме, как позволял себе Хрущев. Я не могу представить себе ни одного руководителя буржуазного государства, современника Никиты Сергеевича, чтобы он разговаривал с деятелями культуры в таком тоне. Эйзенхауэр, Кеннеди, де Голь и еще десятки видных государственных деятелей больших и малых стран. У них было разное социальное происхождение, образование, культура, судьба, но не было такого тупого невежества, упоения властью и вседозволенности. Невозможно представить, чтобы Иосиф Сталин поддался эмоциям и перешел на истеричный крик, встречаясь с советскими деятелями культуры, писателями или учеными. Всегда в разговоре с ними он был предельно вежлив. Какой же они испытали сначала шок, когда впервые столкнулись после Сталина с Хрущевым и воочию увидели контраст при сравнении их общей и управленческой культуры. Какое убожество речи и сравнительных образов у человека, который унаследовал его должность в иерархии власти в стране. Но как выяснилось, власть автоматически не прибавляет у политика ни интеллекта, ни воспитания, ни совести, а порой и того хуже, способствует деградации его личности.  Вот так, мой читатель.

Политическая клаустрофобия и «куриная слепота» вождей.

Мы же с вами продолжаем исследовать главного политика страны на фоне эпохи через его восприятие себя, оставляя за собой право исследователя иметь свою точку зрения. Напрасно российские либералы, среди которых иногда встречаются   особи, как правило, из числа еврейской творческой интеллигенции, пробуют реанимировать миф о «душеньке» Хрущеве, отце «оттепели», интуитивном демократе и либерале, породившем в те годы надежды, сбыться которым суждено было лишь в конце 20 века. Полная чушь, господа! Сегодня раскрыты многие архивы того времени, в том числе и протоколы заседаний Президиума ЦК КПСС. Читайте первоисточники, хотя это утомительное и оскорбительное для либерального ума занятие. Найдите сил и в свободное время полистайте стенограмму заседания Президиума ЦК от 25 ноября 1963 года, многое для себя поучительного откроете.  Никита Сергеевич там такое сгоряча наговорил об «оттепели» и настроениях гнилой интеллигенции, что Владимиру Ильичу Ленину, известному «почитателю» этой публики, было бы чему поучиться в определении ее классовой сущности. Только одна фраза, достойная внимания истинного либерала и антисталиниста: «Сложилось такое понятие о какой-то «оттепели», это ловко этот жулик подбросил, Эренбург…». «Вот мне и Микоян говорит: «Ты знаешь кто такой Окуджава? Это сын старого большевика. А старый большевик был дерьмом, он был уклонистом, национал-уклонистом. Так что, конечно дерьмо…Видимо это наложило отпечаток на сына». Хватит цитат или продолжить?

Поверьте, когда перелистываешь тысячи страниц, пред тобой оживает ушедшее, казалось, в небытие, время, и из мрака забвения неожиданно являются образы некогда живых людей, творивших историю. Ты видишь, как, порой, они мучительно хотели понять не только эпоху, в которой жили, но и самих себя. Да, мой читатель, это так сложно честно признаться себе в том, кто ты есть и что делаешь в этом мире. Необъяснимый зигзаг судьбы, когда своевольный ветер истории вознес тебя на горную вершину власти, и, вдруг, от нехватки «кислорода» начинается «головокружение». Тошнота комком подступает к горлу на глазах миллионов людей, взоры которых обращены к тебе, вершителю их судеб, только что убедившего всех в своем высоком предназначении, необъяснимом для простых людей. И все было так прекрасно!

Но, однажды, проснувшись ранним утром, резко открываешь глаза и чувствуешь, как непонятный, неведомо откуда взявшийся липкий страх начинает заполоняет твою душу, он неумолимо проникает во все тайники сознания, и ты понимаешь, что покой исчез навсегда. Что случилось, почему изменился мир знакомых вещей, все стало каким-то зыбким, нереальным как в тумане, который то рассеивается, то вновь сгущается, растворяя в себе окружающих тебя знакомых людей. Лица их становятся смутными, размытыми и узнаваемыми только по голосам. Эту болезнь в деревне моего детства называли «куриная слепота». Зрение к несчастным возвращалось только после заката солнца, с наступлением позднего вечера, а затем, во владения вступала ночь. Зададим себе невинный вопрос, кого или что мы можем увидеть при свете луны при ее тусклом мерцающем свете? Труден и полон опасности в темноте путь странника, когда полностью теряется ощущение перспективы в избранном направлении движения, которое при солнечном свете уверенно вело тебя «за горизонт». Без осмысленного пути «за черту», где начинается неизведанное, политик невольно запирает себя в пространстве, объективно ограниченном человеческим зрением и способностью к абстрактному мышлению, данному природой далеко не каждому. Как только приходит это понимание, даже на уровне подсознания, появляется неуверенность и страх, парализующий волю.

У такого избранника судьбы развивается политическая «клаустрофобия», он начинает бояться даже выделенного ему природой   жизненного пространства, заполненного им же выбранными соратниками, которых он перестал понимать, и, как следствие, исчезло доверие. Начинается поиск недоброжелателей, тайных врагов, задумавших тебя устранить. В этом случае неминуемо начинается охота на «ведьм», моральное и физическое уничтожение потенциальных противников и лихорадочный поиск выхода из создавшегося положения, и, как всегда это бывает, внезапно приходит осознание своего полного одиночества. Проклятое состояние души путника, застигнутого метелью в бескрайней заснеженной степи, где на сотни верст ни единого огонька, ни одной человеческой души.   Рукотворный хаос неминуемо становится неконтролируемым, предчувствие Смуты окончательно парализует волю умевшего еще недавно побеждать человека. Это означает лишь одно – время вождя, диктатора, политического деятеля, покорившего некогда своей волей и интеллектом вершину власти – закончилось. Начинается агония, мучительная, неприглядная, которая почти всегда усугубляется неспособностью посмотреть на себя со стороны и мужественно смириться с изменившей тебе судьбой. Исторические сумерки растворяют под покровом наступающей ночи былую дневную славу политика. Наступает грустное время сочинения мемуаров и ожидание выхода в свет, написанной кем-то твоей биографии, где, как всегда, все переврут, нафантазируют в зависимости от платежеспособности заказчика. Хорошо, когда этим заказчиком являешься ты сам или твои дети, а если потомки тех, кому ты подрезал страховочный трос при восхождении на сверкающую вершину власти.

В том, что с неизбежностью происходит с политиками, пребывание во-власти которых реально не ограничено конституцией, нет ничего необычного, так устроен этот, периодически стремящийся к «монархическому» правлению, мир. Установившийся порядок единовластия не может быть вечным, он постоянно взламывается приходящими на смену поколениями, которых не устраивают возведенные «редуты» на их пути восхождения во власть и достижению ее вершин. Новые честолюбцы преодолевают искусственно созданные предшественником преграды, расчищают завалы и мощным «селевым» потоком устремляются в многочисленные структуры государственного управления, перестраивая их под себя и новые вызовы времени. Будущее всегда принадлежит более молодым, идущим за нами, это аксиома, но дорога у них своя. И дай Бог, чтобы она вела не только к эфемерной славе удачливых политиков, но и нас с вами, в даль светлую, где в мареве летнего солнечного дня наплывают на странников, заблудившихся в своей судьбе, золотые купола Храма Божьего, как воплощение вечной веры человека в спасение и надежду на справедливое будущее на нашей грешной, но такой прекрасной земле. Помните у Владимира Высоцкого: «Купола в России кроют чистым золотом//Чтобы чаще Господь замечал» Я радуюсь каждому восставшему из пепла Храму в моей стране, верю и в возрождение наших душ, очищенных от скверны безбожия, и пусть волнующий православных колокольный звон церквей плывет над Россией, радует и сопровождает нас, чей путь по жизни так не прост.

«Мавры» не вечны! Но вечно стремление к власти.

Было, пожалуй, еще одно качество, которое положительно характеризует Хрущева как человека и руководителя – общительность. Он, в отличие от Сталина, не представлял себя вне постоянного контакта с людьми. Тот был классический вождь постреволюционной формации, гениальный стратег, мыслящий глобальными категориями, и, сегодня это уже понятно всем, не потерявший многих своих выдающихся способностей государственного деятеля до преклонных лет. Повседневные мелочи бытия, прошу не путать с «мелочами» в политике, его мало интересовали – все было брошено, как и человеческие жизни «подданных», на алтарь создания великой Державы.  Без которой, как выяснилось сегодня, немыслимо сохранение исторической России. Это он понимал лучше других вождей Октябрьской революции, в том числе и Ленина, и жизнь его была посвящена служению поставленной цели. Но его эпоха, как считали бывшие соратники, канула в прошлое. Мавр свое дело…! Мавру помогли уйти!  Теперь уже на правах победителей они диктовали условия капитуляции старой гвардии, посмевшей поднять голос против нового избранника судьбы. После изгнания из Президиума ЦК и партии Молотова, Маленкова, Кагановича, и «примкнувших» к ним лиц, а также отправив в отставку потенциального Бонапарта, а затем и Булганина, заметно усилилось стремление Хрущева к единовластию. Что было вполне естественным и логично вытекало из принципов и традиций, заложенных большевистской партией в основу политическую системы власти.

Чтобы смягчить восприятие неизбежного и желанного возрождения культа уже своей личности, он ввел в практику приглашение в воскресные дни на госдачу в Огарево членов обновленного Президиума ЦК с женами. Конечно, такая благожелательность была не случайной. Сталин, как известно, приглашал к себе на ближнюю дачу «соратников» только по вечерам и без жен, что крайне осложняло их семейную жизнь, которой, по сути, не было. Только служение, все остальное прочь и это не обсуждалось.  После смерти 9 ноября 1932 года жены, над вождем довлело проклятие одиночества, и оно было невыносимым. Забывался в работе и сожалел, что в сутках только 24 часа. Вдовец, как откровенно характеризовал он свою семейную жизнь в одном из писем к матери, считая, что судьба обрекла его на горькую участь. Но страдали, и это очевидно, все, кто, так или иначе, был с ним рядом последние двадцать лет, в том числе и дети, лишенные материнской любви и заботы. Думала ли психически неуравновешенная Надежда Аллилуева, взяв в руки пистолет, о детях и о любящем ее муже, на какую муку она обрекает их своей смертью?  И почему любовь к ним ее не остановила. Вот уж поистине чужая душа потемки!  Нам никогда уже не узнать всей правды случившейся трагедии, которая имела последствия для всей страны. Бог с ними! Они все уже в мире ином, поэтому оставим их настрадавшиеся в земной жизни души в покое.

А мы с вами вернемся в незабываемые 50-е годы, когда был дан старт уничтожению Советского Союза, о чем не ведали ни устремленный в коммунизм Никита Сергеевич, ни остальные члены Президиума ЦК КПСС. Они искренне собирались строить светлое будущее, ни на миг не сомневаясь, что это сделают – коллективная мудрость ленинского ЦК и партии под их руководством, непременно приведет страну Советов к победе. Получалось же у Сталина, а они чем хуже.  На эту вдохновляющую идею в те годы добросовестно трудился и молодой уральский прораб, делая успешную карьеру на стройках Свердловска и, между делом, приобретал бесценный опыт «работы с документами».  В это же самое, бурлящее от энтузиазма молодежи время, расправлял плечи на ставропольских просторах «Горби», проходя школу жизни в комсомоле, а будущие молодые реформаторы тогда еще старательно учились писать в горшочки, вызывая слезы умиления у чадолюбивых родителей. К, слову, не только не обделенных милостью тоталитарной власти, но и обласканных ею, на которую их деточки, в борьбе за огромные материальные активы не «эффективного» Советского Союза и желания заслужить поощрения наставников из-за «бугра», навешают всех собак. Все-таки удивительные «загогулины» выписывает, порой, история. Каждый из будущих советских «Геростратов» шел по жизни своей извилистой дорогой, набираясь опыта альпинистского восхождения на вершину власти в СССР, и покорив ее, они сошлись в смертельной схватке за право лишь одному остаться под солнцем — другому места там не было. И, ради этого пьянящего чувства восторга, осознания, что между Богом и тобой никого нет, они уничтожили страну, обесценили труд и ратные победы сотен миллионов своих соотечественников, с удивительным равнодушием и цинизмом предав их память.

Но до этого безумия было еще целых тридцать пять лет и ничто не предвещало в годы моего детства самой страшной за всю историю России катастрофы, которая полностью сломает жизнь любимой страны. Ведь все хотели, как лучше! Этого же искренне желал и Хрущев, укрепляя свою власть в партии и государстве. Демонстрируя демократичность и доброжелательность, открыто давал понять своему окружению, что им нечего бояться – он, в отличие от Сталина, другой, человечный. Убежден, большинство понимали его хитрость – наивных людей «на верху» не было, но таковы были принятые ими правила игры. Иногда летом он расширял круг участников, приглашенных на воскресный отдых на правительственную дачу в Семеновском, что по Каширскому шоссе. Кроме ближайшего окружения, за общий стол по-братски садились союзные министры, депутаты Верховного Совета СССР, знатные рабочие и колхозники из Москвы и Московской области, разумеется, деятели науки и культуры, и послы зарубежных стран с женами и мужьями. По свидетельству многих атмосфера была простой, непринужденной и все ощущали себя членами большого, дружного коллектива. Конечно же, в центре внимания был хлебосольный новый хозяин Кремля, который просто излучал энергию и доброжелательность, сыпал налево и направо шутками и прибаутками, вызывавшими общий смех. Никита Сергеевич нравился в те годы многим своим выдвиженцам, с кем он задумал проводить реформы.  У него были основания чувствовать себя победителем, в его руках была власть над огромной, бурно развивавшейся страной, менявшей свой облик на глазах.

«И вечный бой..!»

Хрущев по своей энергетике был человек действия, реформатором, точнее будет сказать, стихийным реформатором. Его постоянно обуревали какие-то идеи, ему вечно хотелось что-то менять, перестраивать в системе управления народным хозяйством и партией. И, очертя голову, он бросался претворять их в жизнь, вовлекая в свои авантюры всю страну. Нет ничего опаснее для дела, чем дурак с инициативой – старая, веками проверенная истина, актуальная и в наше время. Но Никита Сергеевич не был тем, кого в народе так величают, это был весьма неглупый от природы человек, имевший незаменимый опыт практической работы на «земле», в отличие от многих партийных руководителей, выросших как Маленков, в аппарате.  Он видел несовершенство системы управления, тормозившей промышленное развитие, понимал, что нужны новые стимулы для роста производительного труда на всех уровнях, коль отказались от страха кнута в руках органов безопасности. Видел, но не понимал, как это нужно сделать, а советоваться со специалистами, в отличие от Сталина, не любил, полагая, что тем самым уронит свой авторитет. Он все больше отдалялся от членов Президиума, перестал обсуждать с ними свои идеи – в роли консультантов выступали его хорошие знакомые и близкие родственники. Сталин же без устали учился всю жизнь и не боялся потерять авторитет в глазах профессионалов, получая при таких беседах необходимые для принятия правильных решений знания, а его преемника, «догадывавшегося» о своих слабостях, больше заботила внешняя сторона дела.   Еще чего не хватало – судьба вознесла его на вершину власти, сегодня он корифей и генератор идей!

Ему легко давались очевидные решения, когда не нужно было особенно ломать голову – помогала смекалка и многолетний опыт практических лет. Но, чем дольше Хрущев находился на вершине власти, тем   очевидней становилось, и не только ближайшему его окружению —  у первого лица не хватает не только системных, а порой, и элементарных экономических знаний, не говоря уже о стратегическом мышлении, он полный профан в вопросах теории социалистического строительства и внешней политике. Будем объективны – неучами в этой области знаний в руководстве КПСС были многие, за редким исключением.  После смерти Сталина уже никто, как не изощрялись, не могли научно обосновать перспективу коммунистического будущего, и эта «куриная» слепота в конечном итоге обесценила опыт первых десятилетий созидания нового общества, а по сути, новой в истории человечества цивилизации, альтернативной североатлантической. Но винить здесь некого, при пещерном состоянии общественных наук в СССР сложно было ожидать что-нибудь другое. Вульгарное толкование марксистской теории, созданной по признанию самого Маркса исключительно для европейских высокоиндустриальных стран второй половины девятнадцатого века, не могло не привезти к рождению чудовищного догматизма в теории и практике социалистического строительства в СССР.

Попытки компенсировать свою безграмотность решительностью и административными мерами, благо неограниченная власть позволяла, приводили неизбежно к анархии, потому что ни одна из предложенных им реформ не доводилась до логического конца. Первые же неудачи вызывали у него приступы гнева и, являясь человеком настроения, изменявшегося не один раз в течение дня, он начинал тотчас искать виновных и бесконечно корректировать ранее принятые решения, и тем самым все окончательно запутывал. Любая инициатива Н. С. Хрущева, как и положено в деяниях выдающегося деятеля партии, всегда сопровождались громом пропагандистского барабанного боя, а заканчивались, как правило, в тиши кремлевских кабинетов.  Государство же несло недопустимые потери из-за болезненного самомнения новоявленного «верного ленинца». Неудачи подстегивали его стремление доказать всему миру, что Сталин ему в подметки не годится, он превосходит ненавистного вождя во всем, даже в мелочах. Не осознаваемый им комплекс неполноценности недоучки так и не будет преодолен до конца жизни, и надиктованные им на магнитофон воспоминания, тому убедительное свидетельство.  Чем очевиднее будут провалы в экономике, государственном строительстве, ошибки в работе с кадрами, тем более жесткой и разнузданной, другого определения я не нахожу, будет критика «мертвого льва» — ведь ответить достойно опьяневшему от власти бывшему «ученичку» тот уже не мог. «Соратники по борьбе» подсуетились и помогли ему «своевременно» уйти в мир иной, развязав тем самым себе руки в борьбе за престол и земную славу. Хрущев, став Первым секретарем ЦК КПСС, осуществил свое самое сокровенное желание, но почить на лаврах было рано, он прекрасно понимал – решающая схватка за власть еще впереди. Да, бывший «приятель» Лаврентий Берия устранен и, неожиданно для заговорщиков, легко; самого способного из них погубила самонадеянность. Она же погубит и Никиту Сергеевича, но это произойдет через десять лет, а пока, на его пути стоял Маленков, с которым наш честолюбец тоже предусмотрительно «дружил» много лет.  В последний год жизни Сталина, а точнее, после 19-го съезда ВКП(б), где он выступал с отчетным докладом, именно этот политик воспринимался номенклатурой и народом, как преемник на посту Председателя Совета Министров СССР. Его слово на заседании Президиума ЦК было последним и что самое неприятное для «недоброжелательных» соратников, оно было не самым глупым. Многие проблемы, стоявшие перед страной, он понимал значительно лучше других — сказывалась многолетняя сталинская выучка.  Того не зря величали «великим Учителем», не знаешь — научит, не хочешь – заставит.  Выбор для маневра ученики имели небольшой — суровый и требовательный наставник всегда держал в руках указку, которой, особенно не раздумывая, пользовался по мере необходимости.  Ошибка нового главы Совмина была очевидна — он недооценил силу и амбиции созданного с его же участием партийного аппарата, полагая, что верховная власть достанется ему по наследству от Сталина без боя.  Вождь постепенно приучил всех в конце 40-х годов к тому, что принципиальные вопросы развития страны и наиболее важные кадровые назначения обсуждаются с ним, текущие же вопросы жизни страны решаются в правительстве.

Партия же в лице своего аппарата в начале 50-х годов, с трудно, «со скрипом» привыкала заниматься пропагандистской работой, воспитанием и кадрами, входящими в ее номенклатуру. Учреждение 19-м съездом ВКП(б) Президиума ЦК в количестве 25 человек вместо Политбюро, и избрание в него преимущественно руководителей Совета Министров и министерств, не оставляло никаких иллюзий – вождь начал реформу политической системы, подстраивая ее под новые задачи развития экономики и общества.   Устраивало ли такое перераспределение властных полномочий и ответственности руководящих работников ЦК и 1-х секретарей региональных партийных комитетов? Разумеется, нет. Но они помалкивали, понимая, что это политика вождя, а перечить ему было опасно для здоровья.  Для меня ясно одно, высшая партийная номенклатура, «выстрадав» за долгие годы свое право на власть, как гарантию вожделенного мещанского счастьица, не могла согласиться с планами Сталина и в дальнейшем не простила ему этого посягательства.  Ее интеллектуальные возможности не позволили понять изначальную ущербность положения правящей партии без наличия сильной и конструктивной оппозиции, с ее монополией на власть и опасными для развития страны претензиями на знание абсолютной истины. И, что очень важно для понимания их позиции, они не мыслили себя «пристяжными» у государства-коренника. Государство рабочих и крестьян, неустанно бубнили они, как и все остальные организации, должно было являться лишь приводным ремнем диктатуры пролетариата, отождествляя ее с партией, а точнее, ее аппаратом управления, т.е. с собой, любимыми. Это отступление от ленинских заветов, бились они в «падучей», какие еще ограничения наших полномочий пропагандистской и кадровой работой? Партийные органы оставались для них, как в годы Гражданской войны, ревкомами во главе с ними, наместниками Карла Маркса на российской земле.

Но, ничто не вечно в этом подлунном мире, кроме человеческой глупости и амбиций. Король умер! Да здравствует король! Но только свой. Маленков, этот идеальный исполнитель чужой воли, таковым не являлся, и Хрущев, чувствуя настроение партийных работников, готов был грудью встать «за други своя». Как партийный боец, он был, без сомнения, значительно сильнее Георгия Максимилиановича. Партийные функционеры, люди жесткие и целеустремленные, другие не задерживались в системе, и по своей энергетике, менталитету он был им ближе, понятнее; партийная номенклатура свой выбор сделала быстро —  поставила на свою лошадку. Личная проблема Маленкова заключалась еще и в том, что его психологическую «аморфность» не спасал даже любимый им полувоенный френч и, к тому же, он был страшный «зануда», ментор, говорил, хотя и грамотно, но излишне много, стараясь быть всеми понятым. Ему казалось, что аргументов во время дискуссий и при обосновании решений, которые нужно принять, много не бывает.  Он, конечно, привык к практике обсуждения вопросов у Сталина, когда того интересовали только факты и аргументы докладчика. Логик – что с него возьмешь. Но, как у вождя не получалось —  другой интеллект, характер и темперамент. Увы! Просто поразительно, бывший главный кадровик партии так и не понял, что новая   генерация партийных работников, сформировавшаяся в годы войны, к дискуссиям не привыкла.  Ветеранов, оставшихся случайно во власти, отучили от этой «глупости» еще в 30-е годы. Региональным руководителям, по-прежнему, импонировала манера бывшего вождя – четкая постановка задачи, сроки исполнения и жесткая мера ответственности.  Никита Сергеевич, хотя поговорить был не «дурак», но, хотя бы, всех своей неуемной энергией и изъяснялся на понятном им языке, а главное, он руководил долгие годы крупнейшей союзной республикой и Москвой, и региональные проблемы знал хорошо.

За два года нахождения во главе Правительства от «мягкотелости» Маленкова многие устали, чем умело воспользовался неудовлетворенный своим положением Первый секретарь ЦК КПСС, обвинив последнего во всевозможных грехах. Ловок был бестия, что тут скажешь.  Напрасно «старики», проявившие недопустимую в политике близорукость, по-прежнему, не воспринимали его всерьез и в мыслях держали где-то за чертой «призеров» забега на право называться победителем. Хрущев от имени Президиума ЦК главой Совмина рекомендовал Булганина, уже работавшего под его началом в конце 30-х годов. Не все было ровным в деловых и межличностных отношениях двух важнейших фигур в руководстве государством во второй половине 50-х годов.  Разными по темпераменту они были люди, но самолюбием природа ни того, ни другого не обидела. Николай Александрович часто «взбрыкивал», отстаивая свое первенство в «табеле о рангах», обижался на его грубость и откровенное хамство даже во время совместных официальных визитов в зарубежные страны.  Дело доходило до публичных выяснений отношений, кто из них главнее, что вызывало недоумение у лидеров других государств, но, все-таки, в трудную минуту в 1957-м году поддержал Хрущева и еще в течение года возглавлял правительство, когда окончательно не понял, что лучше добровольно уступить место новому «вождю». Показательно, что и он доброго слова не заслужил у автора мемуаров: «Булганин очень поверхностный легковесный человек. Он не вникал глубоко в хозяйство и в вопросах политики мог считаться даже аполитичным». Спрашивается, что же ты после смерти Сталина терпел «аполитичного» человека целых три года на посту министра обороны и, зная его «легковесность», тем не менее, рекомендовал на пост главы правительства. Значит, не хотел иметь рядом сильного конкурента. В ином случае, если думать о деле, могла возникнуть кандидатура Косыгина, Первухина, Устинова, которые не были тогда в оппозиции руководителю партии. Даже мысли такой не возникло!  Но все это произойдет через несколько лет, а пока новый коммунистический вождь ломал голову, чем же привлечь население и, особенно молодежь Советского Союза, к своей «выдающейся» личности, чтобы все поняли, с кем они должны связывать свои надежды на лучшую жизнь.

«Вьется дорога длинная, здравствуй земля целинная…»

Так возникла идея освоения целинных и залежных земель, где при решении экономических проблем сельского хозяйства он, лидер партии, становился во главе мощного, невиданного с конца 40-х годов, движения, которое в сознании современников и будущих поколений советских людей будет связано с его именем. Экономика в умелых руках всегда работает на политику и политиков. Это аксиома, и этот шанс не был упущен. Идея быстро распахать целину возникла еще в июне 1953-года, но тогда революционная атака была отбита учеными аграрниками во главе с Лысенко и большинством членов Президиума. Но честолюбивый Хрущев сдаваться так просто не собирался и, после избрания его Первым секретарем ЦК, возобновил борьбу за претворение в жизнь своих планов. Ему это удалось, конформисты из Президиума ЦК прогнулись перед ним и поддержали во время нового обсуждения.  В 1954 году пленум ЦК КПСС принимает постановление «О дальнейшем увеличении производства зерна в стране и об освоении целинных и залежных земель», в котором ставилась задача распахать в Казахстане, Сибири, Поволжье, на Урале и других районах страны не менее 43 млн. гектаров земли.

По своим масштабам это была невиданная после индустриализации эпопея, в которой только по призыву Ленинского комсомола приняло участие более 350 тыс. человек молодежи. Целина для них стала делом всей их жизни. Современным юношам и девушкам, о чем я с душевной болью сожалею, этого никогда уже не понять, как можно сорваться с насиженных мест и умчаться с песнями за тысячи километров в какие-то неведомые, продуваемые всеми ветрами, степи.  И там, в палатках, без элементарных бытовых условий пахать, сеять, бороться за сохранение урожая, строить поселки, школы, больницы, дома культуры, влюбляться и создавать семьи. Можно смело утверждать и это соответствует исторической правде, именно комсомол обеспечил успех в освоении целины и, обращаю внимание молодого читателя, явился основной организующей силой, успешно решавшей в силу «злой» необходимости за партийных и хозяйственных руководителей многие практические задачи. Но, как это часто бывало в нашей прошлой жизни, безмерно тщеславные «старшие» товарищи, наивно пожелавшие увековечить себя, и не только в бронзе, поспешили вписать золотом исключительно свои имена в эту эпопею.  Прочитайте, если, в каком-нибудь букинистическом магазине случайно попадется вам на глаза запылившаяся книжка «Целина», услужливо написанная придворными литераторами от имени Генерального секретаря ЦК КПСС Л. Брежнева, бывшего в те годы одним из руководителей партийной организации Казахстана; сначала вторым, а затем первым секретарем республиканского ЦК.

Болезненно «неравнодушный» к чужому успеху и в этом очень похожий на Хрущева, Леонид Ильич не пожелал делиться прижизненной славой с реальным руководителем программы освоения новых земель Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко. Тем самым легендарным начальником Центрального штаба партизанского движения в годы войны, секретарем ЦК ВКП(б) и вероятным, но не состоявшимся преемником Сталина на посту главы правительства. Вождю не хватило нескольких дней, чтобы осуществить задуманное, когда встревоженное такой перспективой, нарушавшей их честолюбивые замыслы, ближайшее окружение «помогло» ему уйти из жизни.  Хрущев всегда ревниво, до нескрываемой неприязни, относился к успехам Пономаренко: и в годы войны, и в послевоенное время, когда тот возглавлял коммунистов Белоруссии. Переход его в 1948 году по воле Сталина в Москву на должность секретаря ЦК насторожил уже многих; прожженным карьеристам не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться – это ближайший кадровый резерв Генералиссимуса. Никита Сергеевич   доверия вождя ему не простил, и, при первой же возможности убрал его со всех значимых партийных и государственных постов в Москве. Понаблюдав за поведением Л.И. Брежнева после 1953 года и убедившись в личной преданности своего украинского «воспитанника, решил освободить ему место 1-го секретаря ЦК компартии Казахстана. Кадровые решения он принимал быстро, власть позволяла, и в 1955 году на целых десять лет отправил П.К. Пономаренко послом СССР в различные страны — подальше на всякий случай от Кремля, чтобы исключить соблазн затеять политическую интригу и вернуться в категорию «бессмертных».  Смею заметить, это был испытанный, проверенный десятилетиями, метод устранения их высшего эшелона опасных конкурентов и свидетелей их неприглядной борьбы за власть.

Та же судьба, а точнее сказать, ссылка, ожидала в будущем и многих первых секретарей ЦК ВЛКСМ. Но это так, информация к размышлению. Старцев, сонно восседавших в Политбюро и находившихся в состоянии сумеречного сознания, до смерти пугала энергия молодых руководителей, и любое свежее дуновение, исходившее от них, они воспринимали как жуткий, пронизывающий до костей сквозняк, чрезвычайно опасный для их бесценного здоровья. Как же партия и народ будут жить без них, пропадут несмышленыши. Не нашлось в книге места и для Ленинского комсомола – где-то там, «вдалеке», «пылил» и посты для встречи молодежи с оркестром устраивал на вокзалах, и больше ни-ни.  Везде и во всем —  партия, только родная и всемогущая партия, и, естественно, ее будущий вездесущий Генсек. О Хрущеве тоже ни строчки, обидно было бы ему, доживи тот до этого черного дня, а он так рассчитывал на бессмертие в памяти благодарных потомков. Таковы были суровые реалии борьбы за власть в КПСС, лидеры которой срывали голос и рвали на себе «тельняшки», отстаивая свое монопольное право на токование мифических ленинских принципов партийной жизни.  А споткнувшихся «коней», не раздумывая, пристреливали даже на переправе – все равно, как пели в песне «отряд не заметил потери бойца». Под отрядом я понимаю здесь народ, жизненными интересами которого, как дубиной до сих пор размахивают честолюбцы, рвущиеся к власти.   Ну, да Бог с ними, этими «верными ленинцами», сколько их еще было, пока окончательно не угробили страну. Мне лично, дороже комсомол и молодежь моего детства и юности.  Конечно, без их святой веры в свое Отечество, его светлое будущее, доверия партии и своим вожакам, как бы патетично сегодня это не звучало, такой героизм был бы невозможен. Да, мой читатель, это те самые, оболганные либералами патриотизм и любовь к Родине, без которых ничего героического и возвышающего нас над обыденностью в жизни не происходит.

Я подробно остановлюсь на освоении целины, потому что именно в те годы началось активное участие Никиты Сергеевича в формировании общегосударственной экономической политики, при выполнении которой и проявились все характерные особенности его неоднозначной личности политика и человека, волей судьбы взлетевшего на вершину власти в стране, обладавшей ядерным оружием и строящей социализм.

Идея освоения новых сельскохозяйственных земель стара как этот мир. Этим испокон веков занимались русские крестьяне, добывая трудом хлеб насущный. Дикая степь, где можно было стабильно получать высокие урожаи, была недоступна мирным землепашцам, по ней до середины 17 века денно и нощно рыскали, как стаи голодных волков, ненасытные полчища степняков всех мастей. Не ведавшие ремесел, они из века в век кормились набегами на русские деревни и города, грабежами и торговлей угнанных в рабство славян.  Поэтому не нужно удивляться, что и в 21-м веке мы так сильно отличаемся от них по менталитету. Ислам, конечно, играет в этих, не будем упрощать, сложно преодолимых различиях не последнюю роль, но не меньшее значение имеет и многовековая вражда, сохраняющаяся в памяти потомков степных властителей, которые никогда не простят нам своего исторического поражения в борьбе за жизненное пространство Евразии. Но это тема для другого трудного разговора. В России, кто не знает, было развито подсечное земледелие. Трудолюбивые сильные славяне, жившие в лесах, которые кормили и охраняли их от злого «степняка», были всегда ограничены в площадях плодородной земли. Ее можно было отвоевать только у леса. Способ освоения новых территорий хорошо известен – лес корчевали (подсекали), а потом сжигали. На очищенной от пней и корней делянке, вспахав и взрыхлив ее, сеяли пшеницу. Несколько лет урожай был высокий, и как только почва истощалась, расчищали новый участок.   Но плодородной земли всегда не хватало, и потому распахивали все подряд. Природные ресурсы, их доступность позволяли на протяжении веков вести экстенсивное хозяйство, не заботясь о новых технологиях ведения дел на селе. Этот метод, как и психологию крестьян, унаследовала советская власть и ее руководители, у которых, к тому же, катастрофически не хватало ни денег, ни надлежащих знаний для изменения экономического поведения людей. Мало что изменилось даже после проведения индустриализации и коллективизации, когда Россия-СССР, спасибо коммунистам и «деспоту» Сталину, надрываясь, из последних сил вытащила себя из средневековья в 20-й век.

Кого в этом винить? Самодержавие? Можно, конечно, чтобы любители «старины далекой» не рыдали лукаво о России, которую мы потеряли. Клеймить можно кого угодно, но от этого нам не легче и теперь, в 21 веке, когда снова бал правит пещерный капитализм и 43 млн. гектаров плодородной земли заросли сорняком и молодым лесом не на окраинах, а, прежде всего, в центре России. Но если у КПСС и ее не очень грамотных, после Сталина, руководителей, все-таки, болела душа за дело, то у нынешних «генеральных секретарей», больших любителей современного отдыха в горах, но, видимо, страдающих от переизбытка знаний о всем сущем, ничего не болит. «Мы не пашем, не сеем, не строем, мы гордимся общественным строем» — эти полные сарказма строчки песенки из кинофильма, некогда блестяще исполненные Валентином Гафтом были посвящены советской номенклатуре, но еще в большей степени они относятся к сегодняшним распорядителям богатства страны.

Проблема снабжения населения и обеспечение   продовольственной независимости Советского Союза были постоянной головной болью правительства. Не от хорошей жизни партия решила провести ускоренную и очень болезненную для крестьян коллективизацию, и только, со скрипом заработала новая экономика и появилась надежда, что голод начала 30-х годов не повторится, началась война.  Несчастная моя страна, как только она выстояла в эти годы лихолетья. Я уже не говорю о хорошо известных человеческих потерях, но лишь специалисты сегодня помнят, что в зоне оккупации в мирное время производилось в масштабе всей страны 55-60% зерна, в том числе до 75%кукурузы, почти 90% — сахарной свеклы, 65% — подсолнечника, 45% — картофеля, 40% — мясопродуктов, 35% — молочной продукции. Гитлеровцы вывезли или уничтожили почти 200 тысяч(!) тракторов и комбайнов – это примерно треть парка сельскохозяйственных машин в 1940 году в СССР. Хулителей советской экономики прошу задуматься о гигантской численности машин, выпущенных только за восемь лет созданной в годы первой пятилетки промышленностью. И, еще две цифры – государство лишилась 25% млн. голов скота и 40% предприятий по переработке продукции села. Вот такая ужасающая статистика. В этом катастрофическом состоянии началось послевоенное восстановление экономического потенциала. И вновь удар – засуха, погубившая урожай 1946-1947 годов.  В своих мемуарах Хрущев жестко критикует Сталина за то, что он в условиях страшного голода, когда вновь выявились случаи людоедства, отдал распоряжение экспортировать 2,5 миллиона тонн зерна, главным образом в качестве помощи Чехословакии, Польше, Румынии и Болгарии. Зерном СССР покрывал и расходы на покупку в Западной Европе необходимого в промышленности высокотехнологичного оборудования, без которого мы не создали бы в сжатые сроки ядерного щита и космической отрасли, также работающей на оборону. Сложный вопрос. Думаю, что с позиций сегодняшнего дня ответить на него невозможно. Я, по крайней мере, не берусь. Слишком многие политические факторы влияли на решения, которые принимали в те годы руководители партии и правительства. В том числе и реальность новой войны с бывшими союзниками во главе с США, несказанно обогатившейся на поставках вооружения. В этих условиях Сталин стремился обрести союзников и в противовес Западу создать Восточный блок. Примечательно то, что Хрущев в середине 50-х годов и не только, в ущерб населению страны, будет оказывать помощь тем же соцстранам в годы кризиса, но это уже будет проявлением его государственной мудрости.

Если верить Хрущеву, после войны Сталин, ошалевший от Победы, совершено перестал работать, все решения стал принимать самостоятельно, игнорируя ЦК, и, что самое возмутительное, не прислушивался даже к мнению необычайно возмужавшего и набравшегося в годы войны ума Никиты Сергеевича, чем вызывал его искреннее возмущение.  Разумеется, без доброго совета настоящего ленинца, вождь постоянно совершал грубейшие политические ошибки в управлении партией и государством, терроризировал кадры и, нравственно деградируя, «безбожно» пил, спаивая и унижая «молодежь» в руководстве партии.  Редкая глупость, конечно, замешанная на подлости.  Но это как раз и есть одна из граней его личности, о которой читатель должен знать.

В 1946 году, когда разрушенная страна в очередной раз стала еще и заложником природы, Сталин поручил специалистам в области сельского хозяйства разработать научно обоснованные предложения по гарантированному обеспечению населения и промышленности сельскохозяйственной продукцией, повышению урожайности земледелия и продуктивности животноводства. Предлагалось внести предложения и по материальному стимулированию роста производительности труда сельчан. Я веду речь о межведомственной комиссии под руководством академиков Т. Д. Лысенко и В. С. Немчинова. Символично, что комиссия просуществовала до 1954 года и была распущена, а деятельность ее была признана неудовлетворительной. Уже тогда никто тогда не сомневался —  истиной причиной негативной оценки их предложений явилось принципиальное несогласие ученых с инициативой Хрущева по ускоренному освоению целинных и залежных земель. Специалистам было ясно, как божий день, принятие такого решения неизбежно приведет к консервации архаичных методов сельскохозяйственного производства. В итоге произошло то, против чего протестовали специалисты.  Ставка на продолжение экстенсивного пути развития обрекла стану на бедность, обнищание села и, как следствие, продовольственную зависимость от «проклятого империализма».

И снова «головокружение» от успехов?

Прежде чем более подробно познакомить читателя с аргументами специалистов, подведем коротко итоги целиной эпопеи, ставшей яркой, я бы сказал больше, героической частью нашей истории. Эпопеи, которая, к огорчению Леонида Ильича и его почитателей, все-таки, связана с именем его предшественника и Ленинского комсомолом, олицетворявшим советскую молодежь, которая к принятию этого неоднозначного решения Пленума ЦК КПСС не имела отношения. Сработал принцип доверия «старшим товарищам» — партия сказала —  надо, комсомол ответил – есть! Так было всегда в истории моей любимой организации – вера в социализм и партию трудом молодежи воплощалась в новых заводах и городах. Целину подняли за четыре года, и в 1959 году Хрущев с гордостью объявил об этом на 21 съезде коммунистов Советского Союза: «Благодаря успешному освоению целинных земель появилась возможность не только существенно улучшить снабжение продовольствием городов и промышленных центров, но и поставить задачу превзойти(!) США по уровню развития сельского хозяйства». Вот так, ни много — ни мало, а революционным наскоком взять и обогнать, не знавшую войн, крупнейшую империалистическую державу. Маниловщина – это еще одна черта личности Никиты Сергеевича, вполне безобидная у простого человека, не обремененного властью, и недопустимая для руководителя огромной державы, власть которого, еще раз приведу это полюбившееся мне сравнение, можно было сравнить, пожалуй, лишь с «данными Небом» полномочиями фараонов Древнего Египта. У руководителей партии началось типичное «головокружение от успехов», как не вспомнить здесь название известной сталинской статьи, характеризующей фантазии и оторванность от реалий жизни многих советских руководителей в первые годы коллективизации.  Понятно, почему это произошло – первые результаты впечатляли.  За шесть лет было поднято 41,8 млн. га ранее не используемых земель. Только в первые два года было создано 425 зерновых совхозов, на землях которых стали собирать не виданные урожаи.  Уж 1954 году Советский союз собрал 85, 5 млн. тонн зерна (в том числе на целине 27, 1 млн. тонн), а в 1960 году 125 млн. тонн, из них на новых землях 58,7 млн. тонн. Это стало возможным благодаря тому, что на целину были брошены вся выпускаемая новая техника, люди и, разумеется, финансы. Новому лидеру страны была нужна безоговорочная победа и, чтобы в нее поверили все, кто не жил в тех краях.

Медь духовых оркестров и гром праздничных салютов заглушили звуки первых тревожных голосов, что лихая «сабельная атака» нарушила в степи экологическое равновесие и, как следствие ветровой и химической эрозии почв, начались губительные пыльные бури. Результат не замедлил сказаться на урожайности зерновых. Только в 1956- 1958 г. г. было «сдуто» 10 млн. гектаров пашни, равной все территории Венгрии. Эффективность первых лет сельскохозяйственного производства упала на 65%. Постоянно росло потребление химических удобрений, впоследствии заразивших и почву, и зерно, и водоемы. К тому же, к 1958 году посевные площади под зерновыми и техническими культурами в русском Нечерноземье, в Центрально- Черноземном регионе РСФСР и Среднем Поволжье сократились из-за отсутствия денег, техники и людей почти вдвое. Победа «линии партии и правительства» оказалась пирровой. Но «главнокомандующий» борьбы за хлеб никогда не признает своего поражения. Это его характерная черта. В своих ошибках он каялся только в кабинете Сталина – виновные будут «назначаться» им всегда из «глупых» членов Президиума ЦК, нерадивых министров, недалеких ученых и специалистов, которые не так поняли его ценные указания и советы, не проявили должной инициативы, смекалки и вообще оказались людьми безответственными, не достойными доверия партии.

Теперь же поговорим о том, что он, решая личные политические проблемы, пронес мимо ушей, не желая слушать специалистов, посмевших иметь свое собственное мнение, отличное от позиции «корифея» в проблемах сельского хозяйства.   «Ретрограды» от науки, не оценившие революционные методы увеличения производства зерна, предложенные партийным вождем, «безответственно» предупреждали руководство страны, что распашка под зерновые 40 млн. гектаров целинных и залежных земель, резко отличающихся по свойствам от сельхозугодий других регионов СССР, потребует иных способов обработки, которыми сельчане еще не владели. Высокая урожайность будет кратковременной, не более 2-3 лет, а затем потребуются дополнительные огромные затраты на увеличение производства химических удобрений и строительство систем искусственного орошения для поддержания плодородия почвы.  Чрезмерное увлечение химией и орошением, а без этого не обойтись, неизбежно приведет к загрязнению, засолению и кислотному заболачиванию почв, последствия которых будут неустранимы.  Нужно быть готовыми к тому, что уже через 5-6 лет плодородный слой сократится на 10-15%, а в дальнейшем, не мене, чем на 25-35%.  И еще, прогнозировали специалисты, народное хозяйство Советского Союза ждут катастрофические последствия – на огромной территории, от Волги до Алтая, станет невозможным животноводство, как отрасли сельского хозяйства. А в дальнейшем, по мере увеличения площадей искусственного орошения, потребуется строительство многокилометровых отводов от рек Волги, Урала, Иртыша, Оби и других водоемов, включая Каспий, вплоть до изменения русла рек и течений, что также крайне отрицательно скажется на отраслях экономики регионов, примыкающих к целинным землям.

Совершенно не случайным было негативное отношение опытного В. М. Молотова, единственного, пожалуй, кто обладал государственным мышлением в верхнем эшелоне власти, к предложению Хрущева. Позднее, в беседах с Феликсом Чуевым, он с горечью говорил: «Целину начали осваивать преждевременно. Безусловно, это была нелепость. В таком размере – авантюра. Я никогда не был против освоения целины, хотя Хрущев меня объявил главным противником… Но, я с самого начала был сторонником освоения целины в ограниченных масштабах, а не в таких громадных, которые нас заставили огромные средства вложить, нести колоссальные расходы вместо того, чтобы в обжитых районах поднимать то, что уже готово… Я предлагал вложить эти деньги в наше Нечерноземье, а поднимать постепенно. А Хрущев нашел идею и несется, как саврас без узды! Сумей рассчитать, прикинь, посоветуйся, что люди скажут. Нет – давай, давай».  Если Молотова на Западе называли мистер «Нет», то неугомонного и поверхностного лидера коммунистической партии можно было смело называть мистер «Давай, давай». Иного словосочетания в выражении своей воли в работе с людьми, даже на уровне управления государством, он не знал.

Самокритичность, это не про него!

Пройдет десять лет нахождения его на вершине власти и инициатор освоения новых земель, обвиненный во всех мыслимых партийных грехах, в октябре 1964 года будет низвергнут с «Олимпа» и водворен на «вечное» поселение в Московскую область. Здесь, в непривычной для него звенящей тишине, не смирившийся с поражением, предаваясь воспоминаниям, он проведет последние годы своей бурной жизни, чтобы упокоиться на Новодевичьем кладбище. Время подумать о прожитом судьба ему предоставила, не так щедро, конечно, как «заклятым» соратникам Вячеславу Молотову и Лазарю Кагановичу, но все-таки. За семь лет он успеет «выплеснуть душу» в микрофон магнитофона, выместив всю свою злость на бывших сподвижников, не найдя для них ни одного хорошего слова. Многокилометровые ленты, вывезенные с его согласия сынком в США, расшифрованные, тщательно отредактированные и на порядок увеличенные в объеме, будут посвящены ему — мудрому, принципиальному, посвятившему всю жизнь истинного ленинца борьбе за социализм, со Сталиным и его клевретами, оболгавшими его. Об этом мы еще поговорим, а пока заглянем в его мемуары и познакомимся с тем, что же он думал о целине спустя десять лет, когда все, о чем с тревогой предупреждали специалисты, подтвердилось.

В своих выводах Никита Сергеевич неумолим: «Собственно, выбора способа ведения хозяйства у нас не было. Хлеб нам был нужен не завтра, а буквально сегодня. Расширение посевных площадей давало возможность быстрого увеличения сбора зерна, уже осенью можно было получить урожай… Считаю, что их освоение послужило для нас спасением, было хозяйственной необходимостью». И, на этой же странице: «Но не все годы приносили нам радость (Как мягко, вскользь сказано – В.П.), осваивая эти земли, мы знали(!), что урожайные годы здесь чередуются с неурожайными… Самый низкий урожай на целине получили в 1963 году… Наступило трудное время: ведь у нас не было резервов. Мы даже были вынуждены закупать зерно за границей». Ничто не могло поколебать твердолобого честолюбца в своей правоте, и говорить с ним на эту тему было бесполезно. Я обращаю внимание читателя, что в лице Хрущева мы имели довольно распространенный на Руси тип правителя – временщик.  Психология их достаточно примитивная и была невольно афористично сформулирована Аркадием Гайдаром в своем знаменитом рассказе «Мальчиш-Кибальчиш»: «Нам бы день продержаться, да ночь простоять!» Печально, что и в «новой» России на «хозяйстве» сидит эта же «гильдия» временщиков и «плохишей». Но к замечательному детскому герою мой вывод не относится!

По итогам этого злопамятного года в Советском Союзе собрали всего лишь 107,5 тонн зерна, что значительно, в полтора раза было меньше, чем   в прошлом.  ЦК КПСС и Совмин с легкой заминкой, но отреагировали достаточно быстро – ввели ограничение на использование зерна для корма скоту. И то верно, самим не хватает и, главное, виновных назначили. Последствия не заставили себя ждать – начался массовый забой многострадальных буренок. Просто катастрофически не везло им с советской властью с самого начала коллективизации – как-то так получилось, что мешали они организованному сознательного крестьянства под руководством партии к счастливой колхозной жизни. В городах, на прилавках магазинов, как в конце 50-х, в избытке появилось мясо и даже колбасы, и никаких очередей. Правда, стало заметно меньше молока, но жители городов, далеких от злых проблем села, радовались, но не долго, всего несколько месяцев. Исчезло не только молоко, но и начались серьезные перебои с мясом – стало грустно. Очереди, озлобленность, мат и косые взгляды в сторону местных партийных работников, вид которых и без того не излучал былого оптимизма. Буренок ликвидировали как «класс», мясо их съели, молоко выпили, но счастливее от сытой жизни не стали – хлеба, все-равно, не хватало. Прекратилась выпечка любимых с детства батонов и булок, сейчас такого вкусного хлеба печь не умеют, исчезли кондитерские изделия, которыми мы, дети деревень и маленьких городков Российской Федерации, и так не были избалованы. Белый хлеб выдавали только дошкольным учреждениям и некоторым больным по специальным справкам с гербовой печатью. Без справки с печатью – никуда! Грустно, конечно, все это вспоминать, но из песни слов не выкинешь, что было, то было.

Современному молодому жителю крупного российского мегаполиса этого не понять. Ему не важно, из какой страны привезено, главное, что продуктовые магазины, прошу прощения, супермаркеты, глаз радуют: в избытке мясо, вожделенная колбаса – всего не перечислишь. Хлебные прилавки бесчисленных киосков ломятся от разнообразия хлебобулочных изделий. Обнаглевшие диетологи по телевидению призывают озаботиться о фигуре и исключить его из рациона, или свести потребление до минимума, иначе вас ждет трагическая судьба – вы потеряете от лишнего веса свою сексуальность, и вас непременно бросит бойфренд. Я на минуту представил, чтобы сделали наши вечно озабоченные матери, повстречав на улице такого «эксперта» — он навсегда лишился бы своей сексуальности.  Потому что представить в годы моего детства и юности семейный стол обычного советского человека без хлеба просто невозможно. Первый вопрос: «Мама, а где хлеб?»

Тальменка, поселок хлебный!

Хорошо помню эту тяжелую для страны осень 1963 года; мне —   тринадцать лет и, прошедшей весной, накануне дня рождения В. И. Ленина, я, в нарушение уставных ограничений по возрасту, вступил в комсомол. Нравились мне старшие ребята-комсомольцы, и очень хотелось быть вместе с ними.  В тринадцать лет мы были уже достаточно взрослые и кое-что в жизни смыслили. Понимали, по крайней мере, как тяжело достается родителям хлеб насущный – мне, безотцовщине, это было ясно лучше многих. Начало сентября, моя очередь за хлебом в магазин №15 243-я и записана химическим карандашом при свидетелях на ладони в пять утра. За мной еще человек 50-70. Выбор небольшой – идти утром в школу и остаться ни с чем, а ежедневное «меню» и без того скудное, или стоять в томительном ожидании, когда подъедет до боли знакомая машина. Разумеется, хлеб важнее, да и стоять не скучно – рядом школьные друзья, есть с кем и о чем поговорить. Занятия можно было безнаказанно пропустить раза два, не более, иначе неприятностей не оберешься. Но, голь, как известно, на выдумки богата. Между железнодорожной станцией Черепаново, где мы с мамой пробовали выжить, покинув в годы второго издания коллективизации деревню моего детства Елбань, и г. Барнаулом есть небольшое поселение Тальменка, где советский народ жил более сыто, потому что у них было другое снабжение – «орсовское», как его уважительно и со значением в голосе называли. С хлебом, как выяснилось, у них особых проблем не было. Хоть убей, никто из нас не знал, что за важный объект находился в этом маленьком поселке, и почему жителям его было положено питаться лучше, чем нам.

Не помню уже, кто из взрослых нас надоумил, но с той поры мы с дружком каждое воскресенье ранним утречком прыгали на товарный поезд, благо, что составы формировались на станции, и через тридцать минут были уже у заветной цели. Как сейчас помню, зайти в магазин было одно удовольствие – продовольственные полки, так нам тогда казалось, ломились от продуктов, которых мы в глаза не видели.  Ни очередей, ни злых с утра продавщиц – другой, не виданный нами мир. Но наших денег хватало только на 5-6 булок вожделенного белого хлеба. Но, какого! Булки большие, свежие, поджаристые, до того аппетитные, что мы захлебывались слюной – от одного только запаха кружилась голова. Я и сейчас чувствую этот чудный аромат, такого хлеба давно уже нет и в помине. Тальменка станция небольшая, жители там хорошо знали друг друга и чужаков особенно не жаловали. Но нас, мальчишек, не обижали – все же прекрасно понимали, что мы «пасемся» на их поле не от хорошей жизни. Вероятно, срабатывало полузабытое чувство классовой солидарности. Затоварившись хлебом и спрятав его в чистые холщовые мешки, мы прыгали на первый проходящий товарняк и мчались домой, где наши мамы не находили себе место, дожидаясь своих добытчиков. И, так, до следующего выходного. Наши «половецкие налеты» на благословенную Тальменку продолжались несколько месяцев, пока не наступили знаменитые сибирские холода, и ездить на продуваемых жгучими ветрами товарниках стало просто опасно для жизни. К тому же, в декабре снабжение хлебобулочными изделиями несколько наладилось, пришлось, как позднее выяснилось, правительству пойти на поклон к проклятым буржуям. Тогда еще никто не догадывался, что это унижение, оплачиваемое валютой, затянется на десятилетия.

Об этом Никита Сергеевич уже не узнает, но его сын все эти годы будет добросовестно переиздавать его невообразимые по объему, мемуары, из которых читателю будет видно, как маниловские прожекты, а они рождались чуть ли не ежедневно, кружили голову идейному вдохновителю освоения целинных земель. Вообще, замечено, что руководители России-СССР обладали и обладают редким свойством вдохновляться собственными грандиозными проектами, от которых у граждан потом десятилетия голова раскалывается от боли.

«Беда, коль пироги начнет печи сапожник…»

Н. С. Хрущев, такое часто бывает с малообразованными людьми, совершенно искренне полагал, сто его знаний, полученных на практической работе, вполне достаточно, чтобы понимать и решать самые сложные проблемы в народном хозяйстве, особенно не оглядываясь на мнение ученых и специалистов. Пренебрежение в чем-то было обоснованным, потому что эта публика часто поспешно соглашалась с любым «высоким мнением», не желая конфликтовать – дороже обойдется. Но он не понимал, их конформизм, боюсь, что значения этого слов он не знал, порожден страхом за себя. Слишком свежа была еще в памяти атмосфера недоверия 20-30-х годов, когда ценой даже не ошибки, а просто наличия иного от «комиссарского», мнения, была жизнь или годы, проведенные в Гулаге. А Никита Сергеевич, с его ярко выраженной напористостью и безаппеляционностью суждений, явно не располагал к дискуссии. Тем более, для больших ученых не являлось тайной, как прогибались члены Президиума, когда встречались с категоричностью суждений своего первого секретаря, обошедшего всех на «повороте» исторической колеи и уверенно взявшего бразды правления в свои руки.  Крайне зависимым в таких условиях становится человек, достигший власти, и наличие партийного билета в кармане часто делало его более уязвимым. Таковы реалии жизни и попробуйте мне возразить.

Никита Сергеевич всегда питал «слабость» к сельскому хозяйству, хотя в своих мемуарах неоднократно утверждал обратное, не имел, мол, специального образования, намекая, что, вообще-то, он металлист и прочая, прочая…   Кокетничал, конечно, намекая на личную скромность, тем более даже Сталин, не знаю почему, прислушивался к его мнению. Вероятно, что и сам многого не понимал, потому и оставил после себя нищую деревню, и виной тому была не только война и затраты на создание атомной бомбы. Не любили марксисты крестьян, чуждыми были они в планах переустройства мира. Все надежды были связаны с пролетариатом, которому, как они полагали, терять нечего в индустриальных странах Европы. А в России? Можно, конечно, в сжатые сроки совершить невозможное, проведя индустриализацию и коллективизацию, но сформировать классический рабочий класс и новое крестьянство за 10-20 лет нельзя. Нужна добрая сотня лет, без гарантированного, как показало время, результата. Социальная структура общества формируется не по теоретическим лекалам обожествленных классиков, она кристаллизуется в зависимости от складывающихся экономических отношений в обществе и реального отношения людей к конституированным формам собственности.  Так было всегда, так будет и впредь в обозримом будущем. Социализм, в его ранней стадии, не является исключением.

Выдающихся результатов в преобразовании села у нашего героя в годы, когда он руководил регионами, не наблюдалось. Все начиналось с громких предложений что-то перестроить, внедрить, догнать и перегнать —  на этом все и заканчивалось. Но «мнение» о его профессионализме, особенно в сельском хозяйстве, почему-то, сопровождало Хрущева на протяжении всех лет партийной и государственной карьеры. Не случайно, когда на октябрьском пленуме ЦК КПСС в 1964 году решалась его судьба, А. И. Микоян, занимавший Председателя Верховного Совета СССР, зная, как никто другой, сокрушительные результаты «профессионализма» боевого товарища, тем не менее, настойчиво рекомендовал утвердить его министром сельского хозяйства. Я, порой, отказываюсь понимать, что это были за люди!

Поэтому, есть смысл, вернувшись в пятидесятые годы, освежить в памяти и другие его, нашумевшие в свое время, инициативы. Прежде всего, это принудительное, без учета мнения местных руководителей и, разумеется, кто они такие, сельчан, укрупнение совхозов, колхозов, которое позволило бы в больших масштабах использовать машины и избавиться на селе от тяжелого ручного труда. Благая цель? Кто сомневается!  Один лишь вопрос. Кто просчитал экономические и социальные последствия реформы? История об этом умалчивает. Вторая идея «фикс» за которую он подвергся жестокой критике Сталина, ускоренное создание аграрных городов с типовыми домами средней этажности, общеобразовательными школами, детскими садами, больницами и другими объектами соцкультбыта. Скажете, чем плоха идея? Отвечу – это была очередная авантюра, которая совершенно не учитывала экономические возможности страны, подрывала и без того измордованное поборами село. Каким ему виделась конечная цель столь благородного порыва? В иной, красивой жизни, жители аграрных городов лишались личного спасительного подворья, огородов, скота с одной, по-настоящему, коммунистической целью – сельчане должны сосредоточиться исключительно на общественном производстве. Результаты реформы, по мнению автора, должны были сказаться незамедлительно — потребности населения страны будут полностью удовлетворены благодаря высокопроизводительному труду в укрупненных сельскохозяйственных предприятиях. И, последнее, все деревни предполагалось снести. В самом деле, зачем нужна нищая архаика в стране победившего социализма. Осознав, что он «погорячился» и преждевременно вылез со своей инициативой, Никита Сергеевич покаялся в партийной газете, стерпел выволочку от вождя и затаился, ожидая своего часа.  Час настал, остановить его после 1957 года было некому.

В 1962-м году, обеспокоенный снижающейся эффективностью промышленного и сельскохозяйственного производства, он решил, что виноваты в этом и партийные органы. Возразить здесь нечего, коль партия всему голова —  сами так решили после смерти Сталина, значит должна отвечать за ошибки. Логика размышлений его понятна. Народное хозяйство страны за послевоенные годы значительно выросло и стало более сложным в управлении, и, поэтому, нужно привести все в соответствие с изменившимися условиями экономической деятельности.  Тем более, партийные работники не могут быть одновременно специалистами в промышленности и аграрном производстве. Выход один – разделить существующие партийные органы на промышленные и сельскохозяйственные. Он вполне серьезно предлагал Председателю КГБ В. Е. Семичастному подумать и о разделении органов безопасности по такому же принципу — тому стоило больших трудов отстоять прежнюю структуру. Роль партии, по мнению Хрущева, в этом случае объективно усилится, потому что партийный аппарат приблизится к производственным предприятиям. Город от села оторвался, живет своими заботами. Неправильно это, партийные работники должны быть ближе к крестьянскому труду. И тогда все у нас наладится: и на заводах, и надои станут выше, и мясное животноводство в гору пойдет, и урожайность зерновых повысится. Не нужно ничего усложнять, товарищи, необходимо быть ближе к народу, своевременно реагировать на недостатки и личным примером увлекать тружеников на достижение высоких результатов. Логика для руководителя партии и правительства огромной страны «железная».  Других факторов, влияющих на эффективность управления народным хозяйством, не существует.

Эта реорганизация в условиях монополии партии на власть, стала вершиной глупости его инициатив. Что поразительно, но не удивительно, на ноябрьском Пленуме ЦК КПСС (1962г.) очередную авантюру, как всегда, дружно поддержали. И кто вы, думаете, активнее всех голосовал? Брежнев, Подгорный и Полянский.  Умел Леонид Ильич показать свою преданность. Не нужно брать с меня пример и иронизировать – это талант, вовремя быть рядом, иначе не стал бы Генеральным секретарем и, даже, страшно сказать, Маршалом Советского Союза. Был ли результат, спросите? Разумеется, и не заставил себя ждать. Неразбериха в управлении, что и требовалось доказать. Но, партийных, советских и хозяйственных руководителей тех «героических» лет, ничем удивить было уже нельзя. За десять лет у них выработался иммунитет на самодурство Хрущева. Первое, что сделали бывшие «единомышленники» дорогого Никиты Сергеевича, после того как отправили его на пенсию, отменили свое собственное решение.  Обращаю внимание моего взыскательного читателя, единогласно. Одни и те же люди —  элита КПСС. Вероятно, в таком единодушии и заключалась коллективная мудрость партии. Главное, всегда дружно поддержать инициативу, чтобы потом не привлекли к персональной ответственности за политическую незрелость и отклонение от набившей оскомину «генеральной линии».  Им даже не приходило в голову, что банальный конформизм они провозгласили «торжеством» ленинских норм и принципов, якобы, извращенных Сталиным. Так что же, повторяю вновь и вновь, это были за принципы, которые после 1953 года возвращали, возвращали и так не смогли вернуть, пока подло преданная вождями КПСС не ушла в небытие. Хрущев среди них в первых рядах – он сделал все, что мог для дискредитации ее и советской власти.  

 

«…а над кручей, а над кручей пьяный кучер гонит взмыленных коней!»

Попробую дать промежуточную характеристику человеку и политику, который волею судьбы в течение десяти лет как пьяный кучер управлял Русью-тройкой. Вероятно, именно его «светлый» образ стал примером в 90-е годы еще для одного запойного «кучера». Еще раз хочу согласиться с теми, кто утверждал, что Хрущев был человеком целеустремленным, обладавшим огромным опытом практической работы в важнейших регионах страны, что было его преимуществом перед другими претендентами на власть. Он искренне считал, что недостаток грамоты вполне компенсируется энергией и кавалерийским наскоком.  Его в этом убедила вся революционная атмосфера 20-х и первой половины 30-х годов, когда он стремительно сделал карьеру. Человек крайностей, левак, он искренне верил в народную мудрость.  А она гласила, что не боги горшки обжигают и, поэтому, был необычайно смел в своих прожектах. Он, разумеется, считал себя верным ленинцем, быстро забыв, что когда-то с придыханием четверть века величал себя учеником именно Сталина, а уж потом, всех остальных, по ранжиру.

Я даже не исключаю, что именно от Сталина он услышал мысль Ленина об основном звене при решении экономических и политических проблем. Самое сложное, определить это самое звено, а если уж оно известно, дружно, что есть мочи, ухватиться за него, и успех обеспечен. Никогда не занимавшийся конкретными хозяйственными делами, за которые нужно нести персональную ответственность, а сделавший в борьбе с троцкистами и разными «уклонами» блестящую партийную карьеру, он приобрел, по тем временам, бесценный опыт «командования», где демагогия играла не последнюю роль. Именно поэтому, он чувствовал себя очень уверенно в постановке задач на посту Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совмина СССР. Заполучив почти божественную власть, его замыслы приобрели космический характер. Чего только стоила Программа построения коммунизма к 1980-му году.

Если уж говорить о наличии здравомыслящих людей в руководстве партии, что-то понимающих в экономике того же сельского хозяйства, то речь должна идти, как это ни странно, о Маленкове. Сразу после смерти Сталина по его инициативе, против которой, как всегда, никто не возразил, в том числе и Хрущев, не укрепивший еще свое положение в ЦК, было принято решение об отмене грабительских, по-другому не назвать, налогов на крестьян.  И, что было крайне важным, последовало «высочайшее» дозволение увеличить в несколько раз приусадебные участки. Результат, не чудо ли, не заставил себя ждать — в 1954 году в стране резко возросло количество произведенной сельскохозяйственной продукции, полнокровно заработали магазины потребкооперации и рынки в районных центрах, где неведомо откуда для ортодоксальных коммунистов, появилось, радующее глаз неизбалованного советского потребителя, разнообразие продуктов питания. Самолюбие Хрущева было травмировано. Этого успеха он Маленкову не простит никогда. Совсем не важно, что крестьяне, в кои веки, почувствовали «отеческую заботу партии и родного правительства», такое благодеяние должно быть непременно связано только с его светлым именем. Он главный источник и хранитель ленинской мудрости и любви к народу. Отныне и во веки веков! Так и хочется сказать, «Аминь!» Но, с благочестием Никиты Сергеевича подождем, неведомо оно было воинствующему атеисту и жестокому гонителю церкви. Его волновали дела земные – власть, слава и лесть окружающих – все то, без чего он не мыслил своей жизни.

В январе 1955-го года, укрепивший, после избрания Первым секретарем ЦК, свое положение в Президиуме и среди региональных руководителей партии, он все припомнит ненавистному Маленкову. И критику его «гениальных», планов создания уже в 1951-м году аграрных городков, и покушение на святое в теории экономики социализма, в которой наш герой разбирался, да простят меня ортодоксальные коммунисты, как свинья в апельсинах. Какое святотатство, он предложил изменить, хотя бы на несколько лет, приоритеты в пользу производства товаров группы «Б», что незамедлительно сказалось бы на уровне жизни трудящихся. Такой крамолы в развитии советской экономики Хрущев допустить не мог, здесь он, по-прежнему, верный ученик Сталина, его память бережно хранила правильную стратегию развития для 30-х и послевоенных лет, когда тот ратовал за ускоренное создание и восстановления промышленного потенциала страны.  И, опять же, почему это предложение звучит не из его уст? Доколе будет продолжаться это своеволие? Более того, Маленков на правах Председателя Совета Министров СССР продолжает вести заседания Президиума ЦК, полагая, что с него будет достаточно и руководства Секретариатом.  Это ли не ущемление авторитета и умаления роли Первого секретаря, а значит и всей партии.  На Пленуме ЦК КПСС он дал полную волю своему возмущению, обвинив растерявшегося Георгия Максимилиановича во всех смертельных грехах: «… Маленковым была допущена теоретически неправильное и политически вредное противостояние темпов развития тяжелой промышленности темпам легкой и пищевой промышленности… Не случайно, поэтому, некоторые горе-экономисты, ухватившись за ошибочное высказывание тов. Маленкова, стали развивать уже явно антимарксистские, антиленинские, правооппортунистические взгляды по коренным вопросам экономики…». Чувствуете, каков слог, какой напор, а самое главное, узнаваемая аргументация второй половины 20-х годов! Сразу видно непримиримого борца с троцкизмом и различными уклонами в партии большевиков в 20-30 годы, не смотря на симпатии к Бухарину. Согласимся, выучка была и, на самом деле, нешуточная.

Услышав яростные обвинения в свой адрес и возмущенный гул голосов участников Пленума, глава Совмина не просто сник, мгновенно сдулся – осознал, что этот раунд в борьбе за верховную власть им бездарно проигран. Этот горлопан мощным ударом ноги выбил под ним кресло, к которому он стремился многие годы, беспощадно расправляясь с соперниками.  Не знаю, вспоминал ли он в те минуты, как безжалостно фабриковал «ленинградское дело», убирая вместе с Берией и оратором, стоящим на трибуне, конкурентов. Жаль, но нам так и не узнать, снилась ли ему по ночам партийная тюрьма, созданная при его активном участии, где истязали руководителей обороны Ленинграда. Не пишет об это и его знаменитый сын, вспоминая об отце, как ему кажется, оболганном и незаслуженно забытом. «Бумеранг» возвращается, таковы законы подлости. Не потому ли Маленков не оставил после себя воспоминаний. Увы, есть и такие горькие страницы в истории коммунистической партии и советского государства, дорогой читатель, и ее мы обязаны знать.

Реформаторский зуд сродни чесотке.

Было бы большой несправедливостью с моей стороны не напомнить читателю еще об одной инициативе Хрущева, чуть не приведшую к управленческому коллапсу экономику Советского Союза. 10 мая 1957 года    Верховный Совет СССР одобрил предложение Хрущева о реорганизации системы управления народным хозяйством. С этой идеей он носился давно, но поддержки не находил. Поэтому решил соратников взять измором, убеждая их в своей правоте. Дискуссия шла не менее полугода и выявила среди, прежде всего, профессионалов, противников реформы. Имена их хорошо известны. Наиболее жестко аргументировал свои возражения Байбаков, возглавлявший Госплан СССР и Первухин М.Г. — Председатель Государственной экономической комиссии СССР. На их стороне были В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов и Сабуров. Суть возражений сводилась к следующему. Нельзя ликвидировать базовые министерства, от которых зависит состояние обороноспособности страны и экономики в целом.  Их ликвидация, по их мнению, приведет к потере управляемости и в итоге, хаосу в народном хозяйстве. Прежде чем начинать реформу такого масштаба, неплохо было бы сначала проверить целесообразность создания территориальных управлений и провести эксперимент в отраслях, производящих товары народного потребления и продовольствие, чтобы минимизировать риски. Что могу сказать — взвешенная и грамотная позиция ответственных людей, занимающих высокие государственные должности. Суть возражений ясна. Мы не против реформ, но не нужно спешить, необходимо хорошо подумать, провести эксперимент, а уже потом, когда будут ясны последствия, принимать решение.

Наивные люди, они привыкли иметь дело со Сталиным, для которого мотивированные возражения многое значили.  Здесь же восторжествовал иной подход. Какие к черту размышления, когда и так все ясно. Они не сразу поняли, что после 20 съезда Хрущев уже ни с кем советоваться не будет, а уж тем более, выслушивать чьи-либо возражения. Жалкие людишки, возомнили что-то о себе. Он себя мыслил новатором, великим революционером, глубоко разбирающемся в экономике страны и обладающим стратегическим мышлением. А все, кто ему возражает, ретрограды и узколобые ведомственники, не способные мыслить масштабно и перспективно. Новаторская решимость Хрущева объяснялась не только дьявольским честолюбием, все было намного сложнее. Он понимал, что в борьбе с оппонентами в составе Президиума ЦК ему могут помочь масштабные инициативы, исполнение которых сплотит вокруг него новых членов ЦК. Ведь в борьбе за власть ему, по-прежнему, нужно делать ставку на партийных работников и поэтому, не случайно, в новом составе партийного органа, избранного 20 съездом КПСС, были представлены руководители республиканских, краевых и областных комитетов партии и соответствующие лица государственных органов. Таких, с правом решающего голоса, благодаря усилиям Первого секретаря, набралось в ЦК 53%.  Разумеется, на них он мог рассчитывать, как и на поддержку Булганина, Брежнева, Суслова, Шверника, Фурцевой и давно всеми забытых Аристова и Беляева. Он не ошибся в своих расчетах, предложенная им концепция была одобрена и вынесена на пленум ЦК, но с первого захода не получилось, проклятые смутьяны не сдавались. Более того, к ним присоединился заместитель Председателя Совета Министров СССР И. Т. Тевосян, один из авторитетнейших руководителей промышленности, который прямо назвал план реформ ошибкой, за что тут же поплатился и отправился послом в Японию, где скоропостижно, в возрасте 56 лет, ушел в мир иной.

Последовательнее всех, как всегда, был Вячеслав Молотов. Он подготовил и официально внес в Президиум ЦК записку с возражением против задуманной реформы. Приведу выдержки из этого во всех отношениях интересного документа, чтобы читатель мог оценить уровень профессионализма и государственного мышления некоторых членов Президиума ЦК: «Представленный проект явно недоработан, страдает однобокостью и без существенных исправлений может внести серьезные затруднения в аппарат управления советской промышленности… При предлагаемой в проекте ликвидации почти всех промышленных министерств в центре государства не предусматривается никаких органов для руководства промышленностью, кроме планирующих органов, что, безусловно, недостаточно. Это поведет к такому ослаблению руководства промышленностью со стороны партии и правительства СССР, которое нанесет существенный ущерб ее дальнейшему развитию… Необходимо вместо упраздняемых министерств с их огромных и теперь ненужным аппаратом создать, по крайней мере, на ближайший период в центре (да очевидно, и в союзных республиках), например, несколько комитетов по основным отраслям промышленности со сравнительно небольшим аппаратом, руководители которых на правах министерств входили бы в состав Советов Министров. Такие комитеты при Совете Министров могли бы быть созданы по таким крупным отраслям промышленности: строительство, тяжелая промышленность, машиностроение, топливо и энергетика, производство товаров народного потребления и, возможно, еще некоторые. Совершенно неясен и такой вопрос, как вопрос об организации материально-технического снабжения промышленных предприятий и строек… Не ясно также, уменьшится ли административно-управленческий аппарат при осуществлении предложений, содержащихся в проекте. Никаких расчетов на этот счет не сделано».

Ответ последовал незамедлительно. 26 марта Хрущев направил уже свою записку в Президиум ЦК, в которой вместо анализа проблемы, подверг критике сам факт упорства Молотова после одобрения его предложения пленумом. Не забыв при этом, как всегда, бездоказательно обвинить его в оторванности от жизни и непонимании процессов, происходящих в экономике. Команда «фас» прозвучала, и 27 марта началось шельмование бывшего многолетнего Председателя Совнаркома.  Возмущению «хрущевцев» не было предела. Другие в лучшем случае, если и возражали, то на словах, не оставляя следов в документах. Этот же ортодокс, внося на обсуждение свои возражения в письменном виде, тем самым оставляет для истории факты разногласий в партийном ареопаге, что недопустимо с политической точки зрения, более того, дурно попахивает фракционностью. Верные ленинцы такого не допустят. Но, допустили — некачественно провели зачистку архивов, и сегодня добросовестные исследователи могут с ними ознакомиться. Хочу обратить внимание на поведение человека, ставшего преемником Хрущева против воли последнего. Речь идет, как вы догадываетесь, о не менее «дорогом Леониде Ильиче Брежневе», который честно отрабатывал свое возвращение в состав Президиума ЦК после изгнания из него в 1953 году. Он постоянно демонстрировал свою личную преданность Хрущеву, удивляя всех поразительной гибкостью не только позвоночника, но и эластичностью морали. Мы эту нравственную «гуттаперчевость» будем отмечать на протяжении всей его политической биографии, и еще вернемся в другой главе к анализу политической деятельности очередного гениального руководителя партии. Откровенной демонстрацией своей услужливой «лояльности» занимался не только Брежнев, в этом он ничем не отличался от других руководителей партии и правительства, которые своим «чего изволите» продлили себе время пребывания в составе руководства партией и государства.

Тупики некомпетентности.

Каждый из них демонстрировал поразительное незнание предмета дискуссии. Л. И. Брежнев: «если пойти по пути, который товарищи Молотов и Байбаков предлагают, — в тупик зайдем». Фурцева не нашла ничего умнее, как сказать с раздражением: «всякий раз какое-то особое внимание у Молотова. Тяжелый осадок остается». Ничего не скажешь, серьезный аргумент для члена Президиума ЦК – осадок у нее, видите ли, как с тяжелого похмелья, остается, и притом, очень тяжелый. И эта партийная дама возглавляла Московский городской комитет КПСС, а затем удостоилась чести быть некоторое время секретарем ЦК КПСС. Еще та была особа, из ткачих, как с гордостью подавала ее общественности советская печать. Не обходят стороной «ткачиху» и всеядные российские масс-медиа, усматривая в ее пролетарском происхождении, стремительном восхождении во власть и, особенно, деятельности на посту министра культуры СССР, светлые стороны советской действительности. Тем более, привлекательный образ так оживляется неустроенной личной жизнью, дружбой с великой Людмилой Зыкиной, попыткой суицида из-за обиды на Хрущева, который не включил ее на 22-м съезде вновь в состав Президиума ЦК. Как же такое можно пережить! Столько лет была в составе партийного ареопага, верой и правдой на всех постах служила Никите Сергеевичу, в трудные для него времена подставляла ему хрупкое женское плечо, и на тебе. Обидно! Да, не подумайте, что я делаю какие-то двусмысленные намеки, когда пишу о «женском плече», это просто фигура речи, не более. Представить Хрущева в роли любовника? Для этого нужно иметь больную фантазию, а за мной такого не наблюдалось. Екатерина Алексеевна была ярким воплощением мечты партийных органов о советской женщине, примерно, как о женщине Востока, выросшей из низов до вершин власти в государстве рабочих и крестьян. Эта «воплощенная мечта» имела много граней. Я напишу еще об одной из них, а вывод сделает читатель.

Тот самый «и примкнувший к ним Шепилов», бывший в те годы секретарем ЦК, а затем министром иностранных дел СССР, вспоминал, что Фурцева неоднократно заходила к нему в кабинет и возмущалась: «Что у нас творится, все разваливается, все гибнет… в Москве представлено 620 отраслей промышленности, кто, какой человек должен объединять все это?» Речь, как вы понимаете, идет о тех самых злополучных совнархозах, за которые еще совсем недавно она была готова лечь грудью на амбразуру. Но уже в середине июня она снова объявилась у Дмитрия Тимофеевича «бледная и возбужденная». «Я пришла предупредить вас, что, если вы позволите себе сказать, о чем мы с вами говорили, мы сотрем вас в лагерную пыль. Я секретарь МГК, МК мне тоже подчиняется, мы вас сотрем в лагерную пыль».  Предлагаю задуматься об атмосфере, царившей в высшем органе партийной власти и о людях, которые воплощали в себе «ум, совесть и честь нашей эпохи». Это какие-то тарантулы в банке, только в человеческом обличье. Чего стоил Михаил Суслов, который, как всегда, был неподражаем, а, главное, узнаваем: «Сам факт подачи записки т. Молотова вызывает партийный протест. (Не простой у него протест, а партийный – В.П.) Нелояльно!»

Какие там контраргументы в дискуссии о возможных опасностях для народного хозяйства, таящихся в поспешных реформах. Опасность, оказывается, заключается в нелояльности, выразившейся в несогласии с мнением самого Никиты Сергеевича, а этого, выдуманная ими партийная этика не допускает. Спрашивается, при чем здесь провозглашенная коллегиальность руководства в Президиуме ЦК, когда речь идет об отстаивании принципиальной, аргументированной позиции при обсуждении важнейшей государственной проблемы? Ортодоксального сталинца Вячеслава Михайловича осудили почти все. Дрогнули, услышав «страшные» слова о фракционности и посягательстве, не приведи, Господи, на ленинские нормы ведения дискуссии.  Опустив глаза, это сделали и всё понимающие Маленков, Шепилов и Первухин, один из главных и профессиональных противников реформы. Лишь Лазарь Моисеевич Каганович и Председатель Верховного Совета СССР Климент Ефремович Ворошилов, тряхнувшие стариной, защищали до конца позицию Молотова, но их одинокие голоса потонули в хоре «единомышленников».

«Оппортунисты» знали, что особое мнение им с рук не сойдет, верный ленинец был на редкость злопамятен и мстителен, и, чтобы другим неповадно было, всегда преследовал инакомыслящих. Вслед за Тевосяном при согласии услужливого большинства в партийном руководстве, Николай Александрович Байбаков был освобожден от важнейшей в системе управления экономикой страны должности и назначен Председателем Госплана РСФСР, несопоставимую по значению в иерархии власти. А затем ему ясно дали понять, каков настоящий «размер его шляпы» и назначили председателем Краснодарского, а затем Северо-Кавказского совнархозов. Сталинский нарком и это пережил, не ушел в небытие, и после смещения «волюнтариста» еще много лет успешно возглавлял Госплан СССР, пока новая плеяда партийных авантюристов в главе с Михаилом Горбачевым не избавилась от излишне грамотного «сталинского наркома», отправив на пенсию.  Он, как и Молотов, до конца своей жизни остался профессионалом и человеком чести, пережив всех «гениальных» лидеров КПСС. Хрущев победил, на сессии Верховного Совета был принят закон, которым одномоментно упразднялись 10 общесоюзных и 15 союзно-республиканских министерств. Всего же ликвидировали 141 министерство, а предприятия, находившиеся в их ведении, были преданы региональным совнархозам, руководившими многими отраслями промышленности на подведомственной им территории. Это  была пиррова победа!

Мрачные прогнозы Молотова, Байбакова, Тевосяна и Первухина сбылись, наступил хаос в управлении народным хозяйством. Последствия для экономики оказались катастрофическими. В который раз обращаю внимание читателя на пресловутый ленинский принцип коллегиального руководства, который, если верить мемуарам Хрущева, был им возвращен в практику работы Президиума ЦК. Это был фантом, а если быть точнее, сознательная ложь, придуманная услужливыми клевретами нового вождя, рвущегося к единоначалию. Его никогда не было в практике работы партийных органов, сама природа этой организации исключала нечто подобное. Все, принимая решение, «косили» глазом, стараясь предугадать позицию первого лица. Этакое врожденное «большевистское косоглазие». Как это не кощунственно звучит для антисталинистов, но именно при нем обсуждении государственных проблем учитывались аргументы «инакомыслящих», потому что он меньше всего думал о собственной персоне. За убедительные контраргументы никого не грозили стереть в лагерную пыль, по крайней мере, от вождя таких слов не слышали. Но все знали о неминуемой ответственности за неправильно принятое или неисполненное решение. Сразу предупреждаю, что я далек от идеализации методов управления Иосифа Виссарионовича, всем хорошо известна его жесткость и «тигриные» глаза в минуты гнева, которые он, все-таки, старался тщательно скрывать, встречаясь с учеными и специалистами, мнением которых дорожил.

В защиту своей позиции приведу признание человека, которого сложно обвинить в любви к нему. Этого хитроумного и прожженного политика звать Анастас Иванович Микоян. Он, после 1953-го года, вместе со своим другом Хрущевым чуть не надорвались в стремлении опорочить Сталина и методы его управления и, отдадим им должное, весьма преуспели, особенно среди «авангарда» советского общества — партийно-советской номенклатуры и, всегда готовой продаться творческой интеллигенции. Я приведу два его высказывания, а мой принципиальный читатель сам сделает выводы. Первое, звучащее как приговор осужденному: «В течение примерно 20 лет у нас фактически не было коллективного руководства, процветал культ личности, осужденный еще Марксом, а затем и Лениным, и это, конечно, не могло не оказать крайне отрицательного влияния на положение дел в партии и на ее деятельность. И, теперь, когда…восстановлено коллективное руководство на основе ленинской принципиальности и ленинского единства, чувствуется все плодотворнее влияние ленинских методов руководства». Читаешь и мороз по коже… Есть и второе признание, представляющее для нас интерес. Анастас Иванович, обладавший абсолютным политическим нюхом, не мог не сообразить на склоне лет, что нужно вовремя дистанцироваться и от Хрущева, иначе будущие историки его обвинят во лжи, а он уже думал о вечности, работая над мемуарами. В итоге, он был вынужден признать: «Каждый из нас имел полную возможность высказать и защитить свое мнение или предложение. Мы откровенно обсуждали самые сложные и спорные вопросы… встречая со стороны Сталина в большинстве случаев понимание, разумное и терпимое отношение даже тогда, когда наши высказывания были ему явно не по душе…Более того, нередко бывало, когда убежденный нашими доводами, Сталин менял свою первоначальную точку зрения по тому или иному вопросу».  Представляю, как непросто ему дались эти строки, но он был умный человек и прекрасно понимал, что лучше сказать правду, на всякий случай, чтобы многочисленному потомству не было стыдно за предка.

За все инициативы Хрущева, после изгнания из «храма» еретиков и ортодоксов во главе с Молотовым и их публичного поношения, члены ЦК КПСС и его Президиума уже голосовали единогласно, а как же, они свято чтили «заветы» Владимира Ильича, к которым он не имел никакого отношения. Все решения принимались «коллегиально» — спрашивать за провалы в экономике и политике было не с кого. За весь хаос, порожденный единомыслием, ответил дорогой до недавнего времени Никита Сергеевич. Удобно, чертовски удобно ни за что не отвечать, сохраняя лишь верность «хозяину». Сначала, спасая свои шкуры, все, что было нехорошего в стране, свалили на мертвого Сталина, затем пригвоздили к позору Хрущева, сам виноват, многократно подставился, а через 17 лет пришла очередь ответить за старческое слабоумие очередному «выдающемуся продолжателю дала Ленина».

Лукавая тень Иосифа Сталина.

Никита Сергеевич очень любил вышитые украинские рубашки – вышиванки, т.е. без галстука и воротника, кто не знает.  Хотя, о чем это я пишу после киевского «Майдана» 2014 года, когда этот красивый национальный наряд стал символом возрождения украинской нации, порабощенной, якобы, несколько веков тому назад «клятыми москалями». Наш герой одевал их к месту и не к месту, особенно в 50-е годы – кто посмел бы сделать ему замечание. Отдадим ему должное, Хрущев умел понравиться и простому народу, и украинской интеллигенции, и националистам, с которыми если верить ему, вел беспощадную борьбу, отстаивая дружбу народов СССР.  Нравился и грозному вождю, когда с видимым удовольствием, по воспоминаниям товарищей по партии, приближенных к Сталину, умело валял «дурачка», громко, безбожно перевирая мелодию, пел украинские песни, и, неуклюже, но старательно отплясывал. Правда, сам он в своих воспоминаниях это категорически отрицает. Да, пел, плясал, пил, трапезничал, но с отвращением, в отличие от других. Стиснув зубы. Что же было делать – жизнь дороже. Вот так, сплясал без энтузиазма и прямой дорогой в Гулаг, а то, глядишь, и на эшафот. Страшное дело. Много чего он нафантазировал, оправдывая свое предательство — об это мы еще поговорим.

А пока попробуем немного очеловечить Сталина, хотя и не он сейчас главный герой. Как, ни странно, может показаться сегодня, вождь любил в короткие минуты отдыха пошутить, и не так пошло, как об этом написал любитель «вышиванок» и его последователи. Этот суровый и вечно сосредоточенный человек ценил и юмор других, ему вообще   нравилось, когда его соратники сбрасывали с себя маски твердолобых вождей, а на их окаменевших лицах оживали глаза, и появлялась улыбка. Обладая тенором с приятным тембром, он с удовольствием пел и ему нравилось, когда хорошо поют другие. Зная эти особенности характера вождя, Хрущев был себе на уме и в общении с руководителями партии и правительства, в те годы, маска добродушия и бесхитростного простачка не покидала его маловыразительное лицо. Ему верили, отдадим должное способностям в лицедействе верного сталинца, что, конечно же свидетельствует о непростой душе политика.  Вот уж поистине, чужая душа – потемки.  Не забудем еще одной причины доброжелательности Сталина по отношению к Хрущеву. Познакомила их Надежда Аллилуева, а он ее очень любил, и память о ней никогда не покидала его. Сладостная и горькая была эта память. Двух женщин вождь любил в жизни – в молодости Екатерину Сванидзе, в зрелые годы – Надежду. Вместе с их уходом из жизни исчезло безвозвратно многое, что согревало душу воителя. Дважды в своей судьбе, не обращая внимания на окружающих, не в силах сдержать рвущийся стон, он горько рыдал во время похорон, понимая, что обречен в этом мире на одиночество. Навсегда. Не сомневаюсь, хитрый политикан в украинской рубашке, понимал, какая нить связывала его с вождем, и умело подогревал память, демонстрируя свою преданность.

Хрущев в своей жизни многократно и нагло лгал не только коммунистам, но и народу, находя во лжи вдохновение и спасение. Его мало беспокоило, что кто-то может уличить и устыдить, и, тем более, «схватить за руку», а после захвата власти, почувствовав силу, вообще перестал себя контролировать. Ему хватило ума быстро сообразить, что старая гвардия после смерти Сталина, отдав, малодушно, его имя на поругание, потеряла ориентиры не только в государственной деятельности, но растеряла и былые бойцовские качества, отдавшись на милость нового политического течения.  Оказалось, что без него герои былых сражений ничего не могут. Выходит, вождь был прав, когда на организационном Пленуме ЦК после 19-го съезда ВКП(б) жестко говорил, что они постарели и не могут уже работать с полной отдачей. Но он не сказал о главном, старая гвардия растеряла свои волевые качества и в жесткой борьбе с Западом не выстоит и, растерявшись, капитулирует.  Но и такие, деморализованные, они были не нужны новому лидеру, само их нахождение рядом в Президиуме раздражало и мешало Никите Сергеевичу ощущать себя в новом качестве вождя, и не менее.  К тому же он стал замечать, что «старики» начали приходить в себя от потрясений последних лет и стали с возмущением реагировать на его бесконечные выкрутасы. Их неожиданно объединила память о прошедших годах и о другом стиле руководства, когда было нечеловечески тяжело, работали на пределе сил, но где над всеми довлел всеобъемлющий ясный ум Сталина, его государственная мудрость и жесткая ответственность за принимаемые решения. И, что важно, осознание многими из них стратегической цели развития страны.   Они были воспитаны на этих принципах, жили и работали по ним три десятилетия и не мыслили, что как-то иначе можно служить партии и государству.

Хотя, и я в это убежден, никогда среди высших руководителей страны не было настоящей дружбы единомышленников и искренних товарищеских отношений. В основном, только вынужденная терпимость, взаимная неприязнь, зависть к ближнему и готовность помочь упасть оступившемуся соратнику.  Так было и при Ленине, и Сталине, и ничего не изменилось после ухода последнего из жизни. Поведение людей, «выбившихся в люди», диктует сама природа борьбы за власть – психология человека неизменна на протяжении тысячелетий и наивные иллюзии бывших партийных идеологов о возможности воспитания «нового» человека при социализме, просто смешны. Никакое самое прогрессивное общественное бытие не изменит биологической наследственности «гомо сапиенс», в лучшем случае оно способно скорректировать асоциальные грани его поведения. В этом его «нечеловеческая» суть. Но, это так, к слову.

«Ветераны» не ожидали, они не были готовы к такому повороту событий, когда откуда ни возьмись, как черт из табакерки, на сцену, шустро перебирая ножками, вкатился дурашливый, пьянеющий от своеволия и безнаказанности тип, всеми манерами напоминающий провинциального купчика 2-й гильдии, решившего от души покуражиться в Москве. Мол, знай наших! Понимание, что дурашливость такого «избранника судьбы» подрывает не только авторитет руководителей партии, но и мощь страны, пришло быстро, и оно на время объединило «прозревших». Для современных историков понятно, что никакой организованной антипартийной группы не было изначально, Сталин под страхом смерти отбил у многих желание играть в такие опасные игры.  Знал ли об этом   Хрущев? Без сомнения, потому что КГБ под началом Серова изначально было на его стороне и отслеживало все передвижения смутьянов. Но это было уже не главным. Особенно, когда облаченный в тогу победитель, грозя кулаком, заходился   в «праведном» гневе на трибунах, понося, на чем свет стоит Молотова, Маленкова, Кагановича и, примкнувшего к ним «негодяя» Шипилова. Пережив страх быть низвергнутым, он, войдя в транс, изливал свою ненависть к ним часами.  Их обличали в антипартийном заговоре все бывшие соратники, а они даже ни разу не собирались вместе, чтобы обсудить совместные действия против Хрущева. Поразительная беспомощность некогда, без сомнения, выдающихся политических деятелей, от которых зависела судьба не только Советского Союза, но и всего мира. Как же все в этом мире людей зыбко и эфемерно, особенно в политике.  Знаете, что меня поразило в свое время, когда впервые я познакомился со всеми подробностями схватки, от исхода которой зависела судьба СССР.  На заседании Президиума, где Хрущева освободили от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС, речь не шла об изгнании из руководства партией, его оставили в составе Президиума и назначили министром сельского хозяйства(!).

В этом несостоявшемся решении проявилось истинное отношение руководства партии и государства к селу и крестьянам.  Этих не жалко, можно и дальше проводить эксперименты над бесконечно терпеливыми кормильцами России. Классовая ненависть, упакованная в яркие идеологические фантики, по-прежнему, лежала в основе решений партийных органов, направленных на обуздание и постепенное уничтожение «мелкобуржуазной стихии», т.е. крестьян, если верить Ленину, союзнику рабочего класса в борьбе за социализм.

Догоним и перегоним США… или стрельба по воробьям.

Когда потомки детей Арбата и «оттепели» с душевной теплотой говорят о Хрущеве, делая вид, что им неведома его роль в репрессиях, они, как правило, обращают внимание на то, что он, в отличие от Сталина, привлек внимание всей партии к проблемам сельскохозяйственного производства и коренным образом изменил облик села. Для этого партийные органы, как когда-то в коллективизацию, направили руководителями совхозов и колхозов десятки тысяч офицеров, демобилизованных из армии в связи с резким сокращением численности Вооруженных Сил СССР. Среди назначенцев, конечно же, было много сильных и замечательных людей, прошедших войну и посвятивших себя армии. Более того, многие из них были выходцы из крестьян и любовь к своему деревенскому детству пронесли сквозь годы военного лихолетья и тяжелую судьбу скитальцев по бесконечным гарнизонам в 40-50-е годы. Но что они могли дать селу, которое покинули 15-20 лет назад безусыми пареньками, не имея соответствующего образования и обладая специфическим армейским опытом работы с людьми. Для многих резкое изменение судьбы стало настоящей драмой, а для армии – трагедией. Но кто и когда при монопольной власти коммунистической партии считался с интересами конкретных людей. Партия в лице своих твердолобых вождей занималась социальной инженерией и в проводимых опытах предпочитала оперировать миллионными массами, где не было места душевным переживаниям разных там интеллигентных хлюпиков. Итог очередного комиссарского призыва известен – армия потеряла носителей бесценного фронтового опыта, а село и промышленность не приобрели столь нужных для дела специалистов.

В это же самое время, под пропагандистский звон, выполняя указания «главного специалиста» по селу, вся страна начинала дружно разводить кроликов. Комсомол, разумеется, «впереди планеты» всей —  инициативы и трудовой энтузиазм молодежи били через край.  Как же иначе, партия сказала – нужно! Год-два, максимум – три, и население будет обеспечено в избытке диетическим мясом. Господи, кто только не участвовал в этой авантюре: производственные коллективы, воинские части, колхозы и совхозы, школы и ремесленные училища. Готовые на все пионеры и юные комсомольцы, живущие в районных центрах и на селе, строили во дворах многоярусные клетки и бережно ухаживали за питомцами.   Хорошие, искренние ребятишки моего детства! Они так хотели быть полезными своей любимой советской стране.  Прошло несколько лет и, как это часто было, и не только в те годы, о «бедных» кроликах, вдруг, забыли. Прежде всего «старшие товарищи», которые неожиданно для себя прозрели, что кролики – это та же китайская «стрельба по воробьям», не более того. Замолчали газеты и радио, исчезли звонкие рапорты передовиков.  Почему кролики бедные, спросите? Отвечу. Если бы вы знали, сколько десятков миллионов их «героически» пало во время эпидемий и по причине безграмотного ухода за ними!  Думаете, кто–то ответил персонально за столь «облегченный» подход в решении сложнейшей государственной проблемы? Ничего подобного.  Представьте на миг, кто только по призыву партии не разводил кроликов: производственные коллективы и школы, ученики в домашних условиях и ремесленные училища, не остались в стороне и военные. Как же без них, политработники всегда на страже выполнения решений партии! Проще сказать, кто не участвовал в этой дурацкой затее, отнимавшей силы и энергию у здравомыслящих людей.  Помните горькие слова из песни В. Высоцкого: «Сколько веры и лесу повалено…»  Это ведь тоже пример репрессий, только против здравого смысла людей.  Пишу эти строки и вспоминаю комсомол, без иронии – по-другому, при монополии на власть первого лица в партии, и быть в те времена не могло.  Тем более, для неискушенного сознания и еще не обремененного знаниями ума были хорошо понятны именно такие «революционные» постановки задач решения тяжелейших экономических проблем.

Эпидемия простых решений, исходившая от Хрущева, заразила не только руководителей всех уровней, но и большинство народа. Она коверкала психологию молодежи, которую приучали к штурмовщине, вместо ориентации на серьезную квалифицированную работу, в том числе и в сфере управления.  Страна, стремясь не отстать от Запада, уверенно вступала в эпоху научно-технического прогресса, а ее самоуверенный руководитель пропагандировал «комиссарские» методы решения проблем 20-х годов, близких и понятных ему и, тем, «себе на уме», в руководстве партией, которые, за редким исключением, из желания показать свою лояльность были готовы поддержать любую его глупость. Именно в 50-е годы у молодежи стали появляться первые вопросы к «старшим товарищам» о целях и методах социалистического строительства, цене бесконечной штурмовщины на производстве и жертвах классовой борьбы.  Отвечать же на них было некому, но, нужно честно признаться, нам в «тяжелое прошлое» не хотелось особенно и верить. Годы юности пролетают настолько стремительно, что не успеваешь, как иногда кажется, серьезно задуматься над смыслами жизни. Все время и силы занимают школа, вуз, встреча с заводом, разумеется, любовь и все связанные с ней последствия. Не успеешь оглянуться, как требовательный голос сынишки требует, чтобы папочка взял его на ручки.  Но, сознание зреет и мужает вместе с эпохой и пониманием ответственности, которая неизменно ложится на мужские плечи.  Пройдет 15-20 лет, и, даже такие революционные романтики, как я, не отказавшиеся до сих пор от идеалов социализма, скажут себе, что твоя партия больна. Серьезно больна, если из своего чрева постоянно исторгает на вершину власти сплошную номенклатурную серость без веры в будущее, да и к тому же еще и без царя в голове.

Хрущев и ему подобные жертвы тщеславия, властолюбия и невежества, когда приходят к власти, вызывают в обществе эпидемию массового психоза, который выражается в бесконечном реформировании всего и вся. Они уподобляются тому типу женщин-домохозяек, которые одурев от заточения в четырех стенах, начинают терроризировать близких перестановкой мебели в воскресные дни. И нет этому конца, потому что искренне убеждены, стоит поменять местами кресла и диваны, и жизнь заиграет новыми красками. В этом заключается их личная трагедия – они, в силу разных причин, не способны что-то серьезно изменить в своей тусклой жизни и поэтому, стимулируя себя, начинают лихорадочно двигать мебель, менять обои и ежедневно выбивать ковры. Заканчивается все это, как правило, нервным срывом и обращением к специалистам по психозам. Таких явлений в повседневной жизни немало, и страдают от них, прежде всего, близкие. Все значительно хуже, а если говорить точнее, совсем плохо, хочу повториться, когда эти люди приходят во власть.  Ибо, как гласит народная мудрость, нет ничего опаснее, чем дурак с инициативой.

Дураком, как вы понимаете, Никиту Сергеевича назвать нельзя, неглупым от рождения был товарищ, но данной ему природой-матушкой энергией разумно распорядиться не смог. Прорывалась она наружу постоянно в форме различных инициатив, как лава действующего вулкана. Нужно понимать, что люди практического склада ума, но не получившие надлежащего образования, постоянно испытывают потребность в самоутверждении. Эта скрытая форма ущемленного самолюбия часто проявляется в многочисленных «идеях», иногда полезных, но чаще бессмысленных из-за непродуманности и непредсказуемости их последствий.  Мы, конечно, люди простые, из народа, но себе цену знаем, не лыком шиты. Предлагаю читателю немного пофантазировать и представить   альтернативную историю не только страны, но и нашего героя, который, после окончания рабфака, горя желанием учиться, как завещал великий Ленин, успешно поступает и получает образование в техническом вузе. И, уже, где-нибудь, в конце 20-х годов пополняет ряды советских инженеров, которых буквально с руками открывали – специалистов катастрофически не хватало. Ничуть не сомневаюсь, что на волне индустриализации, обладая несомненными организаторскими, техническими способностями и деловой хваткой, он непременно стал бы директором крупного завода, одного из первенцев пятилетки, и вписал бы навечно свое имя в историю СССР, как красный директор. Не исключаю дальнейшей блестящей карьеры и в качестве славного сталинского наркома, руководителя промышленности, не оборви в подвалах Лубянки штатный исполнитель приговоров «тройки» его замечательной биографии. Такой печальной итог исключить нельзя, ведь реальный Хрущев отправил на эшафот десятки тысяч честных и нужных стране людей лишь только потому, что они были более грамотные, чем он, и по наивности верили в чистоту замыслов вождей революции. Сейчас стало модным создавать красивые истории из выдуманной альтернативной истории, но мы-то с вами живем в реальном мире, где нет места иллюзиям. Но всегда находится место властолюбию, корысти и тщеславию.

Продолжим размышления о человеке и политике, который воплотил в себе многое из того, что в «приличном» обществе его сделало бы не рукопожатым. Но сегодня, мой читатель, мы прекрасно понимаем, что так называемое приличное общество – это идеалистическая, а точнее, лукавая и далеко не безобидная выдумка своекорыстных хитрецов, не существующая в жестоком мире. Наличие его было бы самым ярким свидетельством долгожданного торжества идей Христа среди людей, во имя которых, спасая погрязшее в грехе человечество, он принял муки от рук римских безбожников по коварному навету еврейских фарисеев. Идеи Сына Божьего, к счастью, живы, но сказать, что побеждают, не могу.  Но без них человечество снова оказалось бы в пещерах своих далеких предков, греясь после охоты возле огня, дарованного им неведомой силой. Не было воплощением добродетели и советское общество, которое новоявленные «пророки» от марксизма-ленинизма из Президиума ЦК пробовали сконструировать по христианским заповедям, лукаво исключив из Морального кодекса строителей коммунизма и списка основоположников новой религии для угнетенных трудящихся имя Спасителя, без которого, как выяснилось, вся борьба за нравственное совершенство человека является бессмысленным. Но коммунистические вожди по незнанию этого не понимали, а тут еще как проклятие —  болезненное тщеславие, ибо каждый в душе своей видел, прежде всего, себя на месте Христа в новом коммунистическом летоисчислении, и не менее. Такова природа и последствия, если кто до сих пор не знает, опасного психического заболевания под названием «вождизм». Не случайно, главные лидеры КПСС мечтали в душе своей быть увековеченными в Мавзолее рядом с Лениным. Все они, без исключения, взобравшись на трон «вождя», уже через несколько лет покрывались бронзой и становились «верными, великими, выдающимися, гениальными и так до бесконечности, продолжателями бессмертного дела Ленина». Тем, кому сегодня немного за тридцать, такого потопа льстивого словоблудия, к счастью, уже не помнят, а их отцы и деды вкусили его вдоволь. Менялись только имена, а набор эпитетов оставался без изменения.  Может быть не так уж и далеки от истины те, кто полагает, что хитроумный Никита Сергеевич не зря подсуетился и организовал перезахоронение Сталина, освободив тем самым место рядом с Ильичом. А свято место, как известно, пустым не бывает. Но, это так, мысли вслух.

Партия – наш рулевой!

А мы, тем временем, снова вернемся в 50-е годы, когда самый «беспокойный» руководитель ленинской партии, буквально сгорал от распиравшего его желания что-нибудь еще «этакое» предложить изумленному народу. Причины появления его спонтанных инициатив во внутренней политике в те годы можно назвать вполне определенно.  Хрущев, как и многие другие руководители, разумеется, видел проблемы страны, но не понимал их природы. Смешно, скажу откровенно, было бы их не замечать, т.к. они «лежали» на поверхности повседневной жизни сотен миллионов людей и «исходили криком», привлекая к себе внимание.  Поэтому, бесполезно искать здесь проявление какой-то особой государственной мудрости, свойственной лишь наиболее выдающимся продолжателям «бессмертного», если верить партийным идеологам того времени, дела В. И. Ленина.   Опасные перекосы в экономике и социальной жизни, накопившиеся за прошедшие десятилетия жизни в чрезвычайных условиях, нужно было исправлять немедленно, иначе социальный взрыв был неизбежен. Или это сделали бы другие, не менее проницательные и амбиционные, но более расторопные.  Такого развития событий наш честолюбец допустить не мог и его напористость, как никогда, здесь оказалась кстати. Не забудем, тень грозного вождя еще висела над страной, его призрак являлся не только ему и не он один просыпался по ночам в холодном поту, и не мог заснуть до утра. Объявив войну мертвому Сталину, а точнее, народной памяти о нем, Хрущев прекрасно понимал, что только проклятий по отношению, как пел поэт, «холодному прошлому», недостаточно.

Как воздух нужны были масштабные проекты в экономике и социальной жизни, которые коснулись бы каждого и вовлекли, прежде всего, в свою орбиту молодежь. Поэтому, совершенно не случайно он сделал ставку на комсомол и его честолюбивых лидеров, популярных среди юношества страны. И это была правильная политика, независимо от того, какие личные цели он преследовал. Будущее всегда за молодежью и эту философскую аксиому умные политики всегда помнят. ВЛКСМ и был олицетворением будущего страны Советов – так это изначально задумывалось. Я попросил бы современных скептиков из либералов доказать мне обратное. Убежден, не получится, как ни старайтесь. Справедливости ради нужно признать, что именно с приходом к власти Хрущева, влияние ЦК комсомола, статус региональных организаций был резко повышен и, прежде всего, потому, что возросла его роль в решении народнохозяйственных проблем. Молодежь всегда легка на подъем – это замечательное качество возраста, помноженное на патриотизм того поколения, и было своевременно востребовано руководством партии. «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым!» замечательный мобилизующий лозунг на все времена. Спросите, почему? Отвечу. Поставьте вместо слова коммунизм, как несбыточной мечты в обозримом будущем «недозревшего человечества» —  ключевое понятие в генотипе русского человека «справедливое завтра», и смысл не изменится.    Мы еще вернемся к этой теме и порассуждаем, чем своекорыстное забвение этой азбучной истины в 70-80-е годы обернулось для Советского Союза — страны, которую мы безвозвратно потеряли.

Нет ничего более опасного для бурно развивающейся страны, требующей постоянного обновления всех сторон ее жизни, когда власть оказывается надолго в руках геронтократов, потому что на смену им, как правило, из безвременья приходят люди случайные, не готовые ни профессионально, ни нравственно исполнять государственные обязанности. Разумеется, речь идет о Горбачеве и Ельцине, политиках, которые никогда не были бы допущены в верхние эшелоны власти, не случись, похожая на эпидемию, смерть «небожителей», выбившая в железобетонной стене Политбюро ЦК огромные пробоины, чем и воспользовались ловкие, и падкие на материальные блага честолюбивые функционеры периода «застоя» в КПСС. Но, к Никите Сергеевичу, как вы понимаете, мои вынужденные отвлечения от темы имеют уже косвенное отношения, это будет полностью на совести его преемников, любить которых у него не было никаких оснований. Они в его сознании были типичные предатели, заговорщики. Портреты многих из них никогда не украшали бы колонны праздничных демонстраций и красные уголки в воинских частях, не прояви он к ним высочайшей милости, даже к тем, чьи способности умещаются, как гласит китайская мудрость, в плетеной корзинке за плечами.  И, еще одно замечание. Останься во главе руководства страной Хрущев, никого из будущих долгожителей во власти не было бы уже в середине 60-х годов, за исключением, вероятно, Косыгина, Громыко и Устинова. Остальных он не уважал, считал бездарями и, в чем-то был прав. Но это была бы уже альтернативная история.

Когда мы с возмущением и с сарказмом говорим и пишем о «завихрениях» Никиты Сергеевича, то должны ясно понимать, что вместе с ним в этом «вихре» кружились миллиона два партийных, советских, комсомольских и профсоюзных работников. Не говоря уже о многочисленной «обслуге» из технической и творческой интеллигенции, чьей общей профессиональной обязанностью была разработка и осуществление умной государственной политики.  В интересах народа, уточняю на всякий случай для тех, кто забыл. Бывает и такое, правда, не столь часто, в «реалполитик».  Речь идет здесь об ответственности всей системы советской власти. Значит, мы должны честно признаться, что в самой ее природе и методах осуществления, было что-то глубоко неправильное, что часто обнуляло огромный потенциал развития государства, особенно в последние 15 лет его существования.  Итог известен —  поражение КПСС в начале 90-х годов и, как следствие, распад СССР, нашей исторической России.

Я снова и снова возвращаю читателя к пониманию неоднозначной, не умаляя ее огромных заслуг, роли коммунистической партии в истории Советского Союза. Не нормальным было, прежде всего, положение Генерального или Первого секретаря ЦК КПСС, коль речь идет о Хрущеве, во властной вертикали государства. С избранием на этот пост он сразу приобретал в условиях сложившихся в партии традиций, по сути, ничем фактически не ограниченную власть. Все разговоры о демократическом централизме, как основополагающем принципе построения партии, коллективном руководстве, как показала история, чистейшая демагогия для простачков от политики. В этих условиях психологические особенности личности партийного лидера, его привычки, наклонности и нравственные принципы, которыми он руководствуется, начинают оказывать серьезное влияние на всю политическую деятельность. Я уже не говорю о том, насколько его образование, квалификация и то, что мы называем мудростью государственного деятеля, соответствуют задачам экономического и социального развития страны. Все это создавало соответствующую атмосферу не только в Политбюро ЦК, партии в целом, но и в обществе.  Мы все, дети того времени, невольные свидетели метаморфоз, происходивших с руководителями страны, на наших глазах не только покрывались бронзой их окаменевшие лица, но становились до неузнаваемости «глянцевыми» некогда правдивые биографии.  Интересно, узнавали ли они себя на склоне лет, читая всю многотомную чушь, написанную придворными литературными «неграми». Я не случайно познакомил читателя со своими наблюдениями, которые, возможно, будут интересны для молодого поколения, интересующегося канувшей в лету эпохе их дедов и прадедов, и поверьте мне, исполненной не только драматизма, но и истинного величия.  Так было в нашей стране, здесь ни убавить, ни прибавить.

Все сказанное выше имеет прямое отношение и к «дорогому Никите Сергеевичу». Это как говорил один популярный киногерой из блатной послевоенной Одессы с лицом актера Владимира Машкова, «картина маслом». Человек он был эмоциональный, любознательный, и поэтому легко влюблялся во все новое, ему неизвестное. И все было бы ничего, но эта влюбчивость мешала ему сосредоточиться на чем-то конкретном и доводить начатое дело до конца. Как это не парадоксально звучит, многие свои инициативы он доводил до абсурда, но, остановиться, подумать, скорректировать подходы и добиться положительного результата — почти никогда. Может быть, лишь строительство панельных пятиэтажек. Увлечение кроликами, как любовная интрижка советского отпускника на черноморском побережье, прошла довольно быстро. Как пелось в одной популярной песне времен моей молодости «И другая любовь за собой повела…», и носила она звучное иностранное имя – кукуруза. Посетив во время визита в США штат Айова, наш любознательный лидер познакомился с американским фермером, который выращивал гибридную кукурузу, и был буквально ошеломлен увиденным. Вот оно долгожданное решение проблемы белковых кормов для мясного животноводства в СССР. За дело, дорогие товарищи! И вся страна в очередном трудовом порыве принялась сеять кукурузу по все матушке-России, включая не только южные области, но и Север, и Дальний Восток. К черту мнение этих «слабоумных», оторванных от жизни ученых из Академии сельского хозяйства – они, видите ли, советуют подумать о регионах, где она будет созревать до початков и давать высокие урожаи. Не до этого — пропагандистская машина работает денно и нощно, мобилизуя трудящихся на выполнение уже очередного призыва нового вождя: «Догнать и перегнать Соединенные Штаты Америки по производству мяса, масла и молока на душу населения!», и не меньше. Этот неожиданный для всех лозунг прозвучал на совещании работников сельского хозяйства Северо-Запада 22 мая 1957 года в Ленинграде. Разумеется, обсудить инициативу с членами Президиума ЦК он не счел возможным. Нет времени на пустопорожние разговоры, делом нужно заниматься. Молотов опять начнет цепляться, требовать каких-то дурацких экономических обоснований. К чему все это, когда и так ясно – нужно догнать и даже перегнать проклятых империалистов по уровню жизни, а то жируют там сволочи. Теперь, после поездки в США он точно знает, что делать.    Любознательному от рождения молодому читателю я настоятельно рекомендую поднять подшивки партийной и комсомольской печати тех лет.

Поверьте, вы почувствуете атмосферу той эпохи – в газетах и журналах работало немало талантливых людей, многие из которых верили в успех экономических проектов главы партии, единодушно одобренных ближайшими соратниками, из рядов которых под улюлюканье были безжалостно изгнаны «ортодоксы и еретики» во главе со здравомыслящим Вячеславом Молотовым. При этом я убежден, что и кролики дело хорошее, и кукуруза в качестве белкового корма незаменима. При одном лишь условии – они не пресловутое «основное звено», за которое, уцепившись изо всех сил, можно вытащить всю цепь проблем сельского хозяйства, и, тем более, не панацея от всех бед, порожденных политическим приспособленчеством и экономической безграмотностью многих руководителей СССР. Утверждаю, невежество, помноженное на безответственность, порожденную в свою очередь безнаказанностью – вот худшее из зол, возможных в политике. Это и есть проклятие России, а не пресловутые дороги. Они лишь следствие.  Или настоящая проблема заключается вообще в другом, о чем стараемся не думать —  в неведомом нам родовом проклятии? Да нет же, как посмотрю на огромное количество талантливых, если не сказать большее, гениальных детей, плечи распрямляются. Нет, с генетикой у нас все в порядке, до сих пор улучшаем породу европейцев, иначе они давно бы уже выродились. Но это не за горами, мусульмане помогут.

Сталин и Косыгин «нам» не указ!

Невозможно отрицать, что в годы правления Сталина многое не успели сделать. Наследие досталось непростое, кто же с этим спорит. Такова историческая реальность. Кого винить? Сталина? Привычно, но не умно. Огульная критика уже давно не проходит, набила оскомину у наших современников. Проблему породили те, кто унаследовал власть, и, утверждая себя в новом качестве, так увлеклись критикой Генералиссимуса, что не заметили, как попытка разобраться в прошлом превратилась в клевету на эпоху, их породившую, и человека, чье имя она носит. Клевета на Сталина, прежде всего, объяснялась шкурным интересом Хрущева и всех остальных руководителей партии, снять с себя вину за репрессии.  Когда мы ведем речь о трудной жизни народа, то было бы честнее сказать, что страна с начала 20-го века жила в экстремальных условиях. Выросло два поколения, не знавших мирной жизни. В 30-е годы страна провела индустриализацию и коллективизацию за счет народа, милитаризация не сделала простого советского человека более благополучным —  все это так, но иначе в 1945 году не состоялся бы парад Победы на Красной площади. Нужно ли напоминать о послевоенном восстановлении городов сел и промышленности? Как вы думаете, за чей счет?  Бедность, голод были вынужденными после войны. Задумайтесь на миг, во что обошлось стране создание ядерного зонтика? Советские атомная и водородная бомбы спасли Советский Союз от ядерного удара США или кто-то считает иначе, и собирается дальше слушать западноидов о генетическом гуманизме североатлантической цивилизации. К чему я вынужденно пишу об этих азбучных истинах? Естественно, не только потому, что именно они чаще всего игнорируются в спорах «интеллектуалов» всех мастей, особенно трепетно возлюбивших западные гранты. Все значительно сложнее – пришедшие к   власти в конце 80-х годов партийные перевертыши и их либеральные последователи, потратили два десятилетия на дискредитацию советского прошлого, вбивая в сознание новых поколений мысль, что 75 лет СССР, это черная дыра в истории России. И лишь в последние годы, испуганно осознав, что никто на Западе не ждет новоиспеченную российскую буржуазию и на все готовую, вплоть до вступления в гейсообщество особенно продвинутых «творцов» с распростертыми объятиями, политическое руководство, сопровождаемое свистом и площадной бранью последних, начало робко оглядываться назад, пробуя найти «скрепы» и в той эпохе.   Поэтому, когда внучатые племянники детей 20-го съезда КПСС ставят в заслугу Хрущеву его инициативы в области сельского хозяйства, жилищного строительства и социальной сфере, мы должны понимать, что только благодаря сделанному в прошлые десятилетия у государства появилась возможность решать в 50-е и последующие годы экономические и социальные вопросы на новом качественном уровне.

Посмотрите статистику тех лет — сталинская модель экономики продолжала эффективно работать, на глазах преображая страну. Несмотря на все послевоенные беды, Сталин оставил после себя стратегический запас золота равный 2500 тоннам. Дерзайте, товарищи, но с умом. Мы сегодня, спасибо либеральному правительству, имеем золота в кладовых Гохрана в два разе меньше. И при этом, наш вечно юный, продвинутый премьер так искренне гордится достигнутыми под его компетентным руководством результатами, что, порой, становится просто страшно за него – не перепутал ли он, случайно, страну проживания. Ну, да Бог с ним, к оценке это фигуры мы еще вернемся. Нас интересует другое время. С сентября 1953-года по октябрь 1964 года в Советском Союзе ввели в строй 8070 тыс. новых государственных предприятий и построили 714 млн. кв. метров жилья. Чрез год после ухода в мир иной вождя заработала первая в мире атомная станция и в 1961 году все земляне узнали имя Юрия Гагарина. Я совсем не убежден, что для молодого поколения «новой» России, низкий поклон идеологам школьной реформы, это имя о чем-то говорит. Должен признать, понадобились поистине титанические усилия «великого реформатора» и его команды, которая никуда не ушла после его «добровольной», а как же иначе, отставки в 1964 году и ухода на заслуженный отдых от дел «неправедных», чтобы постепенно остановить поступательное развитие.

Особенность исторического бытия России такова, что за дела праведные у нас обычно на пенсию с почетом не отправляют, как правило, в острог и, как особую милость – на север, в заполярье. Чтобы не умничали и не брали на себя слишком много без высочайшего дозволения.  Это я так пробую шутить, но, согласитесь – в каждой шутке, даже очень мрачной, всегда есть доля не менее суровой правды, которую многие предпочитают не знать. Спокойствие – залог долголетия. Опыт, печальный опыт поколений. Наши «выдающиеся деятели современности» так и не удосужились своевременно предложить новую модель развития экономики и другие стимулы для более производительного труда. Во-первых, не хватило знаний и вполне понятная боязнь чего-то нового, неизведанного – до смерти утомил и напугал их своими инициативами «дорогой Никита Сергеевич». Потому и вечно сосредоточенный А. Н. Косыгин оказался в конечном итоге не ко двору, чего-то там мудрил со своими вариантами непонятного хозрасчета, где, хотя и в скрытой форме, но все-таки уменьшается роль партийных комитетов в повседневном руководстве хозяйственной деятельностью. Какие — то предлагаются объективные показатели оценки итогов работы предприятий и их структурных подразделений. Непорядок – партия даст всему оценку, на то она руководящая и направляющая. Еретики нам не нужны, мудрая партия их еще в начале 20-х годов осудила и ликвидировала, как класс. И, во-вторых, кто решил, что Председатель Совмина должен думать, для этого есть коллективный ум — партия, ЦК и Политбюро во главе с кем, сами знаете. И, разумеется, советники Генерального секретаря – им поручено думать за него и выступать с предложениями от его имени, тогда его болезнь или старческий маразм не так заметны.    И вообще, зачем эти эксперименты, от добра —  добра не ищут.

Так они и продремали в сладостной истоме, как сегодня любят говорить все знающие, даже чего нет в природе, политологи, точку невозврата в экономике. Не осенило наших «жрецов от марксизма» в высшем ареопаге партии, что только в идеях, адекватных вечно обновляющейся жизни, бьется времени, в котором нам выпало счастье жить. Для меня крайне важно успеть понять, а что после нас останется будущему, не оставим ли мы еще и наших внуков в дураках, как это сделали по отношению к своим родителям и детям. Я все чаще, когда «итожу, то, что прожил», прихожу к мысли, от которой меня бросает в изморозь, что более безответственного поколения, совершившего предательство страны в 90-е годы, мне сложно представить.

Да простит меня взыскательный читатель, что я постоянно отвлекаюсь от кукурузной эпопеи, но для этого есть веские причины. Кукуруза лишь частный пример, хотя и характерный для управленческого стиля Хрущева, во многом сформированном специфическим опытом 20-30-х годов, когда основная масса партийных и советских руководителей были элементарно безграмотными, но решительность и «революционный» напор они пронесли через всю свою непростую жизнь со времен гражданской войны. Других руководителей у советской власти просто не было. Образованные и профессиональные, осознав весь ужас своего положения в условиях правящей диктатуры, уехали в эмиграцию, спасая свою жизнь и честь. Вы думаете, почему на пресловутом Западе так много талантливых специалистов? Покопайтесь в их родословной, и все поймете. Не будь Россия столь безрассудно щедрой и бесхозяйственной по отношению к своим сыновьям, жители Европы уже в двадцатом веке плелись бы в хвосте североатлантической цивилизации. А пока мы пожинаем плоды трех массовых эмиграций из России в 20-м веке.

Кукурузе – полный ход!

Это один из многочисленных лозунгов тех лет, посвященных «царице полей». Что всегда отличало все инициативы Никиты Сергеевича – они начинались громко и организованно, но без серьезной предварительной «штабной работы».  Не была исключением и очередная кампания.   Как повели себя все понимающие партийные власти на местах?  Без особых рассуждений, понимая, что можно потерять должность, взяли под козырек и заставили покорных злой воле крестьян сеять кукурузу на самых лучших землях. Результат не замедлил сказаться – она хорошо прижилась там, где ей положено расти. Чего не скажешь о северных регионах, пустые хлопоты. Кукуруза не успела взойти, как ее забили сорняки, а полоть ее вручную на огромных площадях – дело безнадежное. Понятно, доложили о неудаче наверх. Выводы последовали незамедлительно, ибо со времен Иосифа Виссарионовича все знали, что нет крепостей, которые не смогли бы взять большевики.  Хрущев ведь не случайно при жизни вождя бил себя в грудь и клялся на трибунах всеми марксистскими святыми, что он «верный ученик товарища Сталина». Послал же, Господь, ученичка, сказал бы вождь! Прости меня, Господи, грешного, что всуе вспоминаю имя твое.

Приказ, теперь уже не ученика товарища Сталина, был категоричен – сеять кукурузу снова, но на сей раз уже исключительно квадратно-гнездовым способом, чтобы можно было использовать для прополки технику. Разумно? Без сомненья. Посеяли, как велела партия, но как вскоре выяснилось, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Дело в том, что, исполняя бездумно в очередной раз указания сверху, не учли одну мелочь – на Севере земля забита валунами, оставшимися со времен, будь он не ладен, ледникового периода. И оврагами матушка природа наградила земледельцев щедро. В таких условиях техника работать не может продуктивно. Если читатель думает, что генератор идей сдался, то он заблуждается, настоящие коммунисты не пасуют перед трудностями. Это ведь и про него гласит народная мудрость, вложенная в уста поэта: «Мужик, что бык, втемяшится в башку какая блажь, колом ее не вышибешь…».

Что значит в биографии Хрущева «революционная» юность? Тот опыт, как первая любовь – на всю жизнь! Райком закрыт – все ушли на фронт! Мобилизация актива последовала незамедлительно – все работники аппарата ЦК КПСС, ЦК ВЛКСМ разлетелись как птицы по всей необъятной стране с контрольным заданием – проверить, исполняется ли указание «самого» сеять многострадальную кукурузу квадратно-гнездовым способом. Проверять, как известно, не работать.   Поэтому, отвечавших за кукурузу «голов» в партийных и советских органах в регионах полетело немало.  Как всегда, это было при проведении всесоюзных кампаний, среди «комиссаров», уполномоченных главным «большевистским штабом», циничных карьеристов или, просто, безграмотных идиотов, которые купались в созданной Хрущевым атмосфере страха, замешанного на его же глупости, хватало с избытком. Спросите, где же были другие партийные вожди и вожди поменьше – регионального значения. Отвечаю, в первых рядах, и ничуть не сомневаюсь, что многие из них крыли матом в душе и кукурузу и ее страстного поклонника. Но молчали, впрочем, как и всегда.

Крупный рогатый скот нам не жалко, не было и не будет.

Тоже произошло еще с одной известной инициативой главного специалиста по сельскому хозяйству в стране. На этот раз «озарение» снизошло на методы, которые по его просвещенному мнению способны резко увеличить поголовья крупного рогатого скота и свиней. Власти на местах получили указание незамедлительно приступить к строительству гигантских коровников на 1,5 тысячи голов и свинарников на много тысяч свиней. Это была не просто экономическая авантюра, это была откровенная дурь, возведенная в степень идиотизма. Механизация труда скотников того времени известна, она и сейчас во многих фермерских хозяйствах мало чем отличается — вилы и лопаты. Представьте только на мгновение, вы должны обеспечить регулярный подвоз и раздачу кормов тысяче животных. И не забудьте про навоз, который нужно ежедневно убирать и вывозить в определенное место. Жалобное коровье мычание было слышно за километры, надрывая души крестьян. Сколько было потеряно животных и потрачено впустую человеческого труда. Я уже не говорю о миллиардах рублей, которых так не хватало в промышленности, строительстве и в социальной сфере. Еще страшнее обстояли дела на гигантских свинарниках, где люди вынужденно работали в противогазах – навоз свиней ядовит как иприт. По — другому, как химическая война с крестьянами, эту затею назвать было нельзя. Все отравили на десятки километров вокруг: и воздух, и воду, и землю.

Мое детство, как я уже писал, прошло в деревне и плоды беспримерной «мудрости» незабвенного Никиты Сергеевича, а вместе с ним и партии, я наблюдал воочию. Вот так мы догоняли и перегоняли Америку, будь она не ладна. Не люблю я США – это во мне видимо «классовое» говорит. Горькая, конечно, шутка. Многострадальные труженики нашего села – кормильцы России при всех режимах, тяжкая им досталась доля! Мордовали при царе-батюшке, измывались при ранних большевиках и в эпоху, если верить учебникам по истории КПСС, когда социализм победил полностью и окончательно, ни во что не ставили. Почему-то партийные вожди были убеждены, что они лучше крестьян знают, как им жить, когда и что сеять, но, самое главное, меня всегда поражала их «святая» вера – село неиссякаемый источник ресурсов для бесконечных экспериментов в экономике страны. Это убежденность им от Ленина и Сталина досталась – они считали, что мужик советской власти по гроб жизни обязан за землю, которую ему якобы бесплатно дали. Земля ушла с молотка, почти даром, и в современной России, но только не крестьянам, как и при советской власти.

Приведу еще несколько примеров бесподобной манипуляции партии с селом. Не нужно только меня упрекать, что я намеренно сгущаю краски, мол, преобладают черные тона, были в деревне и рассветы, и красивые закаты, и обильные урожаи собирали в закрома Родины, и молочком городского жителя баловали.  Баловали, но не всегда, а закрома эти, как шутили мы, никто не видел, а так заглянуть хотелось. Несмотря на решительные указания и многочисленные постановления партии и правительства, в стране в 50-е годы, а речь ведем о них, общественное поголовье скота в животноводстве не увеличивалось. Нет, оно росло, но только у колхозников, потому что выжить на селе без буренки-кормилицы было невозможно, детей после войны нарожали много, а они, желторотые, ненасытные, постоянно молочка просят и хлебушка ржаного. Непорядок, решила власть народная, нужно поправит положение, а то сплошная дискредитация государства и колхозного производства. Поправили – выкупили по минимальной цене у частников несколько миллионов буренок, и показатели резко пошли в гору. Успех налицо. Но вот незадача – зимой этих бедных животных пришлось забить на мясо по ясной как божий день причине. Не предусмотрели, оказывается, «передовики» колхозного движения ферм для размещения скота и, естественно, кормов не заготовили.  Зато на несколько месяце на столе у трудящихся городов появилось мясо. Началось второе издание коллективизации, но только без комбедов, выселения зажиточных в необжитые края и подавления стихийных восстаний. Но итог был тот же, народ стал беднее, а деревня вновь замерла в ожидании худшего.

Затем пришла очередь лошадей, которые, оказывается, нуждаются в кормах, да еще и специфических. Овес, видите ли, нужно непременно добавлять им в рацион. На убой, каурых! Так крестьянская Россия стала безлошадной. С той поры и гоняют местные выпивохи в соседнее село за водкой или самогоном к «злой ключнице» на тракторах. Идиотизм руководства страны дошел до того, что знаменитых скакунов забили почти всех на мясо. Дошла очередь и до туркменских, казахских и калмыцких верблюдов, но им повезло. Спас их скудный рацион, никакой тебе травы или овса – питаются двугорбые колючками и не посягают на другие корма. В своих мемуарах, где проблемам сельского хозяйства автор уделил почти сто страниц, он сказал и о них доброе слово, отметил неприхотливость и целебные свойства шерсти.  Если бы они могли читать, то вероятно, были бы очень признательны ему за столь высокую оценку. Так губили русскую деревню! Тяжелое впечатление оставляют его пространные размышления. Ни слова о том, каков итог его инициатив, полнейшее самодовольство и ничем непоколебимая убежденность в своей компетентности и правоте. Основной вывод – жаль, что не дали до конца довести задуманное, еще столько было в «загашнике» идей. Одна интереснее другой – так что-нибудь еще хотелось сделать для народа.

Горькая ложь 20-го съезда КПСС и ее последствия.

14-25 февраля 1956 года состоялся съезд коммунистической партии, породившей саму гнусную ложь об истории Советского Союза, которой до сих пор питаются антисоветчики и русофобы всех мастей. Ее сотворил не только Хрущев, в ритуальном убийстве сталинской эпохи приняли участие и рекрутированная им высшая партийная номенклатура, включая его ставленников, возглавивших региональные партийные комитеты, и повылазившая из всех щелей еврейская интеллигенция и, разумеется, не обошлось без западных специалистов по СССР. Но не будем преувеличивать их влияние, и не о них пойдет речь. Нас интересуют собственные перевертыши и хамелеоны, а точнее причины их жизнестойкости, выживаемости в условиях «ледникового периода» первых десятилетий советской власти. Когда говорят о личной смелости Хрущева, нужно понимать, что акт «явления» его в новом, еще не привычном для многих образе коммунистического Савонаролы, был хорошо подготовлен и для него лично безопасен. В новый состав ЦК на съезде избрали 133 человека, кандидатами стали еще 122, из них 54 и 76, соответственно, удостоились этой чести впервые. Что же здесь привлекло мое внимание, вправе спросить читатель. Шло естественное обновление кадров, так и должно быть.

Согласен, но есть одно уточнение – почти все «новички» были ранее тесно связаны с Хрущевым. Боле 45% работали с ним на Украине и Москве. Я уже не говорю о генералах, с кем он водил дружбу в годы войны. Обновился и состав кандидатов в члены Президиума – в него вошли его сторонники Брежнев, Жуков, Фурцева и Мухаметдинов. Брежнев и Фурцева стали секретарями ЦК КПСС. Так что, доклад «О культе личности и его последствиях», прочитанный после закрытия съезда, был хорошо подготовленным экспромтом, и для членов Президиума не явился неожиданностью, кроме предельно резких оценок политики покойного вождя.  Вызывает удивление, если не сказать большее, их невозмутимость по отношения к откровенной лжи, преподнесенной Хрущевым, как откровение, ведь основные, так называемые факты обвинения, были фальсифицированы, и они об этом не могли не знать. Молчали, потому что «ложь во спасение» защищала их, как им казалось, от праведного гнева обманутого народа.  Но, бумеранг лжи, запущенный с их одобрения Хрущевым, вернулся и поразил всех — одних при жизни, других посмертно, сорвав белые одежды с политических биографий. Сегодня никто, кроме узких специалистов по истории СССР, уже не помнит, о чем шла речь на основных заседаниях, но все слышали об этом выступлении. Да и тема эта давно покрылась бы дымкой времени, потому что тысячу раз прав Михаил Шолохов, сказавший: «Культ личности был, но была и личность». Но до сих пор имя Сталина и эпохи, носящей его имя, актуальны, в ней, как в матрице скрыты причины величия и трагедии страны.

Обновленное после 1953 года руководство партии, хотя говорить об этом некорректно, потому что среди «назначенцев» не было ни одной новой фамилии, не засветившейся при Сталине и не получивших его «благословения», проявило себя с неожиданной стороны. Убрав Лаврентия Берию, который в силу своей информированности и способностей, был для них очень опасен, они быстро смекнули, чтобы обезопасить себя нужно все ошибки и преступления советской власти свалить на ушедшего в мир иной Генералиссимуса. Коммунистам можно объяснить, что был гениальный и очень человечный Владимир Ильич и возле него находился идейно сплоченный круг единомышленников, прошедших с ним все «круги ада» в эмиграции, по сути, апостолов нового учения – умных, честных и очень мужественных. Возможно, мой образованный читатель помнит широко растиражированный миф о Совнаркоме под руководством Ленина, как о самом образованном правительстве в мире в те годы.  Критерий для оценки был предельно прост – количество брошюр и публикаций в советских газетах. Эти статьи и заметки считались бесспорным свидетельством интеллекта их авторов, под руководством которых пролетарии и беднейшее крестьянство дружными рядами и колоннами во главе с «комиссарами в пыльных шлемах», столбовой дорогой направились в светлое будущее. Все было бы просто замечательно, но ленинские нормы жизни партии были извращены недоучившимся семинаристом, который непонятно каким образом пробрался в руководители большевистской партией.

На все готовая партийная бюрократия предложенную наживку заглотила, эта легенда их вполне устраивала. Устраивала она и детей «оттепели», в основном, потомков тех самых знаменитых комиссаров, о которых начали слагать песни. Их чувство племенной ненависти подпитывало и до сих пор питает злую генетическую память о человеке, поставившем крест на их планах создания на территории России «земли обетованной» для избранного народа. Они были крайне недовольны тем, что после отстранения Хрущева от власти, тема сталинизма почти исчезла из официальных документов партии и со страниц печати. «Новые» руководители КПСС вполне резонно решили, что с дискредитацией прошлого, мягко говоря, они «погорячились» и тему разоблачения прошлой эпохи, пока не поздно, нужно разумно подморозить, иначе половодье антисоветизма сметет их команду, обесценив одержанную победу в борьбе за власть. Тем более, что такое идейное разоружение не способствовало мобилизации трудящихся на трудовые подвиги – экономикой нужно было заниматься немедленно, иначе страну ждут серьезные потрясения. И здесь произошло то, чего идеологи партии не ожидали, они столкнулись с мощным сопротивление определенных слоев общества в лице «потомков», которые не просто монополизировали тему Гулага, но и сделали ее главной в своем творчестве. В их руках оказались творческие союзы, издательства, редакции популярных литературных журналов и более того, в идеологических подразделениях аппарата ЦК находилось немало сторонников, заинтересованных по разным причинам в этой разрушительной работе.

«Шестидесятникам» удалось закрепить в сознании многих ложь 20-го съезда партии, что было равнозначно поражению коммунистической идеологии. Противопоставляя Сталина Ленину, я убежден, большинство из них на первых порах даже не задумывались над последствиями своих измышлений. Получилось, что они противопоставляют эпохе индустриализации, коллективизации, культурной революции и победы над фашистской Германией годы Октябрьской революции, гражданской войны с ее зверствами с обеих сторон и НЭПу. Одна ложь заменяла другую, но теперь уже одетую в красивые одежды, свидетельствующие о возвращении партии к чистым, незамутненным основам ленинского социализма, с его революционной романтикой классовой борьбы и непорочным зачатием нового социального строя.

Эта мифология была бы невозможной, не будь у нее заказчика в лице влиятельных сил в руководстве КПСС. Я не сторонник оглуплять высшую номенклатуру тех лет, она прекрасно осознавала, пройдя жестокую внутриклановую борьбу 50-60 годов, что противостояние не закончилось. Шел трудный, болезненный процесс формирования нового класса, интересы которого не отменят никакие идеологические заклинания о верности бессмертному делу Ленина. Жажда потребления уже не стучала робко в служебные кабинеты в страхе получить по физиономии, она уютно обживалась в квартирах номенклатуры, их детей и сметливых родственников, умело конвертировавших социальный статус в материальные блага.  Провозгласив лозунг догнать и перегнать Америку, власть тем самым освятила бессмертие мещанства в стране, которая устами Хрущева торжественно объявила о полной и окончательной победе социализма. Это было поражение, которое предопределило вместе с лозунгом о мирном сосуществовании двух социальных систем, процесс неизбежной деформации общественного строя. Не помню, кто это сказал – мы первые опустили глаза в споре с противником, что никогда не делал Сталин. Взгляд его умных «тигриных» глаз был проницательным и властным, заставляя замирать не только соратников, но и врагов.  Можно по-разному относиться к такой его человеческой особенности, но это был взгляд победителя, стоявшего во главе Державы, разгромившей объединенную фашистскую Европу. Я не оговорился – все европейские страны были поражены метастазами этой раковой опухоли, и они создали единый фронт борьбы с СССР, осознавая, что им противостоит опаснейший враг, предложивший миру альтернативный путь развития. Вот что потеряло человечество в тот момент, когда мы опустили глаза, не осознавая еще своего предательства.

В итоге, уже несколько поколений граждан СССР и современной России смотрят на историю своей страны в 20-м веке глазами упитанной номенклатуры 60-80-х годов, и что важно понимать, глазами холеных деятелей советской культуры, находившихся на кормлении советской системы. Более четверти века как исчезло понятие партийная номенклатура, ушли в мир иной или уходят ее дети, найдя покой на ухоженных кладбищах исторической Родины, но их духовные наследники в верхнем эшелоне российской бюрократии и либеральной публики, по-прежнему, предлагают нам смотреть на прошлое чужими, мертвыми глазами. И что грустно, еще немало тех, кто ловится на эту фальсификацию. Участники многолетних дискуссий давно сточили зубы и от перенапряжения сил стали интеллектуальными импотентами в спорах о 20-м и 21-м съездах КПСС, но все их рассуждения так и не вышли за красные флажки убогого антисталинизма.  Сосредоточив свои усилия на бесплодных рассуждениях о важности демократизации, нарушении ленинских заветов, что было в их понимании особенно характерно для последних 30 лет советского периода, они так и не доросли до анализа макросоциальных основ жизни общества во второй половине 40-х — 70-х годов. Более того, они даже не сделали попытки проанализировать идущие в нем процессы, и прежде всего, роль властных групп в формировании нового класса на основе укрепившейся номенклатуры. Они стыдливо обходили стороной очевидные факты, стараясь не замечать противостоящие друг-другу властные группировки, отстаивающие свои узкокорпоративные интересы. Было наложено табу на обсуждение очевидной для всех жесткой борьбы за личную власть в партии, которую так и не изжили за десятилетия социалистического строительства.

Момент истины, Геннадий Андреевич, не вечен!

Откровенно говоря, я не очень понимаю нынешнюю КПРФ и ее бессменного лидера. Одно из двух – они или не понимают истинных причин появления нашумевшего доклада Хрущева на 20-го съезде, во что с трудом верится, или лукавят, сводя все к осуждению культа личности. В любом случае все это выглядит крайне неуклюже и не убедительно, когда в ответ на тупые, но последовательные обвинения Иосифа Сталина во всех смертных грехах либеральными «прокурорами», мы слышим одни и те же оправдания. Как же так, ведь партия сама осудила его за репрессии и нарушение ленинских норм партийной жизни. Даже если допустить наличие таковых в теории, они что, когда-то соблюдались в те же 50-е годы. Но, тем не менее, не мудрствуя, все продолжают упорно используют в дискуссиях терминологию тех лет.

Лично для меня ответ очевиден. Современные ортодоксальные последователи Ленина такие же мифотворцы, как их предшественники, и они свято верят или делают вид, что верят, в существование какой-то идеальной модели социализма, завещанной Владимиром Ильичом. Это первый миф. Второй – о данной свыше извечной коллективной мудрости коммунистической партии, которая, в конечном счете, никогда не ошибается, постоянно очищается от различных болезненных наростов и всегда исторически права. Есть в ней нечто сакральное, как будто ее появление в России во главе с Лениным произошло благодаря непорочному занятию. А это есть прямое свидетельство не только ее божественного происхождения, но и вождей: бывших, настоящих и будущих. С бывшими вождями, кроме Ленина, что-то не заладилось — преемники старались как можно быстрее вытравить память о них. Великими и мудрыми были пришедшие им на смену, пока не становились прошлым партии. Так было, но ни прежнее руководство КПСС, ни современное КПРФ и других коммунистических партий, претендующих на роль единственных «правильных» наследников вождей марксизма-ленинизма, не заинтересовано в выявлении истинных причин деградации партии, и ее лидеров, иначе нужно будет расстаться с иллюзиями, без которых немыслима, как им кажется, сама идея коммунизма. Проще и безопаснее все извращения свести к деятельности первых лиц, отступлении их от божественных норм. Такой подход снимает вину с партии, ее выборных органов и, естественно, с ближайшего окружения, соратников Генеральных секретарей, которые, оказываются, или искренне заблуждались, или действовали чуть ли не под страхом смерти. Это типичное оправдание собственного соглашательства, которое постоянно использовал Хрущев в своих выступлениях, эта же мысль в различных вариантах звучит в его мемуарах.

Коль эта глава посвящена некоторым последствиям 20-го съезда КПСС, поговорим о главном, что до сих пор является головной болью для историков, социологов и политологов, в том числе, стоящих на марксистских позициях. Речь пойдет о таком понятии, как десталинизация — сложном политическом и психологическом процессе, который в сознании многих людей не закончился до сих пор. И это не случайно. Психологически он начался не после смерти Генералиссимуса и, тем более, не на 20-м и 21-м съездах КПСС, а после победного мая 1945 года. Прошедшие через ужас войны, который выжег у них страх в душе, не по годам возмужавшие, способные принимать огонь на себя, миллионы солдат вернулись с Великой Отечественной войны к родному очагу. Мы почему-то не задумываемся, что победители – это в своем большинстве первое поколение людей, родившихся и получивших образование после революции. Оно не помнило хаоса первых послереволюционных лет, ему был не знаком уродливый лик классовых битв той, полной «романтики», поры, не они проливали кровь братьев на гражданской войне, расколовшей на весь 20-й век Россию. Я убежден, что трагедия распада, уничтожения семей, родственных связей, как основы бытия русского человека, началась именно тогда, затем была продолжена в годы коллективизации и растянулась на четверть века. Душевная боль изломанных, растоптанных человеческих судеб до сих пор витает над грустными просторами русской земли. Но это тема для другого разговора, неспешного и вдумчивого. Она не исчерпана великим творчеством М.А. Шолохова.

Огромная человеческая масса, сплоченная общей трагической, но победной судьбой, выжившая в боях и походах, вернулась на Родину со своей окопной правдой. Детские годы этого поколения пришлись на 20-е и начало 30-х годов, их память сохранила и голод, и жесткость коллективизации, и парализующий волю страх родителей перед карательными органами. Ведь репрессии сопровождали по жизни с 1917 года их отцов и матерей.  Они помнили плач и стоны, рвавшиеся из окон родственников, друзей и соседей. Но правдой было и рождение на их глазах великой Державы. Страна, окутанная строительными лесами, стремительно рвалась в небо и от высоты кружились головы тех, кто еще только готовился встать в ряды созидателей. Трудовые достижения рождали гордость за свое Отечество, не будь этого чувства – не было бы и Победы. Поэтому, когда мы ведем речь о фактическом, массовом отторжении  политики репрессий 20-30- годов, начавшейся в послевоенные годы, нужно, прежде всего иметь ввиду изменившееся сознание людей, совершивших ратный и трудовой подвиг. Им не нужно было объяснять, кто отстоял страну, кто истинный победитель. Это был уже не тот народ, который еврейские вожди загоняли палками в социализм. Вернувшись, они, смотревшие смерти в лицо, с полным правом потребовали к себе уважения, и уже не хотели быть просто «строительным материалом» пятилеток. В их представлении о мирной жизни не было места унижающему их достоинство всевластию НКВД-МГБ. Душа требовала «оттепели», сознание выбирало свободу, оно вытесняло из окружающего их мира уродливые формы государства переходного периода. Процессы эти проходили внешне не заметно, народных волнений не было, не было и ответных массовых послевоенных репрессий, если не считать преступное ленинградское дело и ареста 73 генералов – участников войны, некоторые из которых имели, к сожалению, далеко не безупречную репутацию. Да, многие из того поколения были интуитивными противниками форм политической власти государства переходного, но они не были, что важно для понимания, атисоветчиками, в отличие от диссидентов 60-70 годов, и уж тем более, русофобами, как нынешние российские западноиды и их истеричные апостолы либерализма.  Я склоняю перед ними голову, они своим внутренним протестом подготовили демократические перемены в обществе, которые в 60-70-е годы ощущали мы, их дети, на совести которых, как это ни парадоксально, распад СССР, разрушение всего, что было ими создано и защищено.

Хочу внести еще одну ясность, они в своем большинстве не были противниками Сталина. За долгие трудные годы совместной жизни, особенно в годы войны, народ сроднился с ним, его именем, которое было неотделимо от Родины. Я на это обращаю особое внимание – неотделимо. С его именем они воевали, восстанавливали разрушенные города и села, заводы и фабрики. Выходить на какие-то протестные манифестации было некогда – выстраданная мирная жизнь, заполненная ежедневным созидательным трудом, поглотила их радостью бытия. Новые настроения в обществе не остались не замеченными, у расправившей плечи номенклатуры был развит звериный инстинкт самосохранения. Смерть вождя сплотила их перед лицом новой опасности. Спасительная идея перехватить инициативу демократизации снизу и возглавить ее, сделав процесс управляемым исключительно в своих интересах, совпала по времени с борьбой за власть на партийном Олимпе. Поэтому в развенчании культа личности был заинтересован не только Хрущев, но и основные властные группы номенклатуры.

Возникает справедливый вопрос, а чем же были опасны номенклатуре новые настроения в советском обществе. Прежде всего, я считаю, своей стихийностью, чем значительно затрудняли процесс кристаллизации его базовой структуры, т.е. основных групп, претендующих на господство. В реалиях жизни тех лет это означало укрепление особого слоя управленцев, желающих быть в достаточной степени независимыми от спорадических схваток «под ковром» в Президиуме ЦК и, что важно, остальных социальных слоев населения. Эти «остальные» классы и слои хорошо известны: рабочие, крестьяне и трудовая интеллигенция, из которой верхушкой партии были обласканы лишь так называемые творческие работники, призванные обслуживать ее политические интересы. Что же было основной целью зарождающегося класса, но точнее сказать, все-таки, касты? Помните слова Сталина —  проклятая каста. Это о них. Как ни грустно осознавать – мечтой их жизни были и оставались постоянно возрастающие меркантильные потребности. Напрасно искать в таком сложном и противоречивом процессе, как формирование классов, социальных групп или страт, как называют их западные социологи, «души прекрасные порывы». Все намного прозаичней, и в определении их истинных целей и мотивов поведения основоположники марксизма были предельно точны.

В СССР весь «сыр-бор» крутился возле главного – как закрепить, не вызвав массового протеста, исключительное право «избранных» распоряжаться не очень большим в те годы материальным пирогом. Помню ироничный афоризм, который еще в комсомольские годы я и мои друзья признавали за один из объективных законов нового общества – при социализме есть все, но не для всех.   Потребление, как известно, всегда носит индивидуальный характер, а в условиях социалистической системы, где номенклатура была юридически оторвана от собственности, объем его зависел от места в социальной иерархии. Но, как известно, слаб человек, поэтому, каждому хочется больше, чем положено по месту в «табеле о рангах». И это стремление в среде номенклатуры стало массовым и воспринималось как норма среди «своих». Тем более, после 1953 года государство заметно ослабло, и органы правопорядка, после массовых чисток и структурных перестроек, во многом были лишены карательных функций.  20-й съезд КПСС, осудив И. Сталина, по сути, дал гарантии номенклатуре на ее исключительность в социалистической структуре советского общества.

Новые социальные системы или империи всегда по злой иронии истории создаются на крови. И всегда требуется время для того, чтобы подморозить хаос и насилие и придать им некое организованное начало, поставленное в рамки закона. И уже только потом массовое насилие заменяется избирательным, но всегда в интересах господствующего класса или политической группы, захватившей власть. Вождь с сильной волей и интеллектом объективно необходим в период формирования господствующих групп, когда их слабость нуждается в поддержке. Иосиф Сталин был востребован внутренними проблемами советского общества в период его становления, и он появился в нимбе полубога, благо, что интеллекта, воли и мудрости ему было не занимать, чему так завидовал Хрущев и никак не хотел с этой истиной согласиться. С этим внутренним протестом он ушел в мир иной, оставив после себя память как о политике, которому во власти делать нечего — опасно для здоровья страны, и мемуары, пронизанные ненавистью не только к вождю, но и презрением ко всем «товарищам» в руководстве партией и государством. Но время шло, подросла «молодежь» и потребность в таком лидере, как Сталин, стала уменьшаться. Это большое везение, если вождь уходит из жизни сам, чаще его устраняют…  Дистанцирование от мертвого вождя, как правило, происходит уже на следующий день, как это было в Советском Союзе. На него соратники «повесили» совместно пролитую кровь и весь ужас переходного периода, а новый лидер, пока еще просто товарищ Хрущев, воспринимался уже как первый среди равных, без нимба, с чем он в душе был не согласен. И это скоро все почувствовали.

Такая «уравниловка» его сильно раздражала, он вырос в другой атмосфере, когда на «хозяина» молились как на икону, и его портреты в форме Генералиссимуса ставили с образами Христа, Богоматери и святых. Честолюбец, так долго скрывавший под маской шута свое истинное лицо, мечтал тоже быть богоподобным и поэтому из соратников безжалостно исключил под разными предлогами всех, кто помнил его «рядовым», и рекрутировал новых, которые уже смотрели на него, широко открыв рот.

Инстинкт власти сильнее любой теории о ее природе.

Модель власти в 30-40-е годы для специалистов хорошо известна. Она была хорошо «заточена» под управление гения.  Партийный аппарат, органы госбезопасности, исполнительная власть, армия, и над этими центрами силы стоял Иосиф Сталин, как Председатель правительства СССР и руководитель партии. Его главная задача состояла в том, что, имея исчерпывающую информацию о настроениях в этих группах, умело играть на естественных противоречиях, не допускать чрезмерного усиления основных фигур политической и личной борьбы за власть. Он жестко пресекал любые попытки честолюбцев не санкционированно усиливать свое влияние на положение дел в стране и умело поддерживал равновесие всегда стремящихся к неустойчивости властных интересов.  Нет смысла кому-либо доказывать, что Иосиф Виссарионович являлся самой мощной политической фигурой в СССР, и прекрасно разбираясь в психологии людей, стремящихся к власти, природе слабостей, окружавших его «тонкошеих вождей», умело три десятилетия держал дирижерскую палочку в своих руках. Судьба щедро одарила его и, заряженному идеей созидания великой державы, ему долгие годы никто не мог противостоять.  Но время безжалостно… Борьбу за власть и меркантилизм не отменят никакие «измы» и коммунизм не исключение. В том числе и поэтому, он останется прекрасной мечтой – на его пути стоит биологическая суть человека, которую можно изменить, только уничтожив само человечество.  Мы наблюдаем за видимой стороной схватки честолюбий, но борьба, это всегда айсберг и что скрыто в океанской пучине, обывателю неведомо. И, слава Богу! Такая информация умножила бы скорбь обывателей. Именно там, в бездне, формируются, клубясь и принимая узнаваемые черты, интересы классов, социальных групп, неформальных клановых структур, министерств и ведомств социалистического государства. И что важно понять нам, изучающим советскую эпоху, они были порождены, в том числе, и глобальностью задач, решаемых плановым хозяйством страны.

Осознанные интересы выступают в качестве фермента, который вызывает процесс брожения, а в итоге появляются осмысленные планы действий, происходит мобилизация сил способных к борьбе и тогда неизбежно появляются лидеры, которым предстоит возглавить боевые действия за торжество идей, в том числе и меркантильных, но непременно облаченных в цветные одежды воителей – защитников народа. Схватка за власть после марта 1953 года была смертельной, по-другому и не скажешь. Никакой коммунистической, читай, христианской морали, здесь не было и в помине. В очередной раз стало очевидным, что понятие нравственности этой публике неведомо. В дикой природе в животном мире бывают разные уродства, появление которых умные генетики объясняют сбоем хромосом. В сфере духовной жизни человечества таких сбоев много, я бы сказал, недопустимо много. И поэтому очень часто среди людей окружающих нас, встречаются ущербные, а порой, просто омерзительные личности. Борьба за коммунистический Олимп была именно омерзительной, другого определения я не нахожу. Устранив физически Сталина, а затем «шпиона трех разведок, развратника и врага советской власти, желавшего реставрации капитализма» Лаврентия Берию, как наиболее сильного, талантливого руководителя в высшем эшелоне власти, борьба персонифицировалась между Хрущевым и Маленковым, который был обречен на заклание, извините, политическое небытие. Здесь действовал джунглей, только политических – выжил сильнейший.

Партийный аппарат и большинство руководителей министерств и ведомств, руководители крупнейших заводов, немного поколебавшись, сделали ставку на Хрущева. Мотивы их выбора понятны и мы о них уже говорили. Шумный, говорливый, с лицом, не изуродованным интеллектом, он, как им казалось, не представляет опасности, не давит масштабом своей личности, как Сталин. И что крайне важно, он настойчиво гарантировал им физическую неприкосновенность, чего не было прежде. Но, выживший и укрепивший свое положение в партии через активное участие в массовых репрессиях в Москве и на Украине, «Мыкита» не был столь недалеким любителем поговорить, как многим казалось. Это, повторяю в который раз, был хитрый, расчетливый и жестокий политик. За его круглым, невыразительным добродушно-льстивым лицом-маской скрывался не мелкий шакал-говорун, прятавшийся за мощной фигурой «хозяина» с тигриными глазами, а настоящая гиена с мощными челюстями. Силу их скоро почувствовали все жертвы, вздумавшие неосторожно встать на его пути к власти. Некоторые, почувствовав опасность, стушевались, но было поздно, «челюсти» сомкнулись, ломая шейные позвонки. Он сметал с дороги не просто конкурентов или противников его претензий на власть. Нет, в их лице Хрущев беспощадно отправлял в небытие организационно оформленных или, как говорят политологи, системных противников партийного аппарата, неотделимой частью которого он был и на поддержку которого с полным основанием рассчитывал, укрепляя его всевластие, делая незыблемым. В противовес, конечно, Сталину, который с тревогой думая о будущем страны, переносил центр власти в исполнительные органы советской власти: Совмин СССР, министерства и ведомства, действовавшие в пределах своей компетенции, установленной законом.

Устранив Берию и всех хорошо информированных об его участии в репрессиях, Хрущев вывел из игры органы безопасности, поставив во главе их лично преданных ему людей, таких как генерал Серов. Нужно отдать ему должное, он знал, что нужно делать, расчищая узкую горную тропу, ведущую на вершину власти. Мастерски освободился от Маленкова, поставив во главе правительства проходную фигуру Николая Булганина, а затем в трудной схватке при помощи Георгия Жукова оставил в прошлом Молотова, Кагановича и всех «примкнувших к ним». Затем пришла очередь ставшего опасным министра обороны, с которым поступили как с проштрафившимся прапорщиком. Несопоставимы по масштабу личности Первого секретаря ЦК КПСС и Маршала Георгия Жукова, но в политической борьбе далеко не всегда побеждает сильнейший. Чаще наиболее изворотливые и прожженные циники.   Отправить в 1958 году на пенсию Булганина было делом техники.  Смирившийся с катастрофой «первый красный офицер» Климент Ворошилов уже выступал в качестве декорации, освящая своим присутствием на посту главы государства преемственность с революционным временем. Обращаю внимание читателя, что победа Хрущева означала, что время харизматичных вождей и державников в Советском Союзе прошло – почувствовавшие свободу советские элиты в них больше не нуждались. Наступала, как им казалось, тысячелетняя эра их торжества под красным знаменем Великого Октября. Но не ту-то было.

Разрушив сталинскую систему власти, Хрущев лишился возможностей играть на противоречиях основных центров власти и потому стал зависимым от основной влиятельнейшей силы – партийного аппарата, который быстро подмял под себя все, что было в стране. Силы, приведшие его к власти, уже к концу 50-х годов стали осознавать, что бесконечно «дорогой Никита Сергеевич» им обходится слишком дорого. Получив власть над партией, и возглавив Совет Министров СССР, он стал буквально фонтанировать идеями, которые свидетельствовали о его интеллектуальной ограниченности, властолюбии и самоуверенности, где уже не было места коллегиальному решению важнейших вопросов развития страны, а элементарное товарищеское взаимодействие, столь необходимое в сложной работе, полностью игнорировалось. Сталинская система организации управления страной, где помимо воли вождя всегда учитывалось профессиональное мнение остальных участников этого процесса, рассыпалась на глазах, становилась бессистемной, хаотичной.

Являясь опытным «регионалом», он не питал иллюзий в отношении руководителей партийных организаций республик, краев и областей. На человеческую благодарность расчета не было, ему и самому было неведомо это чувство. Зная, как быстро в провинции создаются мощные корневые системы из друзей, зависимых от милости первого лица, «соратников» и родственников, сторонник возвращения «ленинских норм» партийной жизни беспощадно тусовал, как карты, номенклатуру ЦК, не забывая руководителей союзных министерств и ведомств, которые были уничтожены как «класс» в ходе реформы управления народным хозяйством. Не устраняя их физически, что, конечно, было большим прогрессом, он всех основных управленцев заставлял сидеть на тонкой жердочке в ожидании резкого изменения в своей судьбе. Страх за жизнь у них сменился страхом социальной неопределенности.

Хрущев явно перегибал «палку» в работе с кадрами, лишая их уверенности в стабильности своего положения, поэтому никто не хотел рисковать, брать на себя ответственность при решении важнейших государственных задач. Тем более, что они, одна важней другой, вылетели как из пушки вместе с новыми идеями лидера партии. Если при Сталине лишались должности, а иногда и свободы за отсутствие инициативы, то при Хрущеве могли слететь за все, что угодно. Роптание перерастало в возмущение – не об этом договаривались, возводя его на трон. Вместо желанной стабилизации в стране, установления порядка и согласованных с элитой, т.е. с ними, правил игры, что означало бы завершение переходного периода, бесконечные реформы с заведомо предсказуемым результатом.   Тем не менее, основная, спасительная для номенклатуры цель была достигнута – стихийная, порожденная Победой в войне демократизация, пол шумок обличительных о культе личности, была свернута и переведена на «узкоколейку, ведущую в тупик советского либерализма. Нет, совсем не глупые люди дирижировали этими процессами в партии и стране. Локализовать естественное возмущение миллионов фронтовиков атмосферой страха, которую насаждали карательные органы, и обратить их гнев против своего вождя, приведшего к победе —  это нужно было суметь сделать. И, они сделали.

Благими намерениями вымощена дорога в …!

Сегодня, когда нас уже более полувека отделяет от того времени, начинаешь лучше понимать все, что происходило в моей стране и партии, которая взяла на себя ответственность за проведение невиданного в истории эксперимента, цель которого, конечно же, была благой. Но, как известно, благими намерениями вымощена дорога в … Вы знаете, мой читатель, куда! Цель, которую ставила перед собой советская номенклатура, ставшая осознавать себя как класс или квазикласс, была со многими потерями, но все-таки достигнута. После отставки Хрущева пришла долгожданная стабильность, чего не было раньше, еще сильнее снизилась требовательность к результатам профессионального труда, появилась большая терпимость к отклонениям от норм морального поведения. Перефразируя известный афоризм Сталина, можно сказать, что советской номенклатуре жить стало лучше, жить стало веселей. Наступившие времена были еще не «гульливые», как писал Бабель, но рассвет уже наступил, появилась уверенность в успешном завершении дела. Неприкасаемость становилась нормой. Критика на партийных собраниях, бюро, жесткий спрос за идейные ошибки и результаты труда, невзирая на ранг руководителя, столь характерные для партийной жизни сталинской эпохи, ушли в прошлое. Время партийных чисток, судов чести стали достоянием истории, о которой постарались, как можно быстрее, забыть. Процедуры формирования элиты советского общества были отработаны – это, конечно, не был орден «меченосцев», объединенных высокой идеей и волей вождя, о котором мечтал Сталин в начале 20-х годов – изменилось время, страна, пассионарная часть населения, ее психология. Идейных коммунистов стало меньше, все больше появлялось желающих просто жить, и лишь комсомол, по-прежнему, не давал спокойно обустраиваться обывателю, беспощадно взламывал лед мещанства, покрывавший все большие пространства общественной и личной жизни.

Среди молодежи было много дорогих моему сердцу «чудаков», открытых романтике и героизму. Революционность в лучшем смысле этого слова, поддерживалась в 50-70-е годы многомиллионной армией комсомольского актива, который жил со словами песни «Старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути».  И возводились руками энтузиастов новые города в тайге, заводы и плотины – страна преображалась на глазах. Ну вот, скажут скептики, опять говорит не политолог, а бывший комсомолец. Честно признаюсь, я никогда в душе своей не покидал этого дорогого моему сердцу племени. Но крот истории в человеческом образе неумолимо рыл не только в Европе, он подтачивал и жизненные основы нового социального общества, лишая мир возможности объективно сравнивать потенциальные возможности «старого» капитализма и его системного антипода, природа которого в марксистском понимании не признавала частной собственности и эксплуатации человека человеком. Но ленинизм, как его понимали почти все годы советской власти, был очень терпим к беспощадному отношению государства к «винтику» в этой огромной машине. Это было еще одно свидетельство торжества идеологии советской номенклатуры, осознавшей свои интересы и научившейся «правильно» перераспределять доходы общества за счет трудящихся.  Перерождение общества состоялось, впереди, потирая руки, нас ждала перестройка с ее иллюзиями на более справедливую, а точнее, сытую жизнь, и горькими разочарованиями. Нагло обманули, общественный пирог пронесли мимо рта.  Что и требовалось доказать.

Романтика и романтики «Оттепели».

После 20-го съезда КПСС начался санкционированный «сверху» процесс романтизации первых лет революции и гражданской войны, совершенно не случайно приглушенный перед войной Сталиным. По его замыслу, по мере взросления новых поколений миф о Великой Октябрьской социалистической революции должен быть изжит, как и легенда о гражданской войне с ее бесстрашными рыцарями в буденовках. Пролитая кровь на братоубийственной войне не может быть основой для восстановления гражданского, духовного единства народов СССР, мира в семьях, без которых невозможно воспитание подрастающих поколений. Уже в начале тридцатых годов, когда началось великое преображение России, Сталин всем дал понять, что история страны не начинается с 1917 года – в воспитании гражданина и патриота важно знание всего славного исторического прошлого России, ее строителей и героев, защитивших Отечество в трудную годину. И поэтому, он решительно прекратил все левацкие эксперименты с образованием, и начал воссоздавать традиционную школу и присущие ей методы обучения. Получив церковное образование, он прекрасно понимал, что классовая, пролетарская мораль, о которой так страстно говорил Ленин, это выдумка, а в России была, есть и должна остаться только христианская мораль и на ее постулатах, пусть даже раскрашенных коммунистическими красками, должно строиться воспитание молодежи. Без нравственных основ, принятых народом, не создать общество созидателей Державы. И без церкви, с ее тысячелетним опытом врачевания душ, не обойтись. Не в райком же в трудные минуты жизни пойдут русские женщины за утешением. В отличие от «хрущевых» он это понимал. Но как же тяжело было разворачивать дредноут под названием пролетарское государство, созданное на псевдомарксистских идеях, освященных Лениным и его духовными наследниками, среди которых и ты сам в числе первых.

Интересный вывод сделал историк Юрий Емельянов, анализируя подходы Сталина и Хрущева в идеологической работе. По прямому указанию вождя были сняты фильмы о выдающихся государственных деятелях России Александре Невском, Иване Грозном, Петре Первом, полководцах и флотоводцах Александре Суворове, Михаиле Кутузове, Федоре Ушакове, Павле Нахимове, композиторах Модесте Мусоргском, Михаиле Глинке, ученых Александре Попове и Николае Пржевальском и многих других. После 1956 года на экраны страны уже выходят кинокартины, посвященные революции и гражданской войне: «По путевке Ленина», «Рассказы о Ленине», «Коммунист», «Сорок первый», «Хождение по мукам» т.д. Если в последние годы жизни Иосифа Виссарионовича в центре Москвы воздвигается памятник Юрию Долгорукому, то «верный ленинец» сооружает памятник Карлу Марксу. Полагаю, что комментарии излишни, но это лишь один штрих, подтверждающий мой тезис. Чего только стоило возобновление борьбы с церковью. По признанию Патриарха Алексия, это было время одного из самых жестких гонений на православие. Число храмов уменьшилось в два раза. Одно было лишь смягчающее обстоятельство – священников перестали массово гноить в лагерях и расстреливать как в революционные годы. Устраивали суды и давали сроки избирательно, в назидание другим. Гуманисты, одним словом.

Я убежден, что идея героизации еще недавней истории не случайно возникла в головах идеологов «оттепели», она была связана с желанием представить прошлое очищенным от жестокой реальности революционных лет, знание которого не могло вызывать душевный порыв у нового поколения. Новое прочтение прошлого идеально ложилось на критику культа личности, представляя сталинское время в неприглядном свете, и оправдывало курс партии на возвращение «попранных» Сталиным норм партийной жизни, связанных с именем приравненного к святым Ленина. Они даже и подумать не могли, что о них сказал бы Владимир Ильич, узнав, как «наследники» спекулируют его именем. А его мысль была необычайно богата и образна, но хрущевские идеологи не любили изучать подлинного классика. Их вполне устраивал выдуманный ими Ильич, очень удобный для «употребления» в трудные минуты политической жизни и оправдывающий невежество, и двурушничество, как это ни подло по отношению к нему. Но не все так очевидно, как, порой, кажется. Идеализация революционного времени, ставшего мифом в сознании сотен миллионов людей, и критика сталинской эпохи, это ничто иное, как, неосознанная, но только на первых порах, попытка оправдать избранный после смерти Сталина путь развития страны, и заретушировать неудачи проводимых ими реформ в экономике, и общественной жизни. Но Хрущев и его единомышленники не учли, что самый хороший учитель, это сама жизнь. И, если в ней все идет наперекосяк, невольно начинают посещать «опасные» мысли.

«Оттепель» породила революционный романтизм у моего поколения, родившегося в 40-50 годы прошлого столетия, что в юности совсем неплохо. Я убежден, прояви руководители партии мудрость и гражданское мужество, и вслед за их указанием идеологам и особо доверенной творческой интеллигенции заняться мифотворчеством, немедленно последовало бы распоряжение подвергнуть объективному анализу советскую действительность, ведь «так много пройдено дорог, так много сделано ошибок», у нас была бы другая история. Не сомневаюсь, результаты многих бы повергли в шок, но после первого замешательства, мог наступить период реального устранения причин, породивших преступления государства, ошибок его прежних вождей, пересмотр или уточнение идей, положенных в основу строительства социализма. И тогда уж точно не пришлось бы Андропову, после 25 лет нахождения в составе высшего руководства ЦК КПСС, делать неожиданное признание, что, оказывается, мы не знаем общество, в котором живем. Поразительной глубины «прозрение» бывшего многолетнего шефа КГБ, обязанного по службе знать, как можно больше о государстве, доверившего тебе охрану конституционного строя. Я вынужден с душевной болью снова признаться моему читателю, что вырождение в моей стране коснулось всех и вся. Все потому, что гордыня «ленинских наследников» и, увы, опасение лишиться с таким трудом завоеванного социального статуса, помешали им поверить истине, завещанной нам философами —  подвергай все сущее сомнению в этом мире, и, прежде всего, собственные знания о нем.  Так и уходили они: одни — в политическое небытие из-за происков «товарищей» по партии, другие —  на пенсию по старости, не осознав «родовых» изъянов советской политической и экономической системы, а все «перегибы и извращения» списывали на Сталина, Хрущева и Брежнева. Зачем морочить себе и другим голову.  О последнем Генеральном секретаре даже говорить не хочется, настолько было омерзительным его перерождение. Хотя, возможно я и не прав. Почему, спрашивается, перерождение, может он генетически был запрограммирован повторить судьбу Герострата. Вопрос в другом, ему никто не помешал, почему не сработал инстинкт самосохранения даже не у элиты, а у народа?

Отставка, или правда в России торжествует, но только исторически.

Все рано или поздно в нашей жизни заканчивается. Неотвратимо уходила в прошлое и эпоха «дорогого, и в прямом и переносном смысле, Никиты Сергеевича». Он всем смертельно надоел за прошедшие десять лет. Это надо же было так всех достать. Люди бесконечно устали от его сумасбродства, словоблудия и откровенной глупости, звучавшей из многочисленных радиоточек.  Было ясно, даже нам, ученикам девятого класса средней школы небольшого провинциального городка, что дальше так продолжаться не может.  Я хорошо помню этот октябрьский день, когда новость о событиях в Москве стала достоянием всей школы. Классный руководитель, молодая преподаватель физики, с трудом сохраняя серьезность, пробовала нам что-то туманно объяснить, не веря в то, что говорит, и, видя, что это событие нас ничуть не огорчает, а веселит, тоже рассмеялась и, напомнив о грядущей контрольной работе по физике, удалилась с чувством исполненного долга в учительскую. Мы тотчас снялись с мест и быстро разбежались по своим, более важным в четырнадцать лет, делам – жизнь продолжалась, а для нас она только начиналась.  «Отряд не заметил потери бойца…». Хорошая песня, она мне с детства нравилась, я и сейчас ее пою моему пятилетнему сыну, а он с удовольствием подпевает. Подрастет и из моих уст услышит невыдуманную историю нашего Отечества, ему будет, чем гордится.

В исторической литературе существует несколько версий, кто инициировал отставку Хрущева. Как всегда это бывает, организаторов победы оказалось больше, чем участников самой операции по захвату власти. Проявился так называемый синдром «ленинского бревна», когда через несколько десятилетий по подсчетам корреспондентов «Комсомольской правды» выявилась добрая сотня участников знаменитого субботника, помогавших Ильичу тащить из последних сил это несчастное дерево, которое должно было быть по расчетам длинною не менее восьмидесяти метров. Некоторые так увлеклись своими фантазиями, что не заметили, как прошла жизнь. Я не могу иначе, как дворцовый переворот, квалифицировать действия лиц, сместивших Хрущева с двух важнейших в государстве постов. По большому счету, это и не важно. Важно только то, как скандально произошла смена власти, по форме и методам напоминающая операцию КГБ по захвату опаснейшего государственного преступника, объявленного во всесоюзный розыск. Обращаю внимание читателя, что только в политической системе СССР при монопольном положении коммунистической партии, смена руководителя КПСС означала и смену власти. Честно признаюсь, «перебираю» некоторые факты того времени с чувством гадливости, да простят меня искренние защитники советской эпохи – это и моя история, но я исследователь, и вынужден сегодня, на склоне лет, переосмысливать наше общее прошлое, чего не захотели, испугавшись, сделать своевременно «старшие товарищи».  Для меня, как исследователя, в этой связи нужно понимать, кто пришел к власти в стране, кто воспользовался победой в схватке «бульдогов под ковром».

Отвечу со всей «пролетарской» честностью, после очередного переворота реальную власть в партии и государстве перехватили «верные друзья» и многолетние соратники Никиты Сергеевича, которых он «вытащил» своими руками из политического захолустья. Разумеется, не бескорыстно, потому что все годы «коллективного руководства» они «верой и правдой», не щадя живота своего, служили ему, успокаивая свою беспокойную коммунистическую совесть тем, что в конечном итоге посвящают свою жизнь партии и народу. Судя по их внешнему виду, спасибо кинохронике тех лет, компромисс между долгом, совестью и благополучием был найден. У нас ведь благодаря великому пролетарскому поэту еще с начала двадцатых годов в сознание партийного актива и всего народа укрепилась вера, что «Ленин и партия – близнецы братья!» Подставляйте вместо Владимира Ильича Иосифа Сталина, Хрущева, второго Ильича – смысл, если верить здравицам во время съездов и передовицам газеты «Правда», не менялся. Так все и было в нашей любимой стране, пишу об этом без иронии. На съездах, пленумах, партсобраниях говорили —  одно, а подразумевали — совершенно другое. Есть исторический факт – высшие должности в стране заняли Л. И. Брежнев, А, Н. Косыгин и Н. В. Подгорный. Они и стали основными «выгодоприобретателями».

Все разговоры о политических амбициях Александра Шелепина и Владимира Семичастного пусть останутся на совести историков с больной фантазией. Я ничуть не сомневаюсь, что они с учетом их молодости, волевых качеств, организаторских способностей и ясного понимания, что дальше так управлять страной нельзя, имели амбиции, но только на будущее. Шелепин не мог не понимать — не имея опыта серьезной партийной или советской работы у него нет шансов стать лидером партии. Весовые категории у «молодежи» и вкусивших власть при Сталине и Хрущеве, были разные. Это же азбучная истина для серьезного ученого, изучающего советский период, и я не считаю возможным ее обсуждать. Другое дело, что «ветераны» партийных сражений не могли одержать победу в заговоре без поддержки КГБ, во главе которого стоял Владимир Семичастный, ближайший друг Шелепина еще по работе в ЦК ВЛКСМ.

Когда некоторые исследователи утверждают, что более реальным претендентом на лидерство являлся Михаил Суслов, это свидетельствует о непонимания реальной расстановки сил в Президиуме ЦК. Михаил Андреевич, при всей своей ортодоксальности, был человеком не глупым, прошедшим хорошую школу аппаратного византийства еще при Сталине, и он прекрасно понимал, что его судьба — стать реально вторым человеком в партии. Такая перспектива, я убежден, согревала душу аскета. И он сделал ставку на Брежнева, прекрасно понимая пределы его интеллектуальных возможностей.  Без сомнения, и Леонид Ильич, и Подгорный сделали немало для создания атмосферы тревоги за судьбу страны, но они были не одни в своей озабоченности. Тревога висела в воздухе не только в зданиях на Старой площади, но и на всех просторах Советского Союза. Так или иначе, в заговор были вовлечены многие члены ЦК и его Президиума, первые секретари региональных партийных комитетов, кроме Анастаса Ивановича Микояна, который обо всем догадывался, но предпочитал не изменять однажды избранной тактики, которая не позволила ему схватить «насморк» при всех политических сквозняках в Кремле. Все годы, находясь в составе высшего руководства страны и обладая звериной интуицией, делал всегда ставку на самого сильного в предстоящей схватке.  Он понимал, его давний друг уже не в лучшей форме, но все еще опасен, и поэтому, боялся примкнуть к смутьянам, как когда-то сделал Дмитрий Шепилов. Сделал и потерял все, что достиг.

«И примкнувший к ним Шепилов…»

Я напомню об этом потерянном для страны перспективном политике. Весьма поучительная история, характеризующая нравы, царившие в высших эшелонах власти в Советском Союзе. Один из самых многообещающих интеллектуальных молодых руководителей страны многого успел добиься — секретарь ЦК КПСС, кандидат в члены Президиума ЦК, министр иностранных дел СССР, член-корреспондент Академии наук СССР. По мнению осторожных соратников – «погорячился», не подумал хорошо и остался в истории страны навечно «примкнувшим». Умел мстить Хрущев, возразить здесь невозможно, и делал это, как все люди с мелкой душонкой, охотно и с удовольствием. Лишенный всех должностей и званий, спасибо, что ордена и медали оставили фронтовику, отправился Дмитрий Трофимович руководить институтом экономики Академии наук Киргизской ССР. Но и этой должности, по мнению бывших соратников, ему было многовато, понизили до заместителя директора. Я хорошо знаю Киргизию, и люди там живут хорошие, доброжелательные и работящие, и весна рано приходит, и фруктов великое множество. Вопрос в другом, согревала ли немыслимая красота горных алатау и озера Иссык-Куль сердце отверженного властью? Сомневаюсь. Вы полагаете, что на этом все и закончилось? Ничуть. «Верный ленинец» великодушно позволил ему в 1960 году вернуться в Москву, где в должности рядового археографа, а затем старшего археографа Главного архивного управления при СМ СССР он проработал до 1982 года. Партия была необычайно последовательна и изобретательна в мести тем, кто позволил себе хоть однажды выступить с критикой второго, после Бога, человека на земле. Таким не место в ее боевых рядах, и 21 февраля 1962 года опального археографа единогласно исключают из рядов КПСС. Так надежнее, без партийного билета дальше дворника в 57 лет по службе не продвинешься. Иезуиты отдыхают, подумал я, изучая его биографию, когда узнал, что ровно через 14 лет, 18 февраля 1976 года в возрасте 70 лет ему, по указанию свыше, вернули партбилет, но с потерей стажа. У них с этим было строго, взносы ведь не платил! А упертый и не согласный с исключением Молотов – платил все годы, и поэтому ему стаж засчитали.  А что, говорят, для политика 70 лет, это возраст расцвета, все еще впереди, но только не для опального «и примкнувшего к ним Шепилова». Академия Наук СССР тоже не ударила в грязь, и, вспомнив о 86- летнем, некогда одном из самых известных экономистов СССР, восстановила Дмитрию Трофимовичу звание член-корреспондента. Этот молодой 45 летний сотрудник ЦК позволял себе, не боясь опалы, дискутировать с Иосифом Виссарионовичем по вопросам политэкономии социализма. Что удивительно, диктатору это даже нравилось, не с Хрущевым же обсуждать накопившиеся проблемы в теории. Не знаю, раскаялся ли он, что по просьбе последнего помогал готовить скандальный доклад, с которым тот выступил на 20 съезде КПСС. Но достоверно известно, раскусив, какую опасность для страны представляет зарождающийся культ личности нового лидера партии, он не промолчал. Я убежден, он не проиграл, и, в отличие от многих, сохранил честь. Это, по моему убеждению, дорогого стоит.

От Ильича, до Ильича…

Премудрый «пескарь» Анастас Микоян займет нейтральную позицию, он не встанет грудью на защиту «гаранта» своего бессмертия в составе высших руководителей страны и даже слегка, по-товарищески, покритикует его, но тут же предложит оставить на посту главы правительства, прекрасно понимая, что его предложение не пройдет. Но это и неважно, зато перед Никитой Сергеевичем, с которым провел последний в жизни совместный отпуск, лицо сохранил. И в истории остался с «особым» мнением. О вечности думал ветеран партии и свидетель, но не участник, всех без исключения «боев без правил» за власть в стране, где он был инородцем и никогда об этом не забывал. Поэтому предусмотрительно решил и на сей раз обойтись без резких движений.  После смещения он «правильно» поймет предложение Леонида Ильича и с почетом уйдет на пенсию, сохранив за собой положенные ему по статусу социальные блага. Их в то время было немало, так и родня большая – внуки уже подросли. Надо отдать должное, семья была хорошая, дружная и дети его не подводили, а радовали своими талантами, кроме единственного случая в годы войны. Он остался членом Совета Национальностей Верховного совета СССР, посещал все сессии, занимая специально отведенное для него «ветеранское» место, где сидел в одиночестве и безучастно слушал докладчиков и выступающих. Своим присутствием он выражал лояльность новому руководству партии и не более того. Происходящее в стране, скорее всего, его уже мало интересовало.  Он, как провидец, знал, чем все закончится у бывших «соратников». Будут успехи и неизбежные провалы в экономике и политике, и когда они перевесят чашу весов, начнется сознательное выпячивание личности Генерального секретаря, его реальных и выдуманных заслуг. Затем появится льстивая приставка «лично» и звезды Героя Советского Союза не будут помещаться на широкой груди некогда статного и красивого «молдованина», как добродушно называл его некогда Сталин. Вершиной лизоблюдства членов Политбюро станет упавшая ему на погоны маршальская звезда, и померкнут на ее фоне заслуги не только Генералиссимуса и Георгия Жукова, но и других знаменитых полководцев прошедшей войны.

Последний из «могикан»!

Мой большой друг, Феликс Сергеевич Санакоев, с которым я провел немало часов в предельно откровенных беседах о том времени, долгие годы возглавлял Южно-Осетинский обком партии и многое знал о византийских нравах, царивших в аппарате ЦК и Политбюро. С его согласия я воспроизведу одну из наших бесед. — Я, — рассказывал он, — был очень молод и, вероятно, потому что воспитан в хорошей семье и комсомолом, никак не мог понять, наблюдая за Микояном, почему такой уважаемый, легендарный человек всегда сидит один, и никто к нему не подходит, и не здоровается. Такое поведение депутатов, многие из которых были членами ЦК, министрами, мне казалось неправильным, неуважительным к человеку, который значительно старше многих, сидящих в зале. Однажды, я не выдержал и во время перерыва, увидев, что Анастас Иванович не покидает зал, подошел к нему и представился. Он сдержанно улыбнулся и сказал, что слышал обо мне, товарищи из Армении информировали его. Я извинился за бестактность и откровенно сказал, что меня удивляет поведение членов ЦК, которые всем видом показывают, что они не знакомы.  Это выглядит демонстративно, и не могу понять, в чем дело. Он нахмурился, внимательно посмотрел на меня и сказал, что мой вопрос простителен из-за моей молодости. Пройдут годы, и с большой долей вероятности ты можешь оказаться в моем положении. Проблема будет заключаться в том, что ты будешь носителем нежелательных знаний о сидящих в президиуме. Тем более, что в наше жизни все возможно, ведь тебе немногим больше тридцати – вдруг, и ты станешь со временем одним из них. Познание умножает скорбь, молодой человек. Находясь на партийной или государственной работе, ты не должен забывать эту мудрость. И, еще, там – он кивнул на сцену, где должен был с минуту на минуту показаться Брежнев и члены Политбюро, нет ни вечных соратников, ни друзей. Есть только не афишируемые интересы — так устроена наша верховная власть. Понимание остального придет к тебе с годами, если хватит выдержки и ума. На этом — все, я ответил на твой вопрос и лишь только потому, что ты кавказец. Я поблагодарил его за внимание ко мне и пошел «переваривать» услышанное. Этот разговор мне памятен до сих пор, многое, конечно, домыслил с учетом услышанного, что и позволило мне правильно выстроить отношения с таким непростым человеком и политиком, как Эдуард Шеварднадзе, и многими руководителями ЦК КПСС, и Совмина СССР. Поверь, я неоднократно убеждался в его правоте, возглавляя 17 лет такой непростой регион на Кавказе.

На моих глазах также происходило освобождение Н. В. Подгорного от должности Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Обращаю твое внимание, многолетнего друга Брежнева, который помог ему отправить на пенсию Никиту и активно поддержал его выдвижение на пост Генерального секретаря. Рассказываю, как все происходило. До нас доходили слухи, что в последние годы отношения между ними стали портиться, и на то были свои причины. Николай Викторович, конечно, человек был недалекий и не очень грамотный, его провинциальность всем бросалась в глаза, но таких среди руководителей хватало, так что не это явилось основанием для отставки. Он явно не понимал, что времена изменились и давний приятель Леня Брежнев, уже давно Леонид Ильич, и не просто, а выдающийся деятель КПСС и всего международного коммунистического и рабочего движения, и, что очень важно, продолжатель бессмертного дела Владимира Ильича Ленина. А с этим уже не шутят. Поэтому, нужно держать дистанцию и не забывать восхищаться его талантами. А что позволил себе Подгорный —  он, на дружеских посиделках по случаю юбилея одного из секретарей ЦК, хватив рюмку одну-другую, и изрядно устав от славословий в адрес лидера партии, взял и брякнул, не подумав, при всех: — Леня, как ты можешь терпеть такие славословия в свой адрес? Почему ты не прекратишь эти восхваления? Брежнев недовольно пробурчал в ответ – Ничего предосудительного в этом нет. Товарищи хотят высказывать свое мнение, свою оценку деятельности любого из нас. Что ты Николай Викторович всегда чем-то недоволен?

— 24 ноября 1977 года нас пригласили на Пленум ЦК для обсуждения проекта новой конституции — продолжал Феликс Сергеевич, — открыл заседание Суслов, и начались выступления заранее подготовленных ораторов. Через некоторое время слово предоставили первому секретарю Донецкого обкома партии Качуре Борису, который бойко отбарабанил текст и, вдруг, вносит предложение объединить посты Генерального секретаря и Председателя Президиума Верховного Совета. Присутствующие разразились аплодисментами. Судя по тому, как повел себя Подгорный, стало ясно, что эта новость для него, как гром среди ясного неба. Он что-то пробовал сказать Брежневу, но тот был невозмутим и только пожимал плечами. Суслов ставит вопрос на голосование, все, разумеется, дружно подняли руки, и затем предлагает рекомендовать для избрания главой государства Леонида Ильича и ввести должность первого заместителя Председателя, и утвердить кандидатуру Кузнецова. Зал, разумеется, разразился дружными аплодисментами. И тут же, Михаил Андреевич вносит предложение освободить Подгорного от занимаемой должности и вывести его из членов Политбюро. Голосуют в целом и только члены ЦК —  все аплодируют уже стоя. (!) Встали и члены президиума, вместе с ними хлопал в ладоши и новоиспеченный пенсионер союзного значения. Суслов повернулся к нему и указал рукой на зал. Поникший, растерянный, еще не осознавая до конца, что с ним произошло, недавний глава огромного государства с трудом спустился по ступенькам и пошел во второй ряд, где, оказывается, ему заранее освободили место. Но это не все.  После перерыва, когда все вернулись в зал, возле Подгорного оказалась пустота, никто не сел рядом с ним. Прокаженный! Ты не представляешь, как унизительно все это выглядело. Я сидел и вспоминал Микояна, его жестокие слова о нравах в Политбюро, да разве только там, – на всех уровнях власти происходило одно и то же. Полнейшее неуважение ни к себе, ни к людям. Сидящие в зале, видя, как бездушно расправляются друг с другом в «близком круге», транслировали эти нравы на свои отношения с теми, кто мешал им купаться в славе в своем регионе.  Вот так, Данилыч! Ты прав в своих мыслях, что рано или поздно все должно было закончиться, не было у партии сил для изменения положения дел в стране при таких «вождях», но как всегда, многие надеялись на чудо. Но, как ты сам говоришь, чудес в политике не бывает, это в компетенции Бога!

Я рад, что в моей жизни есть Феликс Сергеевич Санакоев, старший товарищ, друг, взыскательный читатель и оппонент. С ним можно часами дискутировать о прошлом, обсуждать день сегодняшний и размышлять о будущем. Он умен, хорошо образован, по-кавказски мудр и речь его необычайно образна. Люблю слушать, когда он говорит на прекрасном русском языке, чего так не хватает современным политикам, дикторам радио и телевидения. Это он «пробил» в начале 70-х годов в Совете Министров СССР решение о строительстве стратегически важного Рокского тоннеля через Главный Кавказский хребет, связавшего Северную и Южную Осетии, несмотря на мощное противодействие Эдуарда Шеварднадзе, бывшего тогда всесильным первым секретарем ЦК КП Грузии и пользовавшегося исключительным расположением Брежнева. Именно этому государственно мыслящему человеку мы должны быть благодарны за спасение граждан Южной Осетии от неминуемого геноцида.  Осетины помнят своего первого секретаря обкома партии, и я сам был тому свидетель, когда ездил с ним в 2010 году в Цхинвали на празднование его юбилея и по случаю награждения Орденом Почета Республики Южная Осетия. Наш приезд совпал с празднованием дня Победы над Германией, и мы окунулись в незабываемую атмосферу послевоенного советского времени. Весь город вышел на улицы – скромно, но празднично одетые люди, радостные дети в школьной форме с пионерскими галстуками, раздающие всем георгиевские ленточки, незабываемая музыка и песни военных лет, звучащие из всех распахнутых окон.   Видели бы вы, как его приветствовали жители города, когда мы гуляли по городу, с болью и негодованием рассматривая разрушенные грузинами здания и жилые дома. Они с улыбкой, радостными возгласами подходили к нему, обнимали, целовали и поздравляли с 70-ем, желали добра и долголетия. Растроганный и несколько смущенный теплотой встречи земляков, Феликс Сергеевич готов был расцеловать всех. Поразительно, подходили сотни людей, он всех знал по имени и отчеству, и, представляя мне, рассказывал о достоинствах каждого из них, родителях и предках, чем они прославили свой род и республику.  Память хранила все.

Не скрою, я был поражен и обрадован увиденным, давно уже не встречался с таким явлением доброты и благородства. Вместе с нами был сын Феликса, Сергей – он просто сиял от гордости за отца, и мне это было понятно. Вечером, в небольшом только что восстановленном доме культуры, другие еще стояли в руинах, состоялось торжественное вручение награды юбиляру. Зал был переполнен, люди стояли в коридоре и на улице. Когда Президент Республики Эдуард Кокойты вручил ему орден, присутствующие, стоя, несмолкаемыми аплодисментами поздравляли своего бывшего партийного руководителя. Желающих выйти на сцену и сказать ему теплое слово, было так много, что я уже начал беспокоиться за виновника торжества, он только что перенес болезнь. Затем, чествование продолжили в маленьком кафе, где было много хорошего вина, знаменитые осетинские пироги и прекрасные тосты за уважаемого человека и земляка. Застолье вел молодой Президент и делал это умело с соблюдением всех национальных традиций. У них, осетин, с этим строго, не забалуешь. Мы с ним о многом откровенно поговорили в тот вечер, я подарил ему свои книги – юбилей удался.

Часов в десять вечера мне пришла в голову мысль, со мной такое иногда бывает, поставить песни военных лет в исполнении Владияра, замечательного певца, обладающего уникальным басом. Я привез с собой несколько дисков, зная, что достать их невозможно и не только в Цхинвали. Эдуард Кокойты решил, что такие песни должны слушать все желающие. Проблема была в том, что в кафе не было аппаратуры, но это никого не смутило. Мы вышли на улицу, поставили диск в машину Президента и включили магнитофон на полную мощность, отрыв все двери и багажник. Нужно конечно знать мощь и красоту голоса этого уникального певца с неповторимым тембром, усиленного мощными динамиками. Владияр, я убежден, один из самых лучших исполнителей не только русского романса, но и песен тех незабываемых военных лет. Не прошло и десяти минут, как изо всех домов потянулись люди – взрослые и дети, и скоро все пространство возле кафе было заполнено слушателями. Они стояли молча, погрузившись в свои воспоминания. Я вглядывался в лица земляков моего друга, которые не понаслышке знали теперь, что такое война, опалившая их предков, а два года назад вломившаяся в отчие дома.  Импровизированный концерт закончился за полночь. В эту ночь мы с Феликсом и Сергеем засиделись до утра —  вспоминания переполняли его, а я внимательно слушал и делился с ним своими впечатлениями.  В следующие три дня мы объехали республику, все ему было дорого, он с гордостью рассказывал и показывал, что ему удалось построить за 18 лет его руководства. И хватался за сердце, когда старые друзья делились с ним бедами, свалившимися на них после распада СССР. Нет, в один голос говорили они, мы всегда были частью России, а не Грузии — мы с ней, у нас одна общая большая Родина и одна на всех судьба. Мы вернулись в Москву, я сделал записи в своем дневнике, зная, что обязательно к ним вернусь. И вернулся, приступив к работе над продолжением своей книги. Нет, чтобы не говорили закоренелые антисоветчики, «были люди в наше время…» — как не вспомнить великого русского классика. Именно эти партийные лидеры, связанные единой кровеносной системой с народом, тащили на своих плечах тяжкий груз проблем развивающейся страны, делили с ним и радость и горе. И таких руководителей в партии было много, иначе при очевидных проблемах с «качеством тонкошеих вождей» в высшем руководстве КПСС, о которых я так жестко пишу, мы никогда не добились бы столь впечатляющих результатов за годы советской власти. А успехи были, и это еще одно удивительное свидетельство противоречивого развития Советского Союза. Я обращаю внимание читателя – развития.

Время безжалостно, ему нет дела до человеческих проблем, оно бесстрастно, с легкой усмешкой наблюдает за нашими успехами и неудачами, порожденными умом и благородством, или глупостью, и очень часто, своекорыстием – все это уже было, есть и будет впредь, потому что люди неизменны в своем стремлении к добру и злу. Борьба этих нравственных начал является сутью «гомо сапиенса», и степень человечности в нас находится в прямой зависимости от того, что в нас побеждает – божественное или дьявольское. Любое стремление осмыслить и понять прошлое человека или его страны, есть не что иное, как попытка на весах истории определить степень сотворенного людьми блага или зла. Не «взвесив» их соотношение в реальной жизни и не дав нравственную оценку прошлому, мы обрекаем себя на вечное блуждание в темных лабиринтах исторического бытия, откуда нет выхода. Время принадлежит вечности, оно, как морской прибой смоет и нашу жизнь, и единственное, что остается от нас «пришельцам новым», это память, которая должна вместить и наши мучительные поиски истины, и попытки найти оправдание тому, что мы считали смыслом дарованной нам свыше судьбы. Сейчас, на склоне лет, я стал лучше понимать, как важно сохранить в душе своей открытость и доброжелательность по отношению к тем, кто заступает вместо нас на «вахту». Мне стал еще ближе Федор Тютчев. Помните его мудрые пронзительные строки: «Спаси тогда нас, добрый гений/От малодушных укоризн, /От клеветы, от озлоблений на изменяющую жизнь;/От чувства затаенной злости на обновляющийся мир, /Где новые садятся гости за уготованный им пир…

Еще раз обращаю внимание читателя, что в своих «непричесанных мыслях» о советском времени я сознательно не придерживаюсь жесткой последовательности исторических событий и фактов. На этом поле, как стали открывать архивы, в последние два десятилетия «пасутся» многие, кто относит себя к цеху историков, политологов, социологов и просто «кормящихся на теме» профессиональных фантазеров или, того хуже, литературных поденщиков. Меня интересует не столько событийная точность, хотя, для добросовестного исследователя она всегда важна, а насколько поступки высокопоставленных деятелей КПСС, оставивших след в истории страны, были обусловлены эпохой, в которой они жили, и как поступки, мотивы поведения «вождей» влияли на атмосферу современного им общества, находившегося под их властью. Если сказать мудрено, меня интересует философия исторического бытия Советского Союза. Насколько это мне удалось, судить вам. Поэтому, завершая свои размышления о годах, которые с «легкой руки» творческой интеллигенции стали лукаво называть временем «оттепели», неразрывно связанной в сознании людей с Н. С. Хрущевым, я не ставил перед собой задачи хронологически воспроизвести историю отстранения его от власти. Это сделали вполне добросовестно и профессионально до меня и скажем им всем за это спасибо. Внесли некоторую ясность и мемуары непосредственных участников тех событий, которые нужно уметь читать, пишут-то простые смертные, и все хотят остаться в памяти грядущих поколений с умным, человеческим лицом. Имеют на это право. Некоторые из них своими поступками несколько изменили ход истории страны, но, не отменили неумолимый процесс деградации КПСС и всей системы управления в СССР. Не потому, что не хотели — не понимали до конца всей степени грозящей опасности. Одни — от недостатка знаний, не были в достаточной степени профессионально «любопытными», других интересовала исключительно собственная карьера, что вполне вписывается в понятие шкурного интереса мещанина с партийным билетом. Таких, к сожалению, хватало на всех уровнях власти.

Процесс появления осмысленных действий по смещению Хрущева длился не менее года, вызревал, постепенно объединяя вокруг этой цели и лиц, первыми высказавшими крамольные мысли, и всех недовольных. Закономерен вопрос, почему же так долго. Ответ достаточно прост – боялись. Каждый дорожил своим положением в системе власти, все успокаивали себя надеждой, что «рассосется» со временем дикое самомнение нового вождя, и когда он все поймет, непременно трезво посмотрит на свое поведение и проводимую им политику. Ведь это же он позиционировал себя после 1953 года как верного ленинца, мужественно поставившего перед собой задачу вдохнуть в партийную и государственную жизнь страны ленинские принципы, попранные Сталиным. И не важно, что каждый из них понимал так называемые нормы партийной жизни по-своему, подстраивая их под свои корпоративные или личные интересы. Важно, что этот миф, благодаря многолетней мощной пропагандистской обработке, воспринимался в партии и народе, как воплощенная в повседневную нелегкую жизнь страны справедливость. И вера в наступившую «эру милосердия» была усилиями партийных идеологов связана с его именем.  Но, «Никиту понесло», и, казалось, не было силы, способной его остановить. Он не хотел уже ничего понимать и не желал никого слушать. И, когда поведение претендента на все еще свободный трон вождя народов стало не просто комичным, гротескным, но и опасным для социального положения его выдвиженцев, они «зашевелились». Будущее членов Президиума ЦК оказалось под угрозой, никто уже не мог дать им гарантии, что провалы в экономике, низкий жизненный уровень не вызовет завтра массового возмущения не только у товарищей по партии, но и у народа. И тогда «нерушимому блоку партийных и беспартийных» придет конец. Это будет означать лишь одно — Смута неизбежна, а вместе с ней настанет время непредсказуемых потрясений в обществе. Об этом они читали в учебниках по истории КПСС.  Допустить такого развития событий было нельзя. Час пробил!

На авансцене, где начиналось первое действие новой исторической драмы, появились главные действующие лица: Брежнев, Подгорный и Суслов. Основные роли между остальными членами Президиума ЦК были распределены. Нужно сказать, что все осознавали степень риска и понимали — в случае проигрыша головы им не сносить. Поэтому были и колеблющиеся. Тот же А. Н. Косыгин, наученный еще «ленинградским делом», был весьма осторожен и «примкнул» к основным заговорщикам, только убедившись, что руководство КГБ во главе с Владимиром Семичастным вместе с ними. Бессмысленно сегодня спорить, кто писал «текст» пьесы и был главным режиссером. Разумеется, тот, кто воспользовался лаврами победителя и затем, семнадцать лет был художественным руководителем всемирно известного политического «театра теней» под названием Политбюро ЦК КПСС. Имя его – «дорогой Леонид Ильич». Разговор об «отце застоя» у нас впереди, а сейчас считаю нужным сказать некоторым скептикам, что он не случайно победил в этой схватке.  Чему нас учит диалектика старины Гегеля? Случайность есть форма проявления закономерности. Вспомнили, ну и хорошо, следите дальше за моей мыслью.

Будущий Генеральный секретарь ЦК КПСС, обладая качествами профессионального лидера, в душе был сибарит. О его жизнелюбии ходили легенды. Он так дорожил с таким трудом доставшиеся ему блага, что после незаслуженного «падения» в марте 1953 года, когда его опустили до «рядовой» генеральской должности в Советской армии, у него начались проблемы с сердцем. Это просто удивительно, человек прошел войну, и по свидетельству однополчан, не праздновал труса. И на тебе, в мирной жизни первая неудача в карьере чуть не сломала мужика. Может нам, чтобы не терять психологической устойчивости, нужно чаще воевать? Через три года ему удалось вернуть доверие Хрущева и на 20-м съезде его избрали снова секретарем ЦК и кандидатом в члены Президиума ЦК. Он был без ума от счастья и отрабатывал, как мог, благосклонность Никиты Сергеевича. Жизнь показала, что Леонид Ильич был настолько талантливым лицедеем, что усыпил бдительность этого матерого хищника. Как часто случается, тот, расслабившись от лести, исходящей из уст Брежнева, «пригрел на груди» своего политического убийцу — сначала ввел в его состав Президиума, а затем рекомендовал для избрания Председателем Президиума Верховного Совета. Должность была значимой по статусу, но не пыльной, как шутили остряки, представительской, а породистый Леонид Ильич любил кинохронику, где постоянно показывали его, солидного, благожелательного и открытого для диалога при встречах с главами других стран. Очень нравился ему процесс награждения отличившихся граждан орденами и медалями, что являлось исключительно его прерогативой, и никто на это право не покушался. Награждал он с радостной улыбкой, дружескими объятиями и непременным троекратным поцелуем. Не верить в искренность его чувств было невозможно. С особым чувством он выражал свою радость, целуя женщин – чувствовалась «рука мастера». Не избалованные вниманием, растроганные до слез, наши героини не возражали, унося с собой теплоту его объятий.  Как сказал бы не лишенный юмора Иосиф Виссарионович: «Завидовать будем «маршалу» Брежневу».  Я тоже всегда с улыбкой, без осуждения наблюдал за процедурой «поощрения» от имени государства, полагая, что не окаменевшие от собственной значимости государственные мужи вызывают большее доверие у простых тружеников, чем покрывшиеся при жизни бронзой или, того хуже, шуты на троне. Что тут скажешь, жизнь радовала Леонида Ильича, открывая с каждым годом все новые перспективы. Он, конечно, не мог не замечать, что Хрущев относится к нему без должного уважения, считая человеком поверхностным, легковесным, но с другой стороны, видя его готовность положить «живот за други своя», допустил «Леню» к своему «телу». Такое доверие дорогого стоило. Роль постельничего царя-батюшки на Руси явно недостаточно изучена нашими, все знающими задним числом, историками. Пора бы уже более точно определить их статус, тем более эта категория «особо доверенных» никуда не исчезла из кремлевских опочивален. Все было хорошо, но тревожил своим непостоянством в привязанностях к соратникам Никита Сергеевич. Благодетель был непредсказуем и неожиданно для всех заменил его на этом посту своим старым другом Анастасом Микояном, вернув в состав секретарей ЦК. Правда, уже в реальном статусе «второго» после наместника Бога на Земле, т.е., после себя в партии.  Что это означало в действительности, никто не знал, сколько их вереницей прошло после 1957 года, и тревога поселилась в сердце нашего будущего героя. Сегодня он «второй», доверенное лицо, а завтра — посол СССР в экзотической стране, название которой выговорить-то невозможно. Неопределенность надоела, наступило время принимать решение и действовать. Так и хочется вложить в его уста исполненную глубокого смысла поэтическую фразу: «Время выбрало нас!»

Работая над книгой, пришлось перелопатить множество источников, намывая из огромного массива документов и воспоминаний участников тех событий, золотые крупинки истины, без которых невозможно воссоздать правдивую атмосферу ушедшей эпохи. Разумеется, я не мог пройти мимо Егорычева Николая Григорьевича – первого секретаря Московского городского комитета партии, человека умного, принципиального и государственно мыслящего, потому и потерявшего должность после восхождения на престол очередного выдающегося политического деятеля современности. Читаю: «Брежнев позвонил мне на квартиру… «Слушай, Коля, ты не мог прийти ко мне пораньше в ЦК». Приезжаю. Он взял меня за руку и повел. За большим кабинетом у него был второй, поменьше, для личной работы. Потом через комнату отдыха мы пришли туда, где у него была ванна и туалет. «Знаешь, Коля, Хрущеву стало все известно про подготовку пленума. Ему все известно. Он нас расстреляет! «И расквасился. Слезы градом текут.  (У меня перед глазами живо возник образ рыдающего от страха Сталина в период борьбы с Троцким и другими вождями оппозиции! – В.П.) Я говорю: «Да вы что, Леонид Ильич! Умойтесь». Подвел его к раковине, потом дал полотенце и продолжил: «Имейте в виду, никто нас не расстреляет. Что мы делаем против партии? Ничего. Мы готовим пленум ЦК. Если мы не правы, нам так и скажут, что мы не правы». Но Брежнев, хотя и перестал рыдать, настаивал на своем: «Ты его плохо знаешь, он нас всех расстреляет». Как выяснилось, опытный Егорычев плохо знал тонкую душевную организацию плачущего претендента на высший пост в партии. Воцарившись, он быстро избавится от свидетелей его истеричной трусости, направив подальше от Кремля. Все-таки душа человека – потемки. Не перестаю удивляться —  прошел войну, не пасовал в смертельных для жизни ситуациях, а после 1953 года стал панически бояться начальства. Это может вызвать улыбку, но впечатлительный Леонид Ильич упал в обморок во время бурного обсуждения будущего Хрущева на заседании Президиума ЦК в июне 1957 года, когда Лазарь Каганович ему резко напомнил, где он оказался после смерти Сталина. Заботливые соратники бережно вынесли его из зала и дежурные врачи, откачав, увезли в больницу. Это не единственный случай, когда он впадал в панику и уходил на «больничный». Особенно травмировали Леонида Ильича своей жесткой критикой Кириченко и суровый немногословный Козлов, числившиеся одно время «вторыми» лицами в партийной иерархии. Много женственного присутствовало в его характере. Была в нем какая-то незащищенность, внутренняя слабость и в то же время способность расправиться беспощадно с оппонентами и даже совершить убийство при достижении цели.

Да, мой читатель! Декларируемые ленинские нормы партийной жизни, оказывается, совсем не исключали в борьбе за власть физическое устранение Первого секретаря ЦК КПСС. Никита Сергеевич, находясь на юге, и в страшном сне не мог представить, когда он, в предчувствие измены метался затравленный по правительственной даче, в эти минуты «верный постельничий» настойчиво предлагал Владимиру Семичастному найти метод его убийства, чтобы только руководитель Советского правительства не доехал, не долетел до Москвы. Но не того напал. Молодое поколение руководителей страны, получившее нравственную закалку в комсомоле, не собиралось перенимать «опыт» старших товарищей и обагрять свои руки кровью. В июне 2016 года вышли его мемуары, которые я тотчас «проглотил». Так получилось, что года за три до его ухода из жизни мне представилась возможность поговорить с ним. Ни для кого не секрет, что мы, бывшие комсомольские работники, встречаемся в день рождения Ленинского Комсомола. Приходят многие, кому дорога память о нашей великой организации и собственной молодости. Заходя в зал, все мгновенно преображаются, сбрасывают с плеч тяжкий груз прожитых десятилетий и, помолодев, превращаются в дорогих моему сердцу друзей юности. Все снова энергичные, с приветливой улыбкой и никакого «протокола» — душа отдыхает.

Первое знакомство с Владимиром Ефимовичем было коротким. Я подошел к группе «до боли» знакомых лиц, мы радостно поприветствовали друг друга, и только тогда обратил внимание, что рядом со мной стоит Семичастный. Нас представили, мы обменялись рукопожатием и каждый продолжил процедуру дружеских объятий, рискуя быть основательно поврежденным. Следующая встреча состоялась через год, в том же облюбованном нами помещении на проспекте Мира. Когда закончилась короткая официальная часть и начались тосты, и зазвучали любимые песни в исполнении неиссякаемого Иосифа Кобзона, я вышел подышать воздухом. И понял, что сделал это вовремя. В конце пустого коридора увидел знакомое лицо и решительно направился к нему. Он меня узнал, привстал, приветствуя, я с его разрешения сел рядом. — Вы тоже решили передохнуть, — спросил я, — «Да, стал уставать от шумных кампаний – годы, ничего не поделаешь». И, тут же признался, что был приятно удивлен, когда в прошлую встречу «ребята» на его вопрос, не тот ли это Попов, который печатается в «Советской России», услышал утвердительный ответ. – Знаешь, Владимир, — продолжил он, — я внимательно читаю все твои статьи, они настолько необычны по своей стилистике и убийственной аналитике, что, честно, признаться, побаиваюсь за вас. Не боитесь! – Нет, никогда особенно не боялся, а сейчас уже поздно дрожать. Наоборот, рад, что могу публично высказать свое отношение к происходящему в стране. В начале 60-х годов мне бы это даром не прошло. – Это уж точно, — вздохнув, ответил он. —  Другие были времена, жесткие, бескомпромиссные. И мы были другие, не столь образованные. Читаю твои статьи и каждый раз думаю, вот бы в наше время были такие идеологи, а то сидели разные Сусловы, Ильичевы и им подобные начетчики. О Хрущеве и Брежневе не говорю – комментарии, как говорится, излишни. Но через время, как через себя, не перепрыгнешь. Когда-нибудь, глупость и преступления последних десятилетий тоже будут названы своими именами, впрочем, ты это делаешь уже сейчас. На мой вопрос, пишет ли он воспоминания, он ответил, что, пишет и постарается честно рассказать о своем времени. Я ему задал интересующие меня вопросы, и он откровенно мне поведал об отношении к Брежневу и Хрущеву, и своей роли в отстранении от власти последнего. – Понимаешь, дальше терпеть было уже нельзя, страна находилась в опасной зависимости от его самодурства. Он же никого не слушал. Могло случиться непоправимое, чего только стоил спровоцированный им Карибский кризис. Мы же стояли на грани ядерной войны! И уже прощаясь, он поведал, на что готов был пойти Брежнев, лишь бы занять место Хрущева. — Так что, Владимир, когда будете писать о нашем времени, не судите строго нас с Шелепиным, и не верьте, что мы хотели захватить власть. Это не так, да и молоды мы тогда еще были для первых ролей. И запомни, мне удалось спасти партию от крови и позора, категорически отвергнув предложение организовать убийство Никиты Сергеевича.  На этом, тепло попрощавшись, мы расстались, и больше судьба не подарила мне встречи с этим замечательным человеком, о котором, честно говоря, мы долгие десятилетия ничего не знали. Сначала на получение правдивой информации о нем действовало жесткое табу, наложенное ЦК КПСС и Андроповым, а затем, после уничтожения СССР, его правда о своем времени никому была не нужна. И все-таки земля вертится! Вступают в жизнь новые поколения и сегодня это необходимо нам всем, кому дорога история нашей страны, и без знания правды о ней, мы не мыслим наш путь в будущее.

Вернувшись домой, я, по укоренившейся привычке, записал содержание нашего разговора, зная, что непременно вернусь к этой «больной» теме.  Воспоминания Владимира Ефимовича убийственны по отношению к Брежневу, он срывает с него маску добрейшей души человека, как всегда мифологизированного услужливыми доброхотами. В начале 60-х годов будущий герой «Целины» и «Малой земли» был активным и беспощадным игроком на политической арене «Большого Кремля», где известные всей стране «актеры» увлеченно разыгрывали очередную сцену многоактной трагедии России. Задумайтесь, в 1964 году на «шахматную доску» борьбы за власть была поставлена голова руководителя коммунистической партии, постоянно заявлявшей с гордостью, что она «ум, совесть и честь нашей эпохи».  Реальность же была иная, и в ней не хватало места ни совести, ни чести. Писать об этом, не скрою, горько, но по-другому не получается.  Вся так называемая история человечества, если отбросить «шелуху» многочисленных событий, дошедших до исследователей, состоит из бесконечных войн, политических интриг и заговоров против правителей. Очень часто эти заговоры представляются, как заранее спланированные и хорошо организованные действия, которые с неизбежностью приводят к победе. В жизни все намного сложнее.

Недовольство Хрущевым созревало с момента его воцарения на «престол» руководителя партии, которое рассматривалось как временное решение. Никита Сергеевич в качестве Первого секретаря ЦК – это результат компромисса, отсутствия явного лидера, который устроил бы всех. Наиболее профессиональный из них Вячеслав Молотов пугал «соратников» своим многолетним авторитетом в народе и принципиальностью. Умный, образованный, прекрасный организатор, обладающий колоссальным опытом государственной деятельности, он им напоминал несколько уменьшенную копию Сталина, а они так устали от напряженной работы и давившего на них авторитета.  Нестерпимо хотелось свободы и гарантированного долголетия в составе Президиума ЦК. Святая простота! Какие могут быть гарантии и свобода в политике?  Где они об этом читали или слышали, тем более, что суровый опыт и царской России, и Советского Союза был совершенно иной. Уже скоро пришло понимание, что новый лидер не собирается быть временным или первым среди равных — иллюзии о безоблачной жизни рассеялись, как утренняя дымка в лощине.

Наступило время бесконечных обид, интриг в борьбе за близость к «первому», «антипартийных групп» и восстановления ленинских «принципов» руководства армией. Если же быть честным до конца, мы должны признать одну истину – никакого единства в Президиуме ЦК не было, шла непрерывная борьба всех против всех.  Все происходившее тогда подтверждало известную мысль философа Томаса Гоббса о природном эгоистическом начале человека, а эта борьба бесконечная, и не продлевает ему жизни. И даже государство, как результат общественного договора, ограничивает, но не устраняет хищнические устремления эгоизма. Я могу только сожалеть, что вожди партии, таковыми, по крайней мере, они себя считали, не читали с карандашом в руке его «Левиафана», и не делали своевременно выводы. Увы, Маркс и Ленин об этом не писали, а о других именах «основоположников» человеческих знаний они не ведали.  Ну, да Бог с ним, этим Гоббсом, жившим в пещерном 17-м веке и его «антимарксистскими» откровениями о природной, читай, животной, сути человека, государства и власти.  Умы наших верных ленинцев в начале 60-х годов занимало лишь собственное политическое долголетие, потому что «коварный» Хрущев все чаще проговаривался в минуты раздражения о предстоящих кадровых перестановках. Даже «человек в футляре» Суслов стал замирать в испуге, когда до него доходили невероятные слухи, что Никита вынашивает преступную мысль «бросить» его, крупнейшего мыслителя и идеолога, на министерство культуры. Это допустить нельзя, как же партия и без него, хранителя марксистской мысли. Что же до судьбы многострадального ведомства, которое еще со времен Сталина стало местом ссылки проштрафившихся, она никого не волновала. Только представьте, если хватит воображения, этого «скопца» и бурно развивающуюся многонациональную богатейшую культуру огромной страны. Мороз пробегает по коже. Но это особенность моего организма, у руководителей партии и правительства изморози не было.

Шли годы, тревога за будущее не покидала их «пламенные» сердца, но решимости действовать не прибавлялось.  Все на что-то надеялись… Но, как известно, надежда только юношей питает, а взрослых мужей не жалует. «Объект охоты» окончательно «сорвался с цепи», внутренние проблемы страны уже пугали его – он не знал, что нужно делать.  Как иронично писал Дмитрий Шепилов: «Испущать идеи», как в прошлые годы уже не мог – иссяк, и начались бесконечные и бессмысленные вояжи по сторонам и весям. Дотошные исследователи подсчитали, что в 1963 году глава правительства в течение 170 дней находился вне Москвы, а за девять месяце рокового 1964 года —  уже 150 дней. В его отсутствие мозги у соратников работали более четко, и многие заговорщики стали понимать, что их конспиративные встречи на охоте и в кремлевских кабинетах могут вызвать вполне обоснованные подозрения у явных сторонников Хрущева и руководства КГБ, которое хлеб свой кушало в те годы не зря. Росло и число «посвященных», что вполне естественно, и неопределенность по срокам нанесения удара вносило растерянность в их ряды. Появились признаки утечки информации, и некоторые активисты «первого часа» уже готовились переметнуться в противоположную сторону, покаянно склонив голову. Специалистов политического «маневра» среди партийных руководителей всегда было с избытком. Реконструируя поведение участников тех событий, прихожу к выводу, что каждый из них держал для себя на случай провала открытую калитку в «курень» Хрущева. Никакая партийная принципиальность там и рядом не стояла. О времена, о нравы!

Катализатором процесса, как я уже писал, стало неожиданное для Леонида Брежнева его освобождение от обязанностей Председателя Верховного Совета СССР и избрание по рекомендации Никиты Сергеевича на этот пост 14 июля 1964 года А. И. Микояна. Подозревая, что это не случайно, он принимает решение действовать. Как здесь не вспомнить знаменитые слова Ленина, сказанные перед октябрьским переворотом: «Вчера еще было рано, завтра будет поздно!» Кстати, в этом весь вождь революции – гений тактического прорыва. Нашим же мастерам переворота понадобилось еще три месяца, чтобы осуществить задуманное. Именно тогда проявились сущностные черты Леонида Ильича. Он начинает напористо обрабатывать Семичастного, склоняя его к физическому устранению Хрущева, считая, что можно взорвать самолет, когда он будет возвращаться из Сочи. То, что там будет помимо главной жертвы еще много других людей, включая главу государства Анастаса Микояна, отдыхавшего вместе с ним, экипаж и охрана, его не смущало. И это был не единственный вариант его убийства, рождавшийся в воспаленном сознании заговорщика. Кто считает жертвы, когда речь идет о торжестве ленинских принципов и норм. Вот уж поистине – лес рубят, щепки летят. А «щепу» на Руси никогда не жалели – бабы еще нарожают!  Интересно, на что рассчитывал Брежнев, предлагая Председателю КГБ убийство Верховного Главнокомандующего вооруженными силами СССР. Конечно, это был коварный и, скажу еще более точно, подлый замысел, который сразу стал понятен Семичастному. Он готов был пойти на все, чтобы только не смотреть в глаза своему «благодетелю».  Он вспоминает, что тотчас позвонил Александру Шелепину.  — Послушай, тянут нас куда-то в сторону. Хотят чужими руками совершить преступление, а потом?.. Что будет потом? – Кто его знает, что будет потом! – Шелепин был полностью со мной во всем согласен. Бывшие лидеры советской молодежи, поработавшие руководителями КГБ, окунувшиеся во время чистки «авгиев конюшен» карательного органа во всю мерзость прошлого, быстро возмужали и былого пиетета перед старшими товарищами уже не испытывали.    Они сразу поняли, что Брежнев и его команда, хотят использовать их «втемную», а дальше, по законам классического жанра, обвинить в зловещем заговоре и убийстве Хрущева с целью захвата власти. И здесь Леонид Ильич в лавровом венке спасителя социалистической Родины, в окружении верных соратников выходит на авансцену и отправляет по требованию возмущенного народа предателей и «шпионов западных разведок» на эшафот. Интересную «партию» могли бы разыграть победители.

Что можно сказать, достойных продолжателей бессмертного дела Ленина воспитала партия, но, видит Бог, миллионы рядовых коммунистов не имели к этому никакого отношения.  Но от этого, как правильно понимает мой читатель, легче не становится. «Раковую опухоль» вырождения партии уже не заметить было невозможно. Все началось еще при Владимире Ильиче, когда членство в партии стало условием прихода во власть, в том числе и всеядных карьеристов, а все остальные коммунисты имели одно лишь право и привилегию – быть первыми в труде и первыми подниматься в атаку.  В который раз повторяю, разрыв между «вождями» и партийной «массой» в правящей партии с ее монопольным правом на истину, неизбежен, какие бы меры не принимались для предотвращения этой трагедии, и для рядовых коммунистов, и для всего народа.  В этих условиях Семичастному и Шелепину оставалось лишь одно – подталкивать заговорщиков к активным действиям.  Сегодня, по прошествии более, чем полувека, ясно, что без их поддержки ничего бы у «вечно колеблющихся вместе с генеральной линией партии», не получилось. Итог известен – победа досталась тем, кто меньше всего достоин ее, а «комсомольцы», которых старшие товарищи увидели в деле, по всем законам жанра были навсегда отправлены за «100 км.» от политической жизни партии и государства. До обморока напугали они «победителей» своей решительностью и знанием «скелетов» в их шкафу, о которых те старались забыть.

На суд уже морально сломленного Хрущева собрались 13 октября 1964 года все высшие руководители партии и правительства, за исключением больного Ф. К. Козлова, которого в расчет уже никто не брал – всего 24 человека. Это было последнее заседание Президиума ЦК, продолжавшееся два дня, которое он открыл в четыре часа дня в качестве Первого секретаря ЦК КПСС. – Вы хотели обсудить проблемы в моем присутствии. О чем речь? Первым слово взял Брежнев – наступала его эпоха, она уже давно требовательно стучала во все кремлевские двери. Первое заседание закончилось в восемь часов вечера, не приняв ни одного организационного решения, хотя критика была жесткой и нелицеприятной, и в конце каждого выступления звучало требование уйти добровольно в отставку.  Хрущев понял – это серьезно, но рассчитывал сохранить за собой пост главы правительства, как предлагал А. И. Микоян. Но река вспять не течет, она все смывает на своем пути, ее не могут остановить ни крутые повороты, ни пороги.  Почувствовавшие на устах вкус победы, восстановившие голос недавние подобострастные соратники отбросили колебания. Акт исторического возмездия свершился! Признаюсь, выступление Никиты Сергеевича в конце заседания, производит на меня сложное впечатление. Поблагодарив всех за честность в оценке его положительных и отрицательных качеств, он сказал: — Я с вами бороться не собираюсь, да и не могу. Я по-разному относился к вам и извиняюсь за грубость… Главная моя ошибка состоит в том, что проявлял слабость и не замечал порочных явлений.  Я пытался не иметь два поста, но ведь эти два поста дали мне вы! Я сейчас переживаю и радуюсь, так как настал период, когда члены Президиума ЦК стали контролировать деятельность Первого секретаря ЦК и говорить полным голосом… Разве я «культ»? Вы меня кругом обмазали говном, а я говорю, правильно. Сегодняшнее заседание Президиума ЦК – это победа партии. Я привожу только отдельные выдержки из его выступления — оно было пространным, путанным, как всегда излишне эмоциональным и не убедительным в попытках оправдаться. Несколько раз он не мог сдержать слез обиды. Смешно, грустно и неприятно.  Читая стенограмму заседания Президиума ЦК, я не переставал поражаться убогости мысли не только обвиняемого, но и обвинителей. Какой-то набор мелочных упреков, сводившихся, в основном, к нанесенным им обидам, его грубости и неуважения к их высокому статусу уже далеко не «тонкошеих» вождей партии.

Наконец-то я подошел к главному, во имя чего написал целую главу о Никите Сергеевиче Хрущеве. Моя цель, и я об этом постоянно напоминаю, не воссоздать хронологию событий и фактов послесталинского периода, и разделить всех участников исторической драмы на плохих хрущевцев и хороших сталинистов, истинных ленинцев и примкнувших к ним политических обывателей. Не бывает плохих или хороших политиков, если ты в «круге первом». Ты уже личность и судьба не случайно благосклонно тебе улыбнулась, а не показала на выход в начале пути. Так я думаю и, более того, в этом убежден. Политиков много и каждый, взобравшись на ступеньку властной вертикали, мыслит себя таковым, норовя оставить после себя след в истории. В этом и заключается основная проблема, когда мы пробуем понять прошлое — людей, наследивших в истории много, а оставивших след – единицы. Что поделаешь, это и есть суровая правда жизни. Судить же об этих «единицах», прошедших через жернова истории, нужно не потому, что они не сделали, а потому, что успели сделать в предложенных им исторических обстоятельствах. И здесь возникает вечный вопрос.

А судьи кто?

Попробуем ответить на этот, далеко не риторический вопрос, исследуя процедуру осуждения Хрущева и отстранения его от занимаемых постов в государстве. Пленум ЦК КПСС начал свою работу 14 октября в 18 часов в Свердловском зале Кремля. Многие «рядовые» члены ЦК понятия не имели о том, что происходит, какие бушуют «шекспировские» страсти вокруг и к чему эта «вечеря». Пленум открыл Л. И. Брежнев, смотревшийся значимо и торжественно, и, после краткого вступления, предоставил слово поднаторевшему за последнее десятилетие в   обвинительных речах Михаилу Суслову. Как свидетельствовали участники пленума, было заметно, что над текстом доклада поработали основательно и писали его, без сомнения, заранее, а не в последние часы, как могло показаться, исходя из содержания. Ведь 14 октября, с самого утра шло заседание Президиума ЦК, и все об этом знали. Вывод можно сделать один – все готовилось заранее, и было известно —  кто и что скажет в адрес непривычно тихого, потухшего Хрущева, одиноко сидящего в стороне от главных действующих лиц. Актеры, задействованные в спектакле, прекрасно знали свои роли, и все их монологи были добросовестно заучены. Может возникнуть вопрос, с чего это автор так иронизирует, над событиями исторической драмы.  Отвечу откровенно — это горькая ирония, кто не понял, и желания смеяться, у меня нет.

Я надеюсь, что когда-нибудь для студентов, изучающих историю России в 20-м веке, издадут популярную брошюру, посвященную этим событиям, в которой добросовестные авторы разделят каждую страницу на две части. В первой части они напечатают все, что говорили о Хрущеве в 1957 году Молотов, Маленков, Каганович и навечно примкнувший к ним Шепилов, а также Ворошилов, Булганин, Жуков, Суслов, Байбаков, Косыгин, Сабуров, Тевосян, Брежнев, Подгорный, Фурсова и другие, менее известные лица, пока многие их них дружно не переметнулись в другой лагерь. Во второй же части напечатают все обвинения в адрес того же лица, суммированные в докладе Суслова, но до этого уже озвученные Брежневым и другими «официальными лицами» на Президиуме ЦК в октябре 1964 года. Обращаю внимание молодых читателей, для которых все, о чем я здесь пишу, «предания старины глубокой», речь идет, в основном, об одних и тех же политических деятелей, «доживших», благодаря эластичности позвоночника и морали, до этого светлого для них дня.

Все, что звучало из уст борцов за торжество ленинских норм партийной жизни, было калькой семилетней давности. Для многих и, прежде всего, участников выдуманной Хрущевым антипартийной группы, было ясно еще в 1957 году, что этот человек не может по многим причинам возглавлять КПСС. Он ужасающе некомпетентен в вопросах экономики, импульсивен при принятии важных государственных решений, не способен к анализу, малообразован и болезненно самолюбив. Его склонность к бесконечному реформаторству носила уже в те годы болезненный характер, я уже не говорю о том, какой вред был нанесен народному хозяйству. Одна только целина во что обошлась стране! Кто подсчитал убытки страны от кампании «Догнать и перегнать Америку по производству мяса, масла и молока в 2-3 года». Не зря Молотов просто «кричал» о его авантюризме и опасности, которую он представляет для партии и страны, возглавляя КПСС. Захотели услышать немногие, конформистское большинство решило не рисковать, дорожа своим положением в партии и, разумеется, надеясь на благодарность спасенного ими неиссякаемого источника «новаций». Но Никита Сергеевич был не из тех, кто помнит добро. Обида переполняла сердца обвинителей и поэтому их выступления звучали как никогда страстно.

Странное, очень странное впечатление с позиций логики и объективности производил доклад Михаила Андреевича. Вскрывая грубейшие ошибки Хрущева, допущенные им во многих областях жизни советского государства, он, взахлеб, срывая голос на фальцет, вещал об исторических решениях 20-го съезда КПСС, о правильности и неизменности генеральной линии партии, торжестве ленинских норм партийной жизни в последнее десятилетие. Совершенно было понятно, что у докладчика не было задачи подвергнуть серьезному анализу внутреннюю и внешнюю политику Советского Союза и роль партии в период «славного десятилетия», по итогам которого с позором низвергают с Олимпа ее Первого секретаря и Председателя СМ СССР. Рефреном звучало главное, все было у нас просто замечательно, мы все эти годы уверенно шли выверенным ленинским курсом, но немножко сбились с него, а подпортил наши успехи субьективизм и волюнтаризм известного вам человека. Мы вовремя вскрыли недостатки и сегодня допущенное упущение коллективно «поправляем»

Члены Президиума ЦК все делали правильно, исходя их собственных шкурных интересов. Иначе пришлось бы признаться, что успех страны после 1953-го года во многом объясняется мощным экономическим и интеллектуальным потенциалом, созданным в сталинскую эпоху. Высокие темпы роста в послевоенные годы надежно обеспечивали устойчивое поступательное развитие страны, но оно становилось инерционным и стало заметно затухать в конце пятидесятых годов, и уже в начале шестидесятых национальный доход сократился по сравнению с 1953 годом с 11% до 4%. Кто виноват?  Конечно Сталин с его культом личности, не обеспечил им лет тридцать спокойной и уверенной в завтрашнем дне жизни. «Победители» берегли себя и свой авторитет для будущих славных дел, прошу прощения — оговорился, славных лет. Если, по-житейски, здраво рассудить, ведь совершенно неизвестно, как отреагировали бы рядовые коммунисты и весь нерушимый блок партийных и беспартийных (безлошадных, как шутили принявшие на грудь с утра отцы моих друзей в день выборов в Верховный Совет СССР) на такое покаяние. Они вправе были спросить, а где вы товарищи находились все эти десять лет? Вы дружно одобряли бредовые инициативы, со всех трибун голосили о мудрости верного ленинца и о том, что теперь уж точно будем жить при коммунизме. Я-то понимаю сегодня, что основная масса советских граждан промолчала бы, проглотив, как всегда, услышанное. Как приняла к сведению и версию Суслова о недопустимом субьективизме и волюнтаризме Хрущева, забыв, напрочь, на следующее утро эти слова, которые без «родимой» и выговорить невозможно. Как понимаю и то, что ожидало бы наиболее принципиальных любителей задавать вопросы, на которые никто не будет отвечать. Таких, желающих как герой Василия Шукшина, «срезать», после восстановления мифологических ленинских норм партийной и всей прочей жизни, больше не стало. И по странному стечению обстоятельств, все они быстро «теряли» голоса и начинали глушить водку. Остальные же, наученные горьким опытом, матерились, но, зато, от всей души. Мы, дети послевоенных лет, выросшие в глубинке, с измальства знали все богатство русского языка, хотя пользовались им очень осторожно – сказывалось влияние советской школы, где нас учили понимать, что такое хорошо и что такое плохо. И, к тому же, те самые мужики могли запросто дать любому из нас затрещину, услышав что-то «знакомое» из мальчишеских уст. А родители, еще бы добавили. Такое, было у нас сотканное из противоречий детство, полное радости и огорчений, которые, почему-то тотчас забывались.

Для меня всегда было интересно знать, а что думали сидящие в зале «гвардии рядовые» члены ЦК. Многие из них были участниками пленумов, где шельмовали «антипартийную группу, а затем Г. К. Жукова, помнили истеричные, с пеной у рта, речи сидящих ныне в президиуме, единогласное мнение которых бесцветным голосом озвучивал докладчик. Посещало ли их высокое чело абсолютно логичная мысль, что высшее партийное руководство несет прямую ответственность за весь тот хаос, который был устроен человеком, понуро сидящим с ними, только с краю, на месте «подсудимых», на защиту которого они грудью стали в 1957 году. Все прошедшие годы эти лица, олицетворявшие по их утверждениям коллективную мудрость партии, терпели с большевистским мужеством хамство, публично заявляли о его беспримерном таланте руководителя, провозглашали выдающимся продолжателем бессмертного дела Ленина, и источая елей награждали, награждали… Как здесь устоять простому мужику из народа – вот и закружилась голова от выдуманных успехов. Поэтому вопрос: «А судьи кто?» —  остается без ответа.

За всю непростую историю КПСС, ее руководители после смерти Сталина даже не пытались подвергнуть анализу природу политической власти, понять ее генетические пороки в условиях монопольного положения в стране.  Причины понятны – опасной была эта тема, и поэтому, боялись даже подумать об этом. Затронешь нечаянно, и рожденный тобой толчок может вызвать лавину, которая накроет всех и похоронит, что и произошло, в конце концов. Поэтому, сочли более важным сосредоточиться на критике культа личности Сталина, сознательно забыв о величине этой личности, в сравнении с которой они выглядели пигмеями. Критика Хрущева была поверхностной, все свели к его субъективным качествам и пресловутому волюнтаризму. Роль субъективного фактора в управлении партией и страной так и осталась не осмысленной марксистскими теоретиками, а тем более твердолобыми руководителями-практиками коммунистического строительства. Именно этот фактор и сыграл в конце советской эпохи роль Троянского коня.

Послесловие.

«По поручению ЦК КПСС, в связи с предстоящей публикацией в США и ряде других странах Запада «воспоминаний Н. С. Хрущева»,
10 ноября т. г. в Комитете партийного контроля состоялась беседа с т. Хрущевым Н. С. Во время этой беседы т. Хрущев вел себя неискренне, неправильно, уклонялся от обсуждения вопроса о своих неправильных действиях. Он утверждал, что никогда не передовал свои мемуарные материалы для публикации.
Прилагаем стенографическую запись беседы с т. Хрущевым.»
13.11.70. А. Пельше. 

P.S.    11. 10. 71. на 78-м году жизни бывший первый секретарь ЦК КПСС
и председатель Совета Министров СССР Никита Сергеевич Хрущев скончался.

Н. С. Хрущев «Воспоминания». – М. Вече, 2016.
Т.1. Стр. 33, 48, 74-82, 99, 174, 176, 177, 180, 221, 228, 251, 285, 529, 533, 546.