— Что, на ваш взгляд, изменилось в нашей профессии?
— Потеря интереса к маленькому большому человеку.

— Есть ли правило или принцип, которому вы старались следовать всегда?
— «Жить просто. Надо только знать, что есть люди лучше тебя». Это сказал Иосиф Бродский.

— Кого вы считаете лучшим журналистом ХХ века из пишущих (писавших) на русском языке?
— Из писавших — Анатолий Аграновский, Симон Соловейчик, из пишущих — Юрий Рост.

— Что вы считаете своей лучшей, самой любимой публикацией?
— Таких нет.

— Ваш лучший учитель, ваш лучший ученик?
— Учитель — Борис Панкин, с его вечным «вопреки». Ученик — победивший своего учителя Юра Щекочихин.

— Если бы у вас была возможность всего на день слетать в любое место на Земле, что бы вы выбрали?
— Любое место, где живет самый интересный для меня человек.

— Представьте себе, что у вас есть возможность поговорить по телефону с любым из ушедших уже людей. Кому бы вы позвонили, что бы сказали?
— Мужу. Погиб трагически, внезапно. Что сказала бы — это не для газеты. А спросила бы, был ли он так счастлив со мной, как я с ним?

— Когда-то вы рассказали мне поразительную историю о вашем муже Киме Прокопьевиче Костенко. Помните, речь шла о советских танках в Праге в 45-м и 68-м годах. Не могли бы вы рассказать эту историю нашим читателям…

— Этот разговор нуждается в предисловии.

Ким, лейтенант-артиллерист, пройдя всю войну, победу встретил в Чехословакии. Среди многих орденов и медалей имел редкий для своего воинского звания полководческий орден Александра Невского. Как раз за сражение на чешской земле. Но ордена надевал, и то по нашему настоянию, только на 9 Мая, о боях-сражениях рассказывать не любил, на расспросы при виде главного своего ордена только темнел лицом. Я знала, что на чешской земле в последние дни войны на его глазах снесло снарядом голову лучшему другу, он похоронил его на огороде какого-то старика у станции Штепанув. Годы спустя ездил туда, искал это место. Там все изменилось, но старик тот был жив и первый окликнул его из-за своего забора, что Ким считал чудом. Но всем как об этом расскажешь?..

Зато не раз он весело — был веселого нрава — и даже будто похваляясь рассказывал, как ликующе, цветами и поцелуями, его и однополчан встречала освобожденная ими Прага. «Я весь был в женской помаде, только на шее под бинтом на ранении осталась белая полоска!» Можно было подумать, что эти поцелуи ему были дороже его главного ордена.

И вот в самом начале 90-го года мы приехали в Прагу. Работать. Оба — собкорами. Сразу после чешской «бархатной революции», победившей под лозунгом, который был так по душе: «Правда и любовь победят ложь и насилие». Да какая революция имела такой гуманный лозунг?! Красавица Прага. Злата Прага. Его Прага. А недалеко от нашего дома на Пшикопе — большой плакат: «Иван, go home!». Наконец чехи вслух могли сказать все, что они думали о наших танках, в 68-м раздавивших «чешскую весну». Знакомая чешская журналистка спокойно, с улыбкой предупреждает: «Старайся не говорить по-русски». Приехала ко мне ленинградская подруга, захотела купить дочери пальто. Я сказала: «В магазине ты только знаки мне подавай, ни одного слова по-русски, ты — немая». Ким быстро схватывает язык, он деятелен, бодр, уже написал первую статью, основанную на разговорах в пивбаре. Я — немая. А мне же ходить по магазинам за продуктами — без слов не обойдешься. Встречают хмуро, исподлобья. Но я же знаю, что все чехи в обязательном порядке изучали в школах русский! Вот и подтверждение. Захожу в магазинчик рядом с домом, называю нужные продукты. А продавщица громко и чисто по-русски: «Я вас не понимаю!» Да это же просто издевка! Ухожу с пустой сумкой, дома говорю Киму: «Я больше не могу. Я им танки не посылала, а они, танки будто все на моей спине, хожу согнувшись. Все, я еду домой».
И вдруг Ким, мой Ким, вместо ожидаемых слов поддержки, утешения или просто шутливых поддразниваний, на которые был горазд, говорит мне, прямо глядя в лицо, строго, жестко, как чужому: «Ты знаешь, что такое для меня Прага. Но если ко мне подойдет чех и плюнет мне в лицо (я замерла: он же такой самолюбивый, убьет!)… я его пойму.
Мы с тобой, как те семеро смельчаков в августе 68-го года, с протестом на Красную площадь не вышли.
Вот помни это и с этим здесь и живи».

Юрий Лепский