Над городом висела рваная туча. Вокзал нервничал, гудел, захлёбывался тяжелыми вздохами. Людская волна серым потоком вливалась на перрон. В пыльной тесноте стоял горячий воздух. Ждали поезда. Наконец он появился. Длинный и зелёный, как ящерица, которая вчера убежала от нас, оставив тонкий подрагивающий хвост. Чёрным дымом накрыло застывшую толпу. Едва состав остановился, народ бросился по вагонам. Наш вагон был разделён на две части. На одной половине разместились мы и соседи с ближней улицы, а за деревянной перегородкой скопились крутолобые телята разных мастей. Рядом с нами в уголочке приютилась маленькая бабушка. Сквозь напряженную тишину послышалась стрельба, лай собак, тяжелое лязганье. Прокатился гром. Поезд дёрнулся. Тонкий свисток. Качнуло. Поехали. Прощай Харьков. А в это время папа – Вениамин Васильевич Панков – уже был на фронте.
Так рассказывала моя мама Клавдия Семёновна Панкова.
Ехали мы в Новосибирск. Ехали так долго, что за это время я успела перезнакомиться с чудесными телятами, переболеть воспалением среднего уха и даже пережить страшную историю с моим братом. Дело в том, что Юра, которому к тому времени исполнилось 14 лет, очень хотел попасть на фронт.
– Папа на фронте, и я хочу воевать, – всё время твердил он. Но мама, конечно, его не отпускала. И вот однажды он исчез! На каком-то полустанке. Поезд стоял там с утра. Пассажиры прохаживались возле своих вагонов. А мимо проходили составы с солдатами и товарняки с танками и пушками на платформе. Мы ходили туда-сюда, пока проводники не позвали занять свои места. Все вошли, а Юры нет! Исчез! Мама с добрыми людьми пробежала по всему составу. Обследовали каждое купе. Бесполезно. Сочувствующие пассажиры ничем не могли помочь. Мама звала Юру из окна, из распахнутых дверей.
– Сынок! – кричала до хрипоты. Прижала меня к груди и рыдала. Через какое-то время поезд остановился и вдруг поехал назад. Это называется маневр. Какое-то препятствие было на пути или ещё что. Но вернулся назад, на тот же полустанок. Доехал до водокачки. А возле водокачки стоит Юра! Не брали его солдаты с собой на фронт. Можете представить, как счастлива была наша мама! Смеялась, плакала, прижимала сына к сердцу и осипшим голосом благодарила Бога и добрых людей за участие. Несказанным счастьем светились её серые любимые глаза. А на голове появилась широкая седая прядь. Так всю жизнь мамочка и прожила с этой памятной печатью.
***
Леса, реки и города мелькали на нашем пути. Люди входили и выходили. А мы всё ехали и ехали. Припасов оставалось всё меньше и меньше. К тому же один чемодан и вовсе исчез. Основной едой была картошка, которую мы собирали с полей во время длительных стоянок и чай. Хлеб и молоко выносили к поезду добросердечные люди. А чтобы мы не думали о грустном, бабушка, которая практически стала членом нашей семьи, рассказывала сказки и гадала на картах. Раскладывала их веером, перекладывала, меняла местами. И если появлялась картинка с королём или дамой, говорила «ждёт удача», «встреча в казённом доме» или «долгожданный гость». И не знали мы, что пока мы ехали, 1 августа 1941 г. в районе Шумячи при прорыве немцев на Рославль был ранен наш папа. «8 часов валялся в реке Остер, оказавшись в окружении. В течение ночи следующего дня с группой командного состава артполка 169 вышел из окружения у города Мстиславль», писал он позже. А после выздоровления снова на фронт. Успешно справился со сложным заданием, за которое был награждён орденом Красного знамени!
***
И вот, наконец, Новосибирск. Когда мы с бабушкой расставались, она подарила маме вот этого кота в сапогах – на счастье. И с тех пор, вот уже восемьдесят с лишним лет, не расстаёмся мы с ним. Приехали в дождливую черную осень. Я была «совсем никуда», как говорила мама, и поила меня какими-то горькими травяными настоями. Хорошо помню зиму. Всё в снегу. Очень холодно. Меня, закутанную в большой колючий платок, Юра ведёт к большому каменному дому. Это госпиталь. Сюда ведут ещё детей. Молча раздевались и по всему коридору бежали в палаты. А там, на кроватях лежали раненые солдаты. У кого-то забинтованы руки-ноги, у кого-то повязки на глазах… Мне было их жалко. Я ласково гладила их по головке и говорила: «Вщё будет хохошо». А потом пела:
Хаштветали яблони и гхуши,
Попвыви туманы над екой.
Выходила на беег Катюша,
На вышокий беег на кхутой.
Солдаты смеялись, подпевали и хлопали.
Потом нас, «артистов» собирали в столовой и кормили настоящим обедом. Горячий суп был такой вкусный, что я, обжигаясь, проглатывала его, наверное, в одну минуту. А любимая гречневая каша вообще исчезала в чудное мгновенье.
Пока мы обедали, Юра ходил на почту. Приносил и вслух читал газеты, а кому-то и письма. Потом надевал белый халат и вместе с санитарками ухаживал за больными.
***
Так прошла зима. И летом мы поехали ещё дальше – в Горную Шорию, в маленькую уютную деревушку Кузедеево. Среди дремучих деревьев и кустов с малиной прятались деревянные избушки. Каждое утро наша хозяйка Тоня доила корову и давала нам кувшин тёплого парного молока.
Мама там работала, как в Новосибирске: шила рубашки, кисеты, вязала носки, штопала брюки и гимнастёрки. Юра тоже работал. Недалеко от деревни течёт глубокая, бурливая река Кондома. По ней сплавляли брёвна. Лесорубы рубили, обтёсывали деревья и подкатывали к берегу. А Юра вместе со сплавщиками бросал их в реку. У него был длинный багор, которым он подталкивал тяжелое бревно подальше от берега на середину реки. И он так уставал, что часто оставался ночевать в палатке на берегу. И тогда мама брала кастрюлю с кашей, хлеб, молоко, и всё это мы относили братику.
После работы мама писала папе письма на фронт. А я относила их на почту. Уж, сколько она их написала! А два послания даже читали по радио! Мама слушала и плакала, а я гладила её по головке и говорила «Вщё будет хохошо».
Иногда мы сидели на завалинке. Тихонечко пели что-нибудь или мечтали.
– Вот кончится война, – говорила мама, – вернётся папочка, и больше никогда не будем расставаться. Вы с Юриком пойдёте учиться. Папочка будет ходить на работу. А я буду печь пироги и кормить вас, мои дорогие, мои хорошие, мои самые-самые, – и обнимала меня, и заплетала тонкие косички.
– И тогда мы купим куклу. Правда, ведь?
– Правда. И куклу купим, и в театр сходим, и на море поедем. Всё будет, — вздыхала. – Лишь бы не было войны.
***
Прошла очередная зима. И вот как-то, совсем уже тёплой весной мама радостно сообщила:
– Собирайтесь! Едем в Москву!
Когда мы уезжали и уже забрались в телегу, тётя Тоня вручила нам пирожки с картошкой и банку мёда. А мама запела:
Так будьте здоровы,
Живите богато.
А мы уезжаем
До дому, до хаты.
На этот раз мы ехали в вагоне с постелью, столиком и чаем в подстаканниках.
***
В Москве нас поселили на улице Хользунова, дом 18, кв. 524, в котором мы прожили до 1964-го года. Он до сих пор стоит там. Огромный, как айсберг. Вдоль длинного коридора с обеих сторон располагались комнаты. В конце коридора общий туалет и кухня с примусами на столах. У нас на стене висел репродуктор. Мы никогда не выключали его. Жили в ожидании новостей. Так и спали под «тарелкой». Меня пугал голос Левитана. Когда он произносил «Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза», становилось страшно: вдруг он скажет про папу что-нибудь ужасное. И вот однажды ночью я проснулась от маминого плача. Но мама стала смеяться и целовать нас с Юриком и повторять «Победа!», «Победа!». Юра вскочил и побежал на Красную Площадь. А мама схватила меня на руки и тоже выбежала из дома. А там столько народа! И все смеются, кричат «Ура!» и тоже плачут.
– Это от счастья, – сказала мама.
Хорошо помню, как дошли мы до Зубовской. А там всё небо освещается цветным салютом. Люди обнимаются, поют. А на длинных столах столько еды! Картошка, колбаса, много хлеба, бутылки и даже конфеты «подушечка» (маленькие, беленькие с вареньем внутри). Может, помнит, кто? Мы пришли вместе с жителями из нашего дома. Сосед с первого этажа принёс аккордеон. И ну, что началось! Развеселились до упаду. А пели всё подряд. И «Катюшу», и «Синий платочек», и «Значит, нам туда дорога, значит, нам туда дорога, Брянская, Варшавская и так далее, улица, на Запад нас ведёт». И хоть я была невесомая, как говорила мама, дальше уже не пошли, и еле добрались до дома.
– Ну вот, теперь уже скоро приедет папочка, — почти пропела мама.
– И войны больше не будет?
– Конечно! Всё! Гитлер капут! Ой! – ойкнула и подула на руки. Дело в том, что все эти годы она работала с иголкой, исколола пальцы и опухшие, они очень болели. Но мама была терпеливая и весёлая.
– Ну, ойкнула. Ну и что? – смеялась. – Главное, папа уже не за горами. И завела патефон.
Как много девушек хороших,
Как много ласковых имён, – пел Утёсов.
Но лишь одно из них тревожит,
Унося покой и сон,
Когда влюблён, – пела мама.
– А теперь съешь-ка вот это за папино здоровье, – ставила тарелку с кусочком жареной печенки. Мама была донором, и за кровь получала эту «жизненную силу», как она говорила.
***
Точная дата возвращения папы в памяти не сохранилась. Наверное, запоздала телеграмма о прибытии. Когда мы расстались, я была ещё маленькая, так что представляла папу по фотографии, где он со мной на прогулке в Харькове. Часто смотрела на неё, клала под подушку, и воображала, как будто папа со мной. Зато не забыть тот день, когда сбылась моя долгожданная мечта.
Мама только что вымыла пол и стала выжимать тряпку. Я сидела на подоконнике с котёнком Мартыном. Вдруг открывается дверь и входит… ПАПА! Мы так и застыли. А папа говорит:
– Ну что? Здравствуйте!
И мама, как кинется к нему! И давай целовать, и смеяться, и плакать, и повторять:
– Это мои письма тебя сохраняли. Мои письма спасали тебя!
Папа подхватил меня на одну руку, другой обнял маму.
Так мы и стояли в объятиях, пока в открытую дверь не влетел Юра. Влетел и сразу:
– Я же хотел на фронт! Вместе с тобой бить фрицев!
– Верю, верю, — говорил, смеясь, папа. – За что боролись? За Родину! За жизнь!
Помню, снял то ли рюкзак, то ли мешок. Кладёт на пол. Открывает. А в нём… Кукла!
Неожиданно колючая шинель распахнулась, и перед нами ослепительно засияли ордена и медали! Сколько их, драгоценных наград! И за каждой – отвага, риск, подвиг!
***
И началась мирная жизнь! На башнях Кремля расчехлили звёзды, отменили затемнение, с окон сняли бумажные ленты крест-накрест. Мы на ночь стали выключать репродуктор, рядом с которым висел портрет бабушкиного кота в сапогах. И сейчас с ним не расстаёмся. А на общей кухне пленные немцы провели газ.
В нашей семье тоже произошли перемены.
Папа – полковник Панков Вениамин Васильевич – работал старшим преподавателем на кафедре противохимической защиты войск в Высшей военной академии имени К.Е. Ворошилова.
Мама – Клавдия Семёновна – вела домашнее хозяйство.
Брат – Юрий Вениаминович – журналист. После истфака МГУ имени М. Ломоносова работал в журнале «Вопросы истории КПСС».
Я – журналист, член Союза журналистов Москвы, член Союза писателей России. После школы училась в Университете культуры. Работала в журнале «Коммерческий вестник». Ветеран труда. Сын – Юрий Панков продолжает династию – закончил журфак МГУ, сотрудничает со многими центральными газетами. Член Союза журналистов Москвы.
Светлана Панкова