Родился в Москве. Из семьи многодетного (5 сыновей) ремесленника-картузника в г. Белеве. Мать – служащая, трое детей, из семьи железнодорожного мастера, тоже многодетной из-под Бреста. Познакомились родители на Рабфаке в 1928 году.
В 1941 году мне было 2 года. Мы жили на улице Станкевича около Моссовета. Где-то рядом упала немецкая бомба. Помню огромную воронку. Осенью 1941 года мы (мама и трое детей) были эвакуированы в Челябинск.
О жизни в эвакуации. Самое раннее, что я помню (я младший из детей), это банка американской тушенки из отцовской посылки. Мы не голодали – ели разные каши, картошку, капусту, селедку, но эта золотистая банка в полоску, этот дивный запах и вкус – помню до сих пор.
Мне три года. В конце 1942 года мы поехали домой в Москву. На обратном пути мама обнаружила у меня сыпь на теле и температуру. В эшелоне был врач, осмотрев меня , он потребовал на первой же станции остановить поезд (состав был полон женщин с детьми) и отправить заразного ребенка в больницу. Мне было очень плохо (оказалось, что у меня дифтерия). Я был в беспамятстве, ночью где-то меня забрали, а мама с сестрой и братом поехали дальше в Москву.
Когда я очнулся, увидел, что мамы нет, ужасно испугался, сильно кричал. С этого момента я стал заикаться, и это заикание сломало всю мою жизнь.
Как я прожил эти полгода без мамы, как она меня нашла и забрала домой я не помню, но первое яркое воспоминание моей жизни в Москве, уже повзрослевшего (4 года!) я хорошо помню. Летом 1943 года я стоял на окне и смотрел салют в честь освобождения Орла и Белгорода. Было много трассирующих очередей.
Очень хорошо помню, как через год брат потащил меня смотреть колонну пленных немцев. Их вели по улице Горького мимо нашей улицы.
Еще через год, я опять стою на окне, (из нашего окна был виден Кремль) и смотрю на огромный портрет И.В. Сталина. Он висел на аэростатах и множество прожекторов его освещали.
Следующий кусочек моей памяти – это лето 1945 года. Бабушка, которая очень волновалась за своих сестер, живших в оккупации, поехала со мной (мне 6 лет) и моим братом в Брест, в родную деревню. К счастью, все родственники были живы. Местные мальчишки очень удивлялись, что я умею читать, считать и писать. Сами они это не умели. Бабушка запретила нам ходить в лес, – в лесу было много мин, снарядов, и много детей подрывались и потом оставались без ног и рук. Нам велено было ходить со стадом и не отходить от пастуха. Пастух учил нас белорусской речи, учил плести корзины из лозы и мы вернулись в Москву с корзинами и рассказами, от которых мамам приходила в ужас: как она могла нас отпустить.
В 1946 году я пошел в первый класс в 123 школу в Хлыновском переулке, напротив театра Маяковского. Все мальчики были стрижены наголо и одеты как попало. Уроки начинались с того, что учительница обходила все парты, перед каждым клала листок белой бумаги и частой расческой вычесывала вшей. После второго урока учительница приносила картонную коробку с бубликами и каждый получал по бублику и, или две карамельки, или два кусочка сахара. После третьего урока входила медсестра с бутылкой рыбьего жира. И мы все из одной чайной ложки пили рыбий жир.
Учиться мне было очень трудно: я сильно заикался. Учителя меня жалели, давали бумагу, чтобы я письменно отвечал на вопросы. Учился я хорошо, любил русский язык, литературу, историю, географию. Спорт не любил, но читал запоем. Дома было очень много русской и мировой классики. Отец хотел, чтобы мы учились на пианино, сестра играла на скрипке.
Каждый год, летом, мы с братом ездили в пионерские лагеря на все три смены. Первый пионерский лагерь в 1947 году был в Тучково: 20 отрядов, мальчики и девочки отдельно. Через забор от нашего лагеря – большой лагерь пленных немцев. В отрочестве любимый поэт – Лермонтов. Иногда плакал над книгами: «Дети подземелья» Короленко, «Овод» Войнич.
В 1953 году на новогодней Елке в Московском городском дворце пионеров, мне понравилась серьезная девочка с огромными грустными глазами. Я учился в 8 классе, она в 7-ом. Мне было 14 лет, ей – 13 лет. Через семь лет она стала моей женой и матерью моего сына.
В 9-м классе к нам присоединили девочек из женской школы. Учиться стало веселей: общие танцевальные вечера, симпатии, записки, свидания…
После школы пытался поступить в Полиграфический институт (я хорошо рисовал) на факультет «Художник книги». Не получилось. Год готовился в Юридический институт. Летом 1957 года было не до учебы – всемирный фестиваль Молодежи. Было все ново, необычно, интересно. Весело. Не до учебы. В то время я впервые взял в руки фотоаппарат и увлекся фотографией. Стал работать фотолаборантом, потом фотографом, фотокорреспондентом в Доме техники Министерства речного флота. Закончил двухгодичные курсы по фоторепортажу при Московском Доме журналиста.
Так я на 55 лет связал себя с Речным флотом. В 1961 году перешел в крупный проектный институт «Гипроречтранс» Минречфлота. Работы было много, много командировок и на север и в Сибирь и по многим рекам. После войны нужно было восстанавливать плотины, порты, речные вокзалы, шлюзы, каналы и строить новые.
Большая часть грузов по стране доставлялась водными путями.. Фотографии объектов речного транспорта требовались и восстановителям, и проектировщикам, и архитекторам, и механизаторам и руководителям разных областей. Страна постепенно оживала, закупала много флота, в том числе красивые теплоходы в ГДР, Чехословакии, Венгрии, Австрии. Мой институт проектировал порты, судостроительные заводы, гидроузлы, и я по полгода не вылезал из командировок.
С 60-х годов стал увлекаться художественной фотографией.
В начале 70- х уже состоял в известном фотоклубе «Кадр» и постоянно участвовал в фотовыставках в СССР и за рубежом. Всегда радовался, когда получал награды за фотоработы.
По настоянию жены в 1963 году поступил на заочное отделение факультета журналистики МГУ. Опять было очень трудно учиться: я при устных ответах сильно заикался, мучая себя и других. Курсовые писал хорошо, работал в газете «Московский автозаводец». Писал заметки в разные газеты. Во время защиты диплома, моя руководительница сказала, что сама прочтет вместо меня текст диплома. Она предложила мне работать на кафедре, но я не хотел бросать фотографию. Мечтал работать в АПН, меня взяли, но предложили работать в отделе писем. Мое заикание и здесь сыграло свою роль… Но мне эта тихая работа без общения с людьми казалась скучной и я остался работать в институте «Гипроречтранс», там у меня были командировки, я хотел видеть мир. Работая в институте, постоянно сотрудничал в журналах и газетах, писал очерки и предлагал фотографии.
Что касается фотоискусства, то я как приверженец классической черно-белой фотографии, цифровую фотографию не принял. Много лет коллекционировал старинные фотографии, которые всегда имели успех.
В 2019 году, по случаю моего 80-летия, в культурном центре города Коломны прошла моя большая авторская выставка. Выставка назвалась сама-собой «Любовь к черно-белому». Коломна – очень красивый, старинный город, где есть Кремль, много музеев (даже есть музей фотографии). Выставка была в старом особняке.
Анатолий Панфиль
История одной фотографии
Я вижу ее каждое утро, как только просыпаюсь. Она лежит на книжной полке, как раз напротив дивана – старинная шляпная коробка, на которой крупно читается моя фамилия, фамилия моих предков. Это теперь её место. Кто из нас кого нашел, я её или она меня – не знаю, но чувствую, что ей хорошо, потому что – она дома.
Все началось более двадцати лет назад летом со звонка моего друга – завсегдатая антикварных рядов Измайловского «Вернисажа». В одно из воскресений он позвонил и сказал, что видел шляпную коробку с моей фамилией. Удивление мое было безмерно. Фамилия редкая, но по сохранившимся документам и дед и прадед были мещане-ремесленники и ни о каком магазине или фабрике ни отец, ни дядька не рассказывали.
В ближайшую же субботу я помчался в Измайлово. В указанном другом месте я увидел три большие овальные коробки: две очень красивые, черные с надписью «Сафоновъ», – и неказистая, из плохого картона, с надписью «МАГАЗИНЪ ПАНФИЛЬ». Сторговавшись за сто долларов, я повез мое сокровище домой и уже дома стал изучать покупку серьезно. Находился магазин в Калуге на Кутузовской улице, предлагал большой выбор «шляп русских и заграничных фабрик и разных меховых, касторовых и плюшевых шапок». И вот эта шляпная коробка из тонкого картона, не рваная, не мятая, не поеденная крысами, с прекрасно сохранившемся, лежавшем в ней английским котелком, где-то пережила все войны, революции, разрухи и прочие катаклизмы через сто лет, совсем в другом городе, попала к потомкам хозяев этого магазина.
Да, я уверен, что владельцы магазина – мои предки, потому что жили мои и прадед и дед в городе Белеве Калужской губернии, а картузное ремесло было семейным. Сохранился написанный от руки договор 1892 года, заверенный нотариусом, где прадед отдает двенадцатилетнего сына (моего дедушку) на три года в ученики мастеру шапочного дела.
Да… вот такой «привет из прошлого» лежит на книжной полке. Дома. И это уже навсегда.