В жизни каждого человека самая прочная память – память его детства. У моего поколения детство отняла война. В 1941 году я был уже учеником второго класса и воспринял войну как общую трагедию всей нашей страны. I8-летний брат Иван был призван на военную службу. Служба его проходила на железнодорожной станции Птань, и каждый день он работал под постоянной бомбёжкой со стороны немецкой авиации. До войны он уже работал на этой станции стрелочником. Домой приходил редко. Жил и работал по военному распорядку.
Уже в июле сорок первого мы ощутили бомбовые удары немецкой авиации. Советских самолётов мы не видели. Фашисты безнаказанно хозяйничали в нашем небе. Станция от нашего села Никольского расположена всего в трёх километрах через поле и наш дом, расположенный на хуторе, был самым ближним к железнодорожной станции.
От околицы нашего дома, через поле, были видны дома на станции, высокие стены деревянной мельницы. Мы видели, как на горизонте пробегали поезда. До нас доносился звук тревожных паровозных гудков, когда приближалась фашистская авиация. В воздухе от паровоза оставался длинный шлейф чёрного дыма, который стелился над крышами вагонов с бойцами и военной техникой, укрытой на платформах, или над цистернами с горючим топливом для фронта.
Из-за глубоких лощин, напоминающих ущелья, и обильного раннего снега, в сорокаградусные морозы военная техника нацистов так и не смогла пробраться в наше село.
21 ноября 1941 года гитлеровская пехота нагрянула в наши деревни. Но на её постоянное размещение в наших деревнях фашистское командование не решилось. Боялось партизан и неподходящей местности для передвижения немецкой техники.
Фашистские автоматчики ежедневно приходили в наше село за продуктами питания. Хаотичными группами моментально оккупировали деревни: Аброшино, Хутор, Ракитино, Грёково, Ивановку, Дмитриевку, Николаевку, Сергиевку, Лошкиновку и соседние деревни села Сергиевского. Забирали и уносили с собой всё, что можно есть. Забирали тёплую одежду. Не забывали брать с собой живых кур и гусей, у кого они были. Увидев поросят, закалывали их и увозили на санях.
Не было дня, чтобы фашисты кого-нибудь из жителей села не увели с собой или не расстреляли на месте, как партизан. В каждом жителе деревень фашисты чувствовали своих врагов. А силу они всегда подкрепляли автоматными очередями.
Знаменитое Куликово Поле тоже было захвачено немцами. Хотя наше село и оставалось в стороне, но считалось в оккупации. Картина была очень тревожная. Время от времени в наши деревни пробирались советские разведчики для сбора нужной информации, часто в ночное время.
С каждым приходом в село немецкой пехоты обязательно случались трагедии. Особенно зверствовали карательные отряды финнов. Из-за гибели кого-нибудь из немецких солдат или офицеров, каратели казнили по несколько сельских жителей. Так был казнён и мой двоюродный брат Сергей Денисов. Он работал в Москве на авиационном заводе «Салют» и перед эвакуацией завода на Восток, заехал за женой с двумя маленькими детишками, находившимися в деревне Крутое, чтобы забрать их с собой. Но из деревни выбраться не успел. Фашисты его схватили и казнили, как партизана. Его и ещё несколько сельских жителей немцы заставили на плечах по глубокому снегу нести тело убитого фашиста в расположение их части, а там всех до неузнаваемости искололи штыками.
До сего дня остались в памяти солдаты «Великой Германии» сорок первого года. В ту самую лютую зиму, когда от сильного мороза даже воробьи на лету замертво падали, как камешки. В наше село, как по часам приходили немецкие солдаты. Они искали не только партизан, но и тех, кто был против советской власти, и составляли списки коммунистов и их семей. Фашисты в своих кованых сапогах скользили и карабкались по ледяным пригоркам в своих железных касках, под которыми виднелись шерстяные русские шали, спасавшие фрицев от трескучих русских морозов. На ветру колыхались полы их сереньких тонких шинелей. По ходу они опирались на стволы автоматов.
Прежде чем войти в деревенскую избу, они у входа оставляли несколько своих автоматчиков, которые ходили вдоль стен дома и из избы проглядывались через окна. Не встретив взрослых мужчин, немцы искали партизан. Убедившись в безнаказанности, они открывали сундуки, где крестьяне хранили своё добро и перетряхивали все вещи. Понравившуюся одежду складывали в узелки и уходили в следующую избу.
Всех взрослых и детей, которые были в избах, фашисты ставили к стенке, а уходя в потолок выпускали автоматную очередь. В общении с русскими в качестве переводчика у фашистов служил заряженный автомат. С награбленным добром немцы уходили засветло. Наша пересечённая местность, видимо, не позволяла им задерживаться надолго.
В детской памяти фиксировались мелкие штрихи посещения немцами наших деревень. Однажды, в первой половине солнечного и морозного ноябрьского дня нагрянули немецкие солдаты. Стрельбой из автомата вверх, один из них загнал хозяйку с малыми детьми в избу, а два других вывели из хлева корову и повели её к речке по морозной грунтовой дороге.
В своей деревне мы знали всех коров и их хозяев. Бедовая корова Макаровых с чужими людьми всегда была неласкова. Когда немцы с этой коровой оказались на скользкой ледяной дороге, идущей вниз к мосту через речку Птань, она рогами поддела одного из фашистов и бегом кинулась домой. Ошалевшие немцы не стали возвращаться за ней. Так бурёнка, на виду у всех осталась не только живой, но и кормилицей этой огромной семьи.
13 декабря сорок первого советские войска освободили наше и ближние сёла от немецких захватчиков. Вслед за передовыми частями Красной армии, через наше село начали двигаться огромные колонны советских красноармейцев. Все они были в светлых полушубках, в валеных сапогах и вооружённые автоматами. У всех были лыжи. Сразу пронёсся слух, что это сибиряки, идущие на защиту Москвы, сметавшие всех врагов на своём пути. Взрослые люди, встречая своих защитников, от радости плакали. Красноармейцы были молодые, весёлые и задорные. Дети не отходили от них ни на шаг. Жители угощали солдат и командиров всем, что было в домах: домашний хлеб, картошка, молоко, творог, крестьянское масло. Красноармейцы кормили детишек макаронами с мясом.
Радость была всеобщая. Воинов было так много, что в деревенских избах все поместиться не могли. Многие оставались на улице, засыпая в стогах сена и соломы, которые были почти у каждого дома. С ними были всегда дымящиеся походные кухни, от которых распространялся запах вкусной пищи.
Отдых воинов был недолгим. На следующее утро красноармейцы тронулись в путь на запад. В памяти жителей села остался высокий дух советских воинов и запах фронтовой кухни. Наши солдаты спешили к Москве, уничтожая фашистов на своём пути.
Мы радовались за своих красноармейцев, за их одежду, за оружие, сравнивая с одеждой немецких солдат. После ухода советских войск в соломе я обнаружил какую-то толкушку с длинной ручкой на середине железной банки. Размахивая ею, стал хвастаться старшим. Позже оказалось, что это была противотанковая граната. Старшие осторожно меня обезоружили и на берегу реки её взорвали.
Перед наступлением советских войск, за день до освобождения наших сёл от фашистов, немцы, находящиеся в деревнях, что рядом с железнодорожной станцией, начали отступать, но вечером, перед отступлением, всех жителей выгнали из домов на мороз, а избы одновременно подожгли.
Из своего села мы увидели огромное ночное зарево. На фоне тёмного хмурого неба колыхалось широкое огненное пламя. Мужчин, молодых юношей и девушек немцы построили в колонну и под дулами автоматов повели в плен. Тех, кто пытался убежать, пристреливали на ходу. Огонь и дым в тихую погоду поднялись так высоко, что за многие вёрсты было видно это ужасное зрелище.
На следующее утро в наши деревни двинулись женщины и дети, одетые кое-как. Фашисты выгоняли их, не дав времени, чтобы хорошо одеться. Так мы узнали, кто такие беженцы. Жители нашего села их беду восприняли как собственную и размещали у себя, как могли.
Никольская неполная средняя школа была переполнена беженцами. К учёбе ни у кого не поднимались руки. Дети не жалели, что в школу можно не ходить. Уже много позже в школе начались занятия в несколько смен. Исправно работали военруки. Мальчишки стремились быстро овладеть военным делом. В должности военруков были вернувшиеся с фронта инвалиды. Война не давала покоя ни взрослым, ни детям. Все дети были готовы уйти на фронт, чтобы своей отвагой помочь старшим родственникам одолеть фрицев.
Страшнее всего для сельских жителей была весна сорок второго. В колхозах остались только женщины, немощные старики и малые дети. Весна встретила нас своими полевыми работами. Надо было с конюшен и со скотного двора на санках и на санях, запряжённых коровами, вывезти навоз на поля и равномерно его разбросать. Вспахивать пришлось маленькими двухлемяжными плугами, запряжёнными не лошадьми, а коровами, которые никогда не знали подобной работы. Все трудоспособные лошади были мобилизованы для военных нужд.
Каждый колхоз, а в нашем селе их было четыре: им. «Я. Свердлова», им. «И. Сталина», «Нефти и газа», и «Исток Птани», имел твёрдые планы по производству зерна, разных овощей, фруктов, мёда, табака, мяса, молока, масла, шерсти, кожи, яиц и других сельскохозяйственных товаров. Фронт ждал полной помощи от тружеников тыла. Рабочие заводов и фабрик от села ожидали продуктов питания. Партия коммунистов выдвинула лозунг: «Всё для фронта – всё для Победы!»
Колхозники за свой труд денег не получали. Их работа оценивалась трудоднями и оплачивалась по остаточному принципу, в конце всей уборочной кампании в конце года, когда производился полный расчёт с государством по всем плановым показателям. Например, если в колхозе чего-то не производили, то за этот показатель колхоз должен произвести расчёт другим натуральным продуктом или в денежной форме по государственной цене.
После расчёта с государством, оставшиеся в колхозе продукты делились на общем собрании по трудодням. Выработка трудодней была строго расчётная. Каждый колхозник был обязан в год выработать не менее 270 трудодней. Самая трудоёмкая работа за день оценивалась одним трудоднём. Дети получали по 0,25 трудодня. Порой оставшихся продуктов для выплаты по трудодням было очень мало. В отдельные годы в некоторых колхозах на один трудодень выдавали по 20 или даже по 15 граммов готового продукта и весь годовой доход можно было поместить в один мешок. Вот такова была жизнь сельских тружеников тыла в годы Великой Отечественной войны.
Несмотря на это колхозники умудрялись жертвовать деньги в фонд помощи фронту. Тогда налоги платили в денежной форме, но чтобы иметь эти деньги, приходилось с собственного подсобного хозяйства что-то продавать на базаре, а потом платить положенные налоги.
Трудности были неимоверные. Это хорошо знают только свидетели тех лет. Стоит спросить тех сельских жителей, которые хорошо знают, как пахать поля запряжёнными коровами. Ни один сельский человек без слёз вспоминать не может такую картину, когда за рога мать ведёт корову в борозде, а сзади, держась за плуг, быстрыми шажками передвигается её одиннадцатилетний белоголовый сынишка. В его обязанности входило выправлять плуг так, чтобы лемехами ровно прореживать борозду, а плуг не прыгал по твёрдой почвке. И так было во всех колхозах, причём, почти до сорок седьмого года, пока не заработали в полную мощь машино-тракторные станции (МТС).
Яровую пшеницу, овёс, гречиху, горох, горчицу и т.д. сеяли вручную из лукошек обеими руками, на ходу. Только колхозники тех лет знают, как это тяжело. Наш Куркинский район расположен в зоне черноземья. В его планы входило выращивание сахарной свёклы, чтобы получить самый лучший в мире сахар. В районе работал свой сахарный завод, построенный в 1912 году. Жаль, что этот завод перестал действовать сразу после распада СССР.
Более того в начале 90-х годов было подписано распоряжение о продаже Германии большой отрезок железной дороги от станции «Волово» – «Дворики» – «Птань» – «Куликово Поле» – «Политово» – «Данков» – до станции «Лев Толстой» по цене металлолома. Между этими станциями находились железнодорожные путевые разъезды для разгрузки скоростных поездов.
Эта та дорога, по которой Лев Николаевич Толстой проделал свой последний земной путь. И тело писателя после его смерти на станции «Остапово» также отправляли по этой же дороге. Мой отец рассказывал, как он учился у этого писателя по букварю, написанного самим Львом Николаевичем, как хоронили своего земляка.
Поезд с телом Л. Толстого останавливался на каждой станции. По канонам Русской Православной Церкви его отпевали в сопровождении церковных хоров. Так было до станции «Ясная Поляна», где был и погребён великий писатель. Узнав о продаже полотна железной дороги, я, как депутат Госдумы России, сделал запрос министру путей сообщения, по какому праву эта историческая дорога была продана. Тогдашний министр, родственник первого президента России, мне не удосужился ответить. Отписку прислал его какой-то заместитель и сообщил, что содержание этого участка железной дороги дорого обходится России и прибыли уже не приносит.
Вот и весь сказ. А то, что мы потеряли не только память о великом русском писателе, но и потеряли всю инфраструктуру вокруг этого железнодорожного пути, никого не затронуло. Ныне на месте этой дороги растёт только бурьян и никаких поселений или деревень не осталось. Есть только пустыри. А разовая прибыль от продажи государственного имущества неизвестно, кому досталась. В этом эпизоде просматривается и память, и патриотизм отдельных российских государственных чиновников верхнего эшелона власти. Больно смотреть и думать об этом.
Во время же войны свободных земель не было. Все поля были засеяны и засажены. Под свёклу были отведены самые лучшие земли. На каждый дом приходилось по несколько гектаров посеянной свёклы. Работа на этих полях была тяжёлой и изнурительной. Однако план выполнялся безукоризненно. Дисциплина соблюдалась строго. Сахарный завод работал на собственном сырье.
Все сельские школы во время войны работали по особой программе. Учебный год начинался с 1 октября, а заканчивался к началу весенних полевых работ в колхозе. У всех мальчиков того военного времени были жёсткие планы на сельскохозяйственные работы. За одной только свёклой нужно было ухаживать постоянно: посадка, раздёргивание, прополка и подсадка, поливка и, главное, уборка, почти из-под снега. Убирали свёклу в бурты. До снега её держали в земле потому, что в это время она добирала свою сахаристость.
Особую трудность составляла посадка и уборка картофеля. За ним тоже требовался уход, а выбирать приходилось в любую погоду. Сдавать же на плодоовощную базу нужно было только сухую продукцию. В противном случае много картофеля засчитывали, как брак. На станции Птань, где производилась загрузка товарных вагонов, была сушилка и за счёт колхоза картофель сушили и грузили в вагоны для отправки. Из-за сдачи мокрого картофеля колхоз терпел большие убытки.
Труднее всего для подростков были дожди во время уборочной кампании. В августе начинали косить рожь и пшеницу. Косили вручную косами-крюками, чтобы колосья прямо прижимались друг к другу. Потом это облегчало вязать снопы. Но самые крупные ржаные колосья поспевали раньше большинства своих «собратьев» и под собственной тяжестью ломались или опускались на землю. Тут уже ни один крюк не годится. Этот колосок следует или подбирать руками, или его подберут грызуны.
Для каждого мальчика и девочки старше 10 лет была установлена норма сбора колосков и сдача готового зерна по весу. Сейчас трудно представить себе, как босой ребёнок в жару или в дождь должен набрать определённое количество зёрен, всякий раз наклоняясь к земле за колоском, переступая босыми ногами по ржаной стерне. К вечеру ноги до колен покрывались кровавыми бороздками. И так каждый день. Об этом и сейчас тяжело вспоминать. А это так было! И мы всё это пережили. Зато у нас была одна великая цель – победить фашизм! Своей работой мы помогали родным на фронте одерживать победу над германским нацизмом.
От посевной до нового урожая проходят месяцы, и это время для села – самое голодное. Муки было мало или совсем не было. Её использовали только для связи других компонентов, употребляемых в пищу. Тогда питались и лебедой.
Во время уборки урожая по полям верхом на лошадях разъезжали уполномоченные и следили, чтобы с поля ни один колосок не попал в какой-нибудь дом. За найденные колоски сажали в тюрьму. С такими фактами мы сталкивались часто. Но в тюрьму сажали не детей, а взрослых колхозников. Статья была ужасной «кража социалистической собственности».
Хоть и голодали, но каждый знал, что собирать колоски для дома было запрещено. Только во время сбора колосков дети тайком шелушили колоски и жевали зёрнышки до кашицы и затем проглатывали. Это было поддержкой в семье, так как дома-то есть было нечего, кроме молока. Спасала нас кормилица «Зорька». Так звали нашу корову. Ласковая она была у нас. Мы её очень любили.
В годы войны самая лучшая жизнь в колхозах была у полевых грызунов. Суслики в свои норы тащили только крупные и полные колоски со спелыми зёрнами. Когда они вставали на задние лапки около своей норы, то выглядели очень сытыми и гладкими. Их писк свидетельствовал об их хорошем материальном достатке и никогда не был тревожным, если на них не было охоты. А ловить их мы умели. Ловили на петли, которые делали из конского хвоста. Тушки сусликов мы сдавали и нам за это давали денежки, на которые мы покупали хлеб или сладости.
В годы Великой Отечественной войны у всех матерей, проживавших в сельской местности, нагрузка была самая тяжёлая. Они работали в колхозе, выполняя всю мужскую работу; цепами молотили зерно, ходили на покосы, заготавливали сено для колхозного стада крупного рогатого скота. Кроме того, на их плечах находилось и всё домашнее хозяйство. Они были мамами для своих детишек со всеми материнскими заботами. Им, матерям военного времени, надо было при жизни ставить памятники.
Ныне на некоторых каналах телевидения ещё можно услышать, что сельские пенсионеры – получают пенсию, гораздо меньше, чем их ровесники, проживающие в городах. Интересно узнать, те чиновники, которые определяли размер сельских пенсий, они, случайно себя не обделили, когда думали о крестьянских пенсионерах? А часто ли сейчас приглашают тружеников тыла на встречи с молодёжью и что нынешняя молодёжь знает об этих людях? Ведь по Федеральному Закону труженики тыла внесены в реестр ветеранов войны. До сих пор кое-где слышатся такие слова: «Мы даём материальную помощь участникам войны, а труженики тыла – это уже другая категория людей». Интересно, что это за разделение людей на главных и второстепенных. В годы войны каждый человек был на своём посту и на своём месте. Все решали одну задачу – победить фашизм!
Чтобы понять несправедливость подобного высказывания, надо на себе ощутить, как нелегко было жить и работать в тылу военного времени, а не становиться счетоводом, кого в какую графу поставить. Наша Победа была всенародной, а стало быть – общая.
Конечно, на фронте бойцы встречались со смертью каждый день. В тылу же все были на краю голодной смерти, потому что у сельчан отбирали всё, что можно было есть. К марту месяцу у многих уже не было даже своей картошки. Ждали, как только с полей снег немного сойдёт, то детей посылали на бывшие картофельные поля, чтобы собирать мороженую прошлогоднюю картошку, если отыщется, из которой можно печь оладушки. Их называли по-разному. Кое-где их называли просто «тошнотики».
Проживая в тылу, все, даже маленькие дети, фронт ощущали даже на дому, потому что колхозный бригадир каждое утро по домам и каждому определял фронт работы на день.
Таким образом, взрослых и детей приучали ко многим профессиям. Поэтому людям, выросшим в деревне, жизнь нигде не страшна. Сельской армией командовали женщины. У некоторых из них не выдерживали нервы. Они в голос рыдали прямо на работе среди других колхозников. А те тоже не железные и тогда воздух содрогался от женского вопля.
Глядя на них, не выдерживали и дети. Картина была жуткая и длилась она много времени, хотя часов ни у кого не было. В селе все жили по солнышку и знали, который час и никогда не ошибались. Потом наступала глубокая тишина и одна из боевых женщин выдавала шутку и тяжкие минуты быстро проходили сами собой.
Сейчас я думаю, что наши писатели и поэты недостаточно писали о внутренней красоте и силе русской женщины. Её подвиг заключается в том, что она, в те тревожные военные годы, воспитала целые поколения людей-победителей на земле, в небесах и на море. В те годы моему поколению было у кого учиться и с кого брать пример. И мы учились, познавали. Выросли и стали тем поколением, которому не стыдно за свои прожитые годы.
До сего дня я низко кланяюсь тем людям, кто свою жизнь связал с матушкой землёй. Уже много лет, как нет моего села с десятью деревнями, но я стараюсь каждый год посетить свою малую родину и поклониться родным местам, вспоминая своё босоногое детство и трудные годы Великого противостояния германскому нацизму.
Память о войне в нашем сознании не должна затихать с уходом из жизни ветеранов. Её следует вкладывать в умы и сердца тех, кто приходит нам на смену, всеми средствами воспитания и образования, И, пока живы ветераны, а самый молодой ветеран войны ныне уже в преклонном возрасте, пусть молодые слушают и слышат живое слово о военных трудностях на фронте и в тылу, где тыл тоже был на переднем крае. Надо помнить всех победителей. Ведь, по меткому выражению академика Дмитрия Лихачёва, «память – это преодоление времени, а стало быть и смерти». Вот почему наша Победа в Великой Отечественной войне – бессмертна!
Константин Панфёров,
член Союза журналистов Москвы, ветеран ВОВ, капитан 2 ранга, академик РАЕН, профессор, доктор философских наук, кандидат экономических наук, заслуженный деятель науки и образования, заслуженный работник культуры, отличник народного просвещения, депутат Госдумы РФ первого созыва.