Владимиру Григорьеву 60 лет.
Книгоиздатель, продюсер, заместитель руководителя Роспечати. Самый странный чиновник из всех, с кем мне доводилось иметь дело.
Как я понимаю, чиновник – это человек, который по определению ограждает себя от любой ответственности, стараясь свалить ее на другого. В этом и стратегия, и тактика чиновничьей жизни. Всякая инициатива наказуема. А Григорьев все время что-то такое новое придумывает, и ответственность за то, что он придумывает, всегда лежит на нем. Не получится, скажут: у Григорьева не получилось. Не у кого-то. У него… Просто всегда получается. Получается, и все. То ли рука у него легкая, то ли удача всегда на его стороне. На самом деле – просто умеет. И любит свое дело.
Когда в своем телефоне я слышу голос его секретаря: “Приемная Григорьева. С вами хочет поговорить Владимир Викторович”, – я сажусь, если лежу, и встаю, если сижу. То есть поступаю ровно наоборот тому, что советовал Уинстон Черчилль: сидеть, если можно не стоять, и лежать, если можно не сидеть. Но если звонит Григорьев, я знаю, что сейчас нужно будет не лежать и не сидеть, а ходить по комнате, слушать и очень быстро соображать, а это лучше делать на ногах.
Последний раз я так ходил по комнате зимой этого года, когда он позвонил и предложил возглавить жюри премии имени Валентина Распутина. Премия еще не была даже учреждена, а вручение должно было состояться 15 марта, в день рождения классика, то есть примерно через полтора месяца. За такой короткий срок организовать создание новой литературной премии вроде бы невозможно. Но – дело берет в свои руки президент Российского книжного союза Сергей Степашин, подключается генеральный директор издательства “Вече” Леонид Палько, – и все как-то так быстро завертелось, что я и опомниться не мог, как уже объявлял лауреатов премии в Иркутске.
И с Григорьевым так всегда. Если он что-то предлагает, можно легко соглашаться, потому что дело выйдет. И будет сделано хорошо. При этом участия самого Григорьева как-то даже не заметно. Писатели привыкли видеть его на парадных, “фасадных” мероприятиях, вроде открытия очередного русского стенда на очередной книжной ярмарке, где Россия в очередной раз является почетным гостем. Мы привыкли видеть его на открытиях и фуршетах, потом он вдруг куда исчезает, растворяется, и дело крутится без него, как бы само по себе. Писатели – народ самолюбивый, капризный, они уверены, что так оно и должно быть, что главные тут они, что все это ради них, а уж кто и как это все устраивает – вопрос ничтожный. Попробовали бы они сами, своим, так сказать, ходом приехать на ярмарку и продать свою книгу какому-нибудь зарубежному издателю. “Здравствуйте! Я – великий русский писатель! Купите у меня книгу!”
Писатели, дорогие! На самом деле мы никому там не нужны. У них своих писателей хватает. И если в 2011 году по инициативе в том числе Владимира Григорьева не был бы создан Институт перевода, не было бы ваших гениальных книжек на английском, французском и других благозвучных языках. Ну, или практически бы не было.
Если бы в 1992 году Григорьев вместе с Олегом Васильевым и Глебом Успенским не создали издательство “Вагриус” и там не появились бы сначала “черная”, а потом “серая” серии современной русской прозы, трудно сказать, что было бы с современной литературой. В 90-е годы она превратилась в “гуляйполе”, и очень многих, и меня в том числе, это поначалу даже радовало. Пока я не увидел известного писателя в подземном переходе, где он пытался продавать свои книжки. И понял, в книгоиздании происходит что-то не то…
“Вагриус” с его серийным изданием современной прозы был таким же культурным прорывом, как альманахи “Знания” Горького в начале ХХ века. У русской прозы на новом этапе исторического развития страны стало появляться свое лицо. В серии печатали Солженицына и Аксенова, Битова и Пелевина, Лимонова и Шишкина и многих других, стариков и молодых. Проза эта была многоликой, но на любой книге словно стоял незримый “знак качества”. И это было уже не “гуляйполе”, а реальная новая русская словесность.
Когда в 2005 году объявляли об учреждении литературной премии “Большая книга”, на презентации кто-то из писателей шепнул мне: “Эта премия убьет все остальные”. Ничего, не убила. Больше того, за время существования “Большой книги” появилось еще много новых премий. Просто “Большая книга”, создание которой инициировал Григорьев, – главная. До этого главной премией был “Букер” – “дочка” ведущей английской премии. И вот это было глубоко неправильно и, я бы сказал, национально унизительно. Так что Григорьев – конечно, большой либерал, но он настоящий патриот.
Книжный фестиваль “Красная площадь” – тоже идея Григорьева. Идея, кажется, такая простая и такая очевидная: каждое лето к дню рождения нашего главного писателя Пушкина устраивать праздник книги на главной площади страны. Но почему-то она не пришла в голову и тем более не была реализована нигде в мире. Григорьеву это удалось. А как – мы этого даже не заметили.
Я знаю, что Григорьев читает некоторые книги на стадии верстки, до того, как они вышли. Поэтому он всегда в тренде, а отчасти этот тренд и создает. Посмотрите, как мгновенно, всего за год-два раскрутилась молодежная литературная премия “Лицей”. Уже выходят книги ее лауреатов и финалистов в самых престижных издательствах, уже они видят себя реальными писателями.
И так происходит со всем, у истоков чего стоит Владимир Григорьев. А как это у него получается, не знаю.
С юбилеем, Владимир Викторович!
Павел Басинский