Зигмунд Станкевич,
доктор юридических наук, действительный член (академик)
Российской академии социальных наук,
член Союза журналистов Москвы
Один из сегодняшних наших докладчиков, коллега Владимир Попов высказал, на мой взгляд, чрезвычайно важную мысль о том, что будущее России коренится в ее прошлом и настоящем. Естественно, со всеми их «плюсами» и «минусами».
Сегодня, как, пожалуй, никогда ранее за последнюю четверть века, мы имеем уникальную возможность своими глазами наблюдать практическое воплощение данной мысли. Ведь никто в этом зале, надеюсь, не станет отрицать тот очевидный факт, что всё ныне происходящее внутри и вокруг Российской Федерации является прямым следствием процессов, которые имели место в СССР, а затем в постсоветской России в период судьбоносных перемен 1985-1993 годов.
Это ровно та же ситуация, которая складывалась в Советском Союзе в период горбачевской перестройки, когда практически любой существенный шаг государственного руководства по реформированию страны наталкивался на политические «мины», заложенные на более ранних этапах ее развития, и нередко приводил к результату, прямо противоположному желаемому. Наиболее яркий пример – попытка реконструкции Союза, которая, как известно, закончилась его развалом.
Исторические перепутья, о которых здесь обстоятельно говорил коллега Сергей Солодовник, для России, как правило, связаны с прохождением своеобразных «точек бифуркации», когда очень многое, если не все, зависит от конкретных решений тех, кто в данный момент определяет судьбу страны. Если говорить о ближайшем к нам историческом перепутье – перестроечном времени, то в нем можно насчитать несколько подобных «точек».
Одной из важнейших, несомненно, был совершенный на переломе 1987-1988 годов стратегически ошибочный выбор в пользу опережающего проведения политической реформы, на который решился М.Горбачев, не имея ни желания, ни воли, ни терпения заниматься кропотливым и весьма неблагодарным, но столь необходимым для страны преобразованием советской экономики. К чему это привело на деле, мы теперь хорошо знаем.
Мне представляется, что сегодня Россия находится на очередном историческом перепутье. Его очень отчетливо обозначила прошлогодняя «точка бифуркации». Конечно же, я имею в виду февральский переворот-революцию на Украине и последовавшее за этим судьбоносное решение по Крыму. Пока невозможно предугадать, в какую конкретно «гавань» заведет страну наш новый стратегический выбор, но ясно одно – корабль по названию «Россия» навсегда покинул «стоянку», которую ему в 1991 году определили творцы перестройки и демократических реформ.
Понятно и то, что на своем новом пути России придется очень нелегко. И не только потому, что здесь традиционно надеются на чудо, полагаются на то, что все образуется само собой, поскольку это, мол, «хранимая Богом родная земля». Гораздо опаснее для будущего страны, на мой взгляд, мало чем подкрепленные, но весьма распространенные в российском обществе расчеты на возможность исторической «обратки», на то, что в принципиально иных внутри и внешнеполитических условиях можно запросто вернуть былые мощь, величие и влияние державы – была бы на то соответствующая государственная воля.
Все это продолжает иметь место в нашей жизни во многом благодаря тому, что Российская Федерация, в отличие от других постсоветских государств, до сих пор не удосужилась пройти процесс собственной государственной самоидентификации. Другими словами, четко и ясно не ответила себе и окружающему миру на сакраментальный для любой страны вопрос: что же мы из себя представляем как независимое государство?
Какую государственную традицию продолжаем, чьим наследником фактически являемся? Советского Союза, из лона которого вышла современная Российская Федерация и формальным правопреемником которого она стала после крушения сверхдержавы? Или РФ продолжает государственную традицию прямого антипода СССР – имперской (Романовской) России? А, может быть, она претендует на то, чтобы продолжить бесславное дело Февральской республики 1917 года?
Ответы на эти вопросы далеко не праздные, от них во многом зависит базовая направленность государственной политики, магистральный курс страны, поскольку речь идет именно о государственной традиции, как факторе, обеспечивающем глубинную связь между различными этапами развития одного и того же государства, а не о чисто юридическом правопреемстве, носящем, во многом, «технический» характер и обращенном, главным образом, во вне, в сферу международных отношений.
Следование государственной традиции и формальное правопреемство может, конечно, совпадать, как это имело место в целом ряде стран старой Европы, но может и не совпадать, как это дважды в ХХ веке произошло с Россией. При этом, на мой взгляд, не существует однозначного ответа на вопрос, что важнее – стать формальным правопреемником или продолжить государственную традицию? Все здесь зависит от конкретно-исторических условий и целей, которые ставят перед собой политические силы и люди, волею судеб оказавшиеся у кормила власти в том или ином государстве.
Например, большевики, взяв власть в России в начале ХХ века, решительно отказались от формального правопреемства с прежним, «эксплуататорским государством». Но это отнюдь не помешало им продолжить имперскую государственную традицию во многих жизненно важных для страны сферах. И в рекордно короткие, по историческим меркам, сроки была создана новая, ещё более сильная и могущественная держава – Советский Союз, оказавшая в прошлом столетии решающее воздействие на весь ход мирового развития.
Таким образом, сегодня мы не можем не признать, что постсоветская Россия все ещё окончательно не определилась со своими будущими местом и ролью на постсоветском пространстве и в мире. Понятно и то, что консервация подобного, неестественного для многовекового исторического развития России положения на длительную перспективу фактически означает продолжение распада, начало которому положило крушение СССР.
*Авторизованный текст выступления на пятом заседании Исторического клуба 22 января 2015 года