В детстве я мечтал научиться фотографии, но неудача подстерегала меня уже на первом этапе: я никак не мог правильно заправить пленку в проявочный бачок. Понимая, что добром дело не кончится, я бросил фотографию и занялся сферой, исключающей всякое упоминание о бачках, — литературой. Впоследствии, когда проявка пленки ушла в прошлое, мои отношения с фотографией стали менее напряженными. И сегодня, в День фотографии, я с очевидностью осознаю, что в наступившую эпоху литература и фотография имеют много общего.
И та, и другая как никогда остро ставят вопрос о границе:
а) между искусством и неискусством;
б) между профессионалами и непрофессионалами.
Начну с первого. Ко времени появления фотографии в 1820-х годах существовала богатая традиция живописи и эти две стихии, конечно, не могли не сравнивать: живопись, мол, искусство, а фотография — документ. В то же время ничего подобного не переживала литература, хотя текст, как известно, может быть и искусством, и документом. Иными словами, граница между искусством и неискусством не связана со способом создания произведения — будь то кисть, фотоаппарат, гусиное перо или печатный станок. Граница определяется здесь другим обстоятельством — наличием, выражаясь в духе Ю.М. Лотмана, системной или внесистемной информации.
Несмотря на грозные термины, ситуация легко поясняется примерами. Системной информацией является, скажем, объявление о продаже обуви. Здесь обозначаемое (обувь) и обозначающее (текст) вполне совпадают. Примером же внесистемной информации является самый короткий рассказ Хемингуэя “For Sale”: «Продаются детские ботиночки. Неношеные». Нужно ли объяснять, какой трагический сверхсмысл содержит это объявление?
Вообще говоря, объявления и реклама как явления, вырастающие из повседневности, обладают большим эстетическим потенциалом. Они вроде бы не претендуют на оригинальность, но именно это отсутствие претензий и делает их эстетическим объектом. Неслучайно самым смешным является клоун с серьезным лицом. Известный питерский фотохудожник Алексей Савкин в 1990-е годы сделал замечательный по-своему снимок наружной рекламы на одном из вологодских домов: «Общество с ограниченной ответственностью «Родина».
Таким образом, сверхсмысл отличает искусство от неискусства. Это как пар над водой: он вроде бы и вода, но уже в другом агрегатном состоянии. Для образования пара нужен, как известно, огонь, и всякий раз этот огонь разного происхождения. Чаще всего его разводит художник, но бывает, что это одинокий костер на берегу, счастливая находка, попадающаяся фотодилетантам вроде меня. Вспоминаю сфотографированный мной полуразрушенный дом в Пскове с крупной, слегка выцветшей надписью: «Счастье есть».
Существует, наконец, сверхсмысл, который дает время. Он появляется, к примеру, тогда, когда мы рассматриваем старые фотографии. За конкретными людьми стоит стиль эпохи — с его неповторимыми особенностями в одежде, прическах или, скажем, манерой держаться перед камерой. Есть у меня такая книга — «Совсем другое время». Я долго думал над тем, как же это другое время выразить на обложке. И нашел единственно возможное решение — поместил фотографию 1912 года из семейного альбома.
В старых фотографиях есть глубина времени.
Ведь само фотографирование происходило совершенно не так, как сейчас. Человек приходил к фотографу не просто нарядным — он являлся во всей своей несиюминутности, показывал себя не только нынешним, но и прошлым. Может быть, даже будущим: мне иногда кажется, что в глазах этих людей уже отражается достоверное и грустное знание о предстоящем XX веке.
Если разобраться, фотография так же далека от «объективной реальности», как и картина. Точнее, она отражает реальность творческого замысла. Но фотография обладает иллюзией объективной реальности, и это ее качество способно использоваться искусством. Это другой, как бы реалистический фланг искусства, который существует параллельно искусству вымысла. В этом параллельном существовании заключен особый смысл, как заключен он в одновременном использовании в блюде сахара и соли.
Порой оба этих фланга способны сочетаться в творчестве одного человека. Художник Михаил Шемякин известен виртуозным использованием приема деформации реальности. Но тот же Шемякин является блистательным фотографом, и, как мне кажется, эта игра с контрастами его радует. У него есть удивительный альбом «Тротуары Парижа», где снятые им случайные, самой природой (если, конечно, это применимо к парижским тротуарам) начертанные линии преображаются в восхитительные рисунки. Стирается ли тут граница между искусством и действительностью? В определенном смысле — да. При этом нужно учитывать одну мелочь: не всякий, кто фотографирует парижские тротуары, способен осмыслить эти изображения художественно.
Что касается границы между профессиональным и непрофессиональным (это, напомню, составляет пункт «б»), то и здесь литература и фотография переживают сходные процессы. По подсчетам С.И. Чупринина, писателями в современной России считает себя примерно 700 тыс. человек. Формально говоря, все 700 тыс. имеют на это право: его, в частности, дает интернет, принимающий все тексты — воспользуюсь выражением С.С. Аверинцева — с гостеприимством кладбища.
Статистики в отношении фотографов у меня нет, но что-то мне подсказывает, что она окажется намного более впечатляющей. Количество фотографов будет, очевидно, в большей или меньшей степени соответствовать числу владельцев мобильных телефонов. Сопровождается ли такой количественный рост в области литературы и фотографии ростом их качества? Боюсь, что нет.
Итак, скажу, как в анекдоте, что мы имеем две новости — плохую и хорошую. Одна из новостей состоит в том, что границы между искусством и действительностью, профессионалами и непрофессионалами сейчас как никогда тонки. Вторая новость — всё осталось на своих местах: даже нарушая всевозможные границы, искусство осталось искусством, а профессионалы — профессионалами. Не знаю, какая из новостей хорошая, а какая — плохая. Не исключаю, что обе хорошие. Можно спокойно жить дальше.
Готовя эту колонку, я обсуждал ее проблематику с Михаилом Шемякиным. Когда я уже отправлял текст в редакцию, от Шемякина пришло письмо, где он формулирует свое отношение к фотографии. Приведу его полностью, это лучшее, чем я мог бы закончить:
«Фотография, при всей легкости исполнения, ставшей возможной благодаря современной технологии, является одним из сложнейших видов нового изобразительного искусства.
Нарисовать яблоко или портрет сидящего напротив тебя человека сможет далеко не каждый, а сфотографировать — любой имеющий в руках камеру. И красиво, и похоже. Но красиво — не есть красота и похожесть — не есть схожесть глубинная.
Фотография может раскрыть внутренний мир человека, а может являть собой скуку, безвкусицу и пустоту. Рисунок, картина — это отражение мира, преломленное в сознании художника. Фотография — это взгляд на мир художника, наблюдателя или неофита. И на то, чтобы овладеть подлинным мастерством, пристальным, серьезным взглядом на вещи, на окружающий мир, понять игру света и тени, вникнуть в законы композиции фотографии, уходит иногда вся жизнь».
Евгений Водолазкин,
18 августа 2017 г.