Когда мой коллега и друг, военкор «Комсомолки» Дмитрий Стешин вернулся из Мариуполя —
я почти сразу отвез к нему своих детей: чтобы они вживую пообщались со свидетелем исторических событий.
Дмитрий терпеливо отвечал на вопросы подростков, показывал свои находки на «Азовстали». Например, комиксы про революцию 1917 года на украинском языке, где русским отведена роль злодеев. Или учебник нацистского ученого Ганса Гюнтера «Расология еврейского народа».
А потом встреча переросла в большой разговор
о современной роли журналиста на войне.
«Защищал своего ребенка»
Валерий Рукобратский, aif.ru: — Дима, когда ты вернулся, тебя не поразил некий диссонанс между тем, что происходит там и тут? Здесь — сытая гламурная Москва. Словно и нет той новой реальности, в которой мы оказались после начала спецоперации на Украине.
Дмитрий Стешин: — Я не могу никому желать того, что видел столько лет в Донбассе, и особенно в эти последние месяцы. Это было бы неправильно. А когда вернулся — испытал то, что описывал в своих романах Ремарк. Возвращаются ребята с Первой мировой войны, наши будущие враги, и как им все не то, и не так, и зачем мы вернулись? Надо было остаться. Как там боевые товарищи? В общем, я через все это прошел, было очень неприятно. Оказалось, я накопил в себе немалую злобу, которую даже заспал с трудом. А четыре месяца на войне о доме я старался не думать, потому что только душу травить.
— У тебя же ещё ребенок родился за три дня до начала?
— Три дня было дочке, как я уехал. Но ничего, вернулся и ползать ее уже научил.
— Как ты соотносил это все в себе: есть ребенок, которого ты не видел, и непонятно, увидишь ли вообще?
— У меня было ощущение, что я, как могу, защищаю своего ребенка. Потому что все с этими мразями было понятно, к чему они готовились, зачем вообще появился их проект анти-России и для чего. Так что с целеполаганием у меня было все ровно.
Журналист и автомат
— В Донецке ты вступил в подразделение «Восток» и там тебе выдали автомат. Это означает, что ты стал комбатантом? Хотя принято считать, что журналист как бы над схваткой…
— Эту шизофреническую установку нам внушили в начале 90-х годов люди, которые после распада СССР по-новой создавали у нас журналистику. Это были западные консультанты, фонды. И журналистику они нам организовывали в своих интересах. Поэтому в первую Чеченскую войну 80% интервью нашими российскими журналистами было сделано с вражеской стороны. А это, по сути, предательство и армии, и своего народа. Вот те консультанты нам и рассказывали о том, что журналист — над схваткой. Хотя они ж сами нормально себе сторону выбирают, не сомневаются. И это хорошо, что такие мифы идиотические рухнули. Надо быть шизофреником, чтобы один и тот же конфликт освещать с двух сторон.
А что касается этого автомата 1980 года выпуска, из которого я не стрелял, конечно, ни разу… Как сказал мой товарищ-ополченец, если в тебя стреляют и хотят убить, находиться без оружия просто неприлично. Ну и все наши военкоры во время Великой Отечественной войны были с оружием. И ничего, не комплексовали по этому поводу.
И потом, я же тысячи километров накрутил по зонам боевых действий, по не зачищенным территориям, и я в розыске на Украине. Если бы меня живым-здоровым отловили бы, доставили в Киев, долго бы издевались. Я не согласен на все это. Я буду сопротивляться.
«Целые дома снимать неинтересно»
— По поводу Мариуполя — была ли у нас возможность взять город без всех этих разрушений?
— То, что город разрушен — это миф. Это картинка, которую дают журналисты. Не снимать же им целые дома? Это неинтересно. Повреждены только внешние дома городских кварталов. Внутрь заходишь, закопченный дом огибаешь — а там стоят дома со стеклами. Также очень много домов, где попадание только в последние этажи — это все ремонтируется. Это не мои эмпирические рассуждения, я говорил с командиром отряда тульских МЧСников. Он мне показывает дом, говорит — вот этот подъезд придется разобрать, а три других мы сможем сохранить. Пострадало в городе процентов 20 домов, все остальное восстанавливается. И по опыту Грозного — делается достаточно быстро.
А что касается штурма — других вариантов не было. Враг совершенно сознательно готовил жилую застройку к длительной обороне. Я прекрасно знаю технологию, как это делается. Допустим, девятиэтажка, три подъезда. Все местные жители сгоняются в подвалы. На первом этаже двери подъездов, как правило, железные, заплющиваются кувалдой, чтобы их было невозможно открыть. После этого в дом можно попасть только по приставной лестнице, которая втягивается за собой на второй этаж. Вот и все, началась оборона дома. Выбираются места для укрытия, это, как правило, межквартирные коридоры на лестничных площадках — там тебя сразу 3-4 стены закрывают. Танком не достать. И в таком доме можно сидеть достаточно долго. Что нам азовцы* и продемонстрировали — около двух месяцев они продержались в городе.
— Можно предположить, что похожую тактику они будут и в других городах использовать?
— Нет, ты знаешь, пример Мариуполя был очень показательный. Никакого смысла обороняться в городах нет, наши все равно додавят, загонят их в подземелье, и выйдут они оттуда с поднятыми руками. Я думаю, поэтому нам так важно было не убить их там всех. Важно, что они признали, что их победили, сломали, что они вышли и сдались. Именно после победы на «Азовстали» пошли валом ролики от украинских солдат, где они плачут, что их не обеспечивают, что все командиры — зрадники (укр. — предатели. — Прим. «АиФ».). Произошел психологический надлом, его все ждали очень долго.
— Я мониторю украинские издания, и это поражение на «Азовстали» словно вытащили из информационного поля…
— Да, неудобная история, некрасивая. Представляешь, элита, «Азов»*, аналог высшей политической школы NAPOLA из Третьего Рейха, где готовили политработников для Вермахта. Люди с «Азова» равномерно же распределялись в ВСУ и там пускали метастазы. Поэтому мы с удивлением потом видим столько всушников в свастонах, в вермахтовских орлах, рунах. Как это возможно вообще? А вот так, они готовили всю армию по идеологическим лекалам «Азова». А в Мариуполе случилось с ними вот такое — они не захотели становиться мертвыми героями. Они пытались сначала что-то кукарекать про эвакуацию, но публичное пространство, оно же всем доступно, сразу сообщило, что этих мразей вывезли в Еленовку, в СИЗО. Еленовка — это несчастный поселок, который обстреливают уже 8 лет. И мне потом ребята говорили, что украинские артиллеристы пыл свой сразу поубавили в отношении Еленовки. Я бы их ещё рассадил по стульчикам где-нибудь в центре Донецка. Чтобы город перестали накрывать тяжелой артиллерией.
«Они сами виноваты»
— Когда ты находишься внутри события, подразделения выходило на боевые задачи, тебе виден только твой кусочек ответственности, или ты понимаешь весь замысел происходящего на театре боевых действий?
— Именно тоннельное зрение, я много раз говорил, что я вижу только фрагмент, где воюет мой батальон. Объективно. Потом уже в курилках, поговорив с командирами, с товарищами, ты начинаешь более-менее представлять, что происходит вокруг. На самом деле же ничего такого хитроумного, иезуитского не происходит: ну да, мы штурмуем Мариуполь, берем его со всех сторон. Ну да, наши отсекли завод Ильича от «Азовстали» и зачистили его. Все ж на самом деле просто на земле.
— Я видел человек 200 пленных украинцев, все они были западенцами. У всех одинаковая история: мобилизовали, когда шел за хлебушком, дали в руки автомат, начался первый бой, я тут же пошел сдаваться. Но костяк ВСУ, как говорят наши военные, — ребята из Одессы, Николаева, Харькова. И это самые упорные бойцы. С этим костяком армии что делать? Можно ли этих русских, которые стали украинскими националистами, перепрограммировать?
— Я жестокую вещь скажу, которая с бойцами там обсуждалась. Если бы у украинцев посыпалась вся оборона в первые дни спецоперации, Зеленский бы сбежал, и мы бы заняли благополучно Украину — то получили бы на освобожденных территориях такое количество бандеровской мрази, нацистской, свидомой, чубатой, что никакое ФСБ не справилось бы.
Это не бандподполье на Северном Кавказе, 30-40-миллионная страна. Сейчас вся эта мразь просто перемалывается —
и слава Богу. У них потери огромные, а у нас минимальные. И все, кто был готов пролить кровь за Украину как проект анти-России — должны быть уничтожены. И тогда у нас будет другая страна, и Украина будет без них. Сами виноваты.
У меня к ним никакой жалости нет, они это заслужили.