Арнольд Гриф. Из книги “Наше ДРЕВО. ВЕТВИ и ВЕТОЧКИ”

Член Союза журналистов Москвы Арнольд Яковлевич Гриф – автор книги воспоминаний  “Наше ДРЕВО. ВЕТВИ и ВЕТОЧКИ”, которая вышла в свет в 2013 году. Это настоящее жизнеописание. Это книга, которая не отпускает читателя, потому что все, о чем рассказано в ней, прожито, а не придумано.

14-я глава  книги называется “Моя война”.
С согласия Арнольда Яковлевича, мы приводим здесь фрагмент этой главы

______________________________________________

…Официально я числился военным переводчиком разведотдела штаба 8-го гвардейского стрелкового корпуса 11-й гвардейской армии. Фактически я был и переводчиком, и начальником наблюдательного пункта командира корпуса генерал-лейтенанта М. Завадовского, а также входил в его оператив­ную группу, состоящую из офицеров отделов штаба. Я представлял там раз­ведотдел.

На фронт в конце января 43-го я отправился в пешем строю с очередной группой выпускников ускоренного третьего факультета Военного института иностранных языков — ВИИЯКА. Нас более года готовили к разведслужбе в войсках со знанием немецкого языка. Мы изучали организацию германской армии, по справочникам штудировали названия, нумерацию дивизий, полков, подразделений, учились по условным знакам на машинах, танках опреде­лять, к какой дивизии принадлежит замеченная техника, а по номерам полевой почты на солдатских письмах устанавливать название и номера вновь появив­шихся частей противника. Особое внимание наши педагоги, как правило вы­пускники основных факультетов ВИИЯКА, уделяли умению переводить не­мецкие приказы, разведдонесения. Часами мы работали, чтобы бегло и без труда читать письма и документы, написанные печатным и письменным готи­ческим шрифтом.

И вот небольшой отряд готовых переводчиков с немецкого языка ранним хо­лодным январским утром провожали на пороге ставропольского сельхозучилигца. Здесь была расквартирована наша учебная рота. Накануне нам выдали напечатан­ные на ватманской бумаге документы о присвоении первого переводческого раз­ряда и зачитали приказ о присвоении первого офицерского звания младшего лей­тенанта административной службы. Мы были страшно огорчены этой «дамской» приставкой к званию. К этому времени подоспел приказ Сталина о введении па- гон. Мы были ошарашены.

Несколько месяцев мы «доставали», меняя из курсантского пайка сахар, мыло, лишь бы прицепить на петлицы командирский кубик. Однако, когда получили право это сделать, появилась проблема с погонами. И еще одна неприятность пе­ред началом марша на фронт. На вещевом институтском складе, обновляя форму, нам выдали вместо офицерских сапог солдатские ботинки с теплыми обмотками, которые нужно было бинтовать на ногах от ботинок до колен.

В таком виде, но без командирских кубиков и лейтенантских погон мы заша­гали по зимнему большаку. Нам предстояло пройти километров двадцать-трид- цать. Как вышли из города в поле, пошел снег, замело, начало наметать сугро­бы, и вскоре мы полностью познали, что такое пурга в волжской степи. Дорога скрылась под снегом, путь определяли, идя от телеграфного столба к столбу. Только под вечер добрались до большой деревни. Нас расселили по крестьянс­ким домам.

Наша хозяйка оказалась доброй, мужики все на фронте. Достала из русской пе­чи горшок с картошкой, запили чаем, настаянном на листьях черной смороды. Я достал из вещмешка мыло, кусок сахара и отдал хозяйке. Она тут же выскочила в сени и вернулась с мешочком:

— Ты же на фронт пойдешь через Москву? Может, у тебя из родных там кто есть, вот передай им немного нашего проса.

Я вспомнил строчку из письма мамы, что в Москве осталась только тетя Сара и дядя Мося. Они решили ждать сына Костю, который стал военным моряком и служил на севере. Может, отпуск получит?

Ночевали на русской печи, но даже там еле согрелись. Утром совершили еще один переход. Добрались до станции узкоколейки, а дальше — на рабочем поезде до Куйбышева. Оттуда военный комендант отправлял команды молодых офице­ров в столицу за назначением.

В Москве было пару часов времени, забежал к тете Саре и вручил ей мешочек проса. Она вспоминала его каждый раз, когда мы встречались после войны. «По ложке мы его добавляли в порцию супа, который получал Мося. Так мы пережили тяжелое время».

Проезд на фронт через Москву мне запомнился еще одним событием. В Колон­ном зале выступал Леонид Утесов. Конечно, билетов не было. Я постучал в око­шечко к администратору, он посмотрел мои документы:

— На Западный фронт? Сынок, чтоб вернулся живым! — и протянул контра­марку.

Я успел послушать только первое отделение и заспешил на Киевский вокзал.

Это был военный Киевский вокзал. Пустая привокзальная площадь, безлюд­ные шикарные залы ожиданий. Закрытые окошечки касс по продаже билетов. На платформах по приему и отправке пассажирских поездов нет привычной сумато­хи. Вместо многочисленных электричек, отправляющихся строго по расписанию по знакомым дачным местам, стоял единственный состав из нескольких старин­ных пригородных вагончиков. К нему подцепляли подержанный паровозик с за­темненными огнями. Именно на этом поезде военный комендант нам (у комен­данта я познакомился с таким же только что произведенным в офицеры парень­ком) рассказал, как добираться до штаба Западного фронта. Ехали мы пару часов. Вышли из вагона лишь тогда, когда единственный проводник обошел состав и объявил, что дальше поезд не пойдет.

Ночь, мороз, темень. На станции строго соблюдали светомаскировку. Пошли, переступая через рельсы, в сторону дороги, на которой гудели и светились синими фарами груженные снарядами грузовики. Замерзли и стали стучаться в единствен­ный на краю дороги домик. Когда мы, остервенев, стали стучать ногами и руками, ответил мужской голос. Попросились переночевать. Мужик приоткрыл и увидел замерзающих солдат, впустил. Оказалась столярная мастерская. Мы закопались в стружки, положили одну шинель вниз, другой закрылись. Проснулись, когда за­светилась окно. Поблагодарили хозяина, расспросили, где это Перхушково (там в 1943-м еще был штаб Западного фронта) и вышли на большак. По нему шла ко­лонна машин, груженных ящиками с «Андрюшами» (реактивными снарядами большого калибра). На повороте грузовики замедлили скорость, и я с напарником с заднего борта влезли в машину. На развилке дорог мы расстались, я спрыгнул и пошел к Перхушково.

Как я докладывал о своем прибытии, получал направление на работу, не пом­ню, а вот вкус каши в столовой штаба, горячий стакан подслащенного чая с лом­тем свежего хлеба остались в памяти.

Накормив, меня направили в распоряжение начальника сборного пункта не­мецких военнопленных.

Начальник, по новому приказу в звании капитана, встретил меня без особого энтузиазма. Ему не хватало людей для охраны, а я оказался в команде вторым во­енным переводчиком. Первый — лейтенант был опытным специалистом, отлично владел методикой допроса, хорошо знал язык и военную терминологию. Он был старше меня не только по званию, но вдвое по возрасту.

Первые допросы немецких солдат, унтер-офицеров вели вместе, точнее вел он, а я при этом присутствовал и набирался опыта. Для того чтобы он не подумал, что я переоцениваю свое ВИИЯКАвское образование, в первый же день спел ему куп­лет, который распевала учебная рота, шагая на занятия:

Шагает наш молодчик,
Плохой он переводчик,
И он, и он совсем не обучен.

Хотя куплет он воспринял, как шутку, но помогал мне на первых порах. Плен­ные вскоре почувствовали мои языковые трудности и охотно отвечали медленно и четко. Особенно сложно мне было разобрать ответы солдат, мобилизованных в австрийском аншлюсе, и немцев, говоривших на своих местных диалектах. А мы учили только «хох-дойч».

Я запоминал, как ставил вопросы первый переводчик, и иногда в точности пов­торял то, как он строил допрос:

–Из какой дивизии? Назовите номер полка. Кто командир?
–Когда ваша часть прибыла в район Жиздры?
–Где и когда видел танки? Какие знаки на них нарисованы?
–Что нарисовано на бортах грузовых машин, офицерских легковушек?

Иногда унтер-офицерам задавали вопросы по численности их подразделений.

–Сколько солдат было в вашем подразделении до начала наступления и сколько после артподготовки?

Пленные все прибывали и прибывали, допрашивать стали их уже каждый са­мостоятельно. Все они были из-под Жиздры. Судя по номерам полевых почт на конвертах солдатских писем, которые немцы по первому требованию доставали их емких карманов своих френчей, адресованы они были в дивизии 9-й немецкой армии, державшей здесь оборону. Каждая дивизия имела свои номера полевой почты, и если при изучении солдатских писем они менялись, это могло свидетель­ствовать о прибытие в район свежих соединений.

Как-то за обедом, когда «господа офицеры», как мы, шутя, стали называть себя после введения новых званий, откушав большую порцию запеканки из полуфаб­рикатов какой-то каши, попивали крепкий чай, зашел разговор о Жиздре. Я спро­сил сидевшего рядом напарника:

–Почему вы в разговорах все время упоминаете Жиздру? Даже немцы гово­рят, что их в окопах под Жиздрой взяли в плен?

Ответил на мой вопрос начальник сборного пункта военнопленных:

–Здесь наша 16-я армия чуть ли не неделю ведет наступление. Кое-где дали фрицам по голове, вот и стали сдаваться чуть ли не целыми ротами. Но дело идет медленно. Вы же допрашиваете пленных, все — с переднего края обороны, в глу­бину прорыва не получилось.

Работая над этой частью главы, мне захотелось более подробно познакомиться с участием в боях 16-й армии в феврале 1943 г., ведь именно с этого периода я получил моральное право называть ее своей. Именно в это время я приехал на фронт и до конца войны служил в разведке одного из ее корпусов. О какой насту­пательной операции февраля 43-го идет речь, мне помогли разобраться сайты в Интернете.

Ставка ВГК в начале 1943 г., запланировала серию наступательных операций, цель которой окончательно сорвать планы немцев на центральном участке совет­ско-германского фронта. Одной из таких операций под Москвой стала операция в районе города Жиздра Калужской области. 9 февраля командующий войсками За­падного фронта генерал-полковник И. С. Конев поставил командующему 16-й армии генерал-лейтенанту И. X. Баграмяну задачу — подготовить наступление из района Запрудное-Высокая (юго-западнее города Сухиничи) в направлении Жиз- дры, а затем в район Брянска и совместно с войсками Брянского фронта окружить и освободить город Брянск.

22 февраля 1943 г. советские войска перешли в наступление. Противник оказы­вал упорное сопротивление, при этом непрерывно контратакуя. Активно действо­вала его авиация. Советские войска добились захвата ряда сел, превращенных в укреплённые опорные пункты обороны, и к 28 февраля местами вклинились в эту полосу обороны до 5—6 километров. По существу, она была почти прорвана. Од­нако командование армии к тому времени уже ввело в бой все свои стрелковые дивизии, и потому превратить вклинение в прорыв средств уже не было.

7 марта 16-я армия возобновила наступление. Создались условия для выполне­ния ближайшей задачи — освобождения Жиздры. Немецкое командование спеш­но приняло меры для локализации прорыва и ввело в бой ещё три пехотные диви­зии. Советское наступление вновь было остановлено. Чтобы объяснить читателю неудачу нашей операции, считаю нужным подчеркнуть, что это был первый пери­од войны. В нем было немало проигранных сражений.

Прочитав эти сайты, мне стало ясно, почему тогда перестали поступать на сборный пункт армии новые военнопленные, а я был откомандирован в развед­отдел штаба 8-го стрелкового корпуса 16-й армии для прохождения дальнейшей службы в должности переводчика. В мае корпус, в котором я прослужил до конца войны, как и вся армия, стал гвардейским, я вскоре стал гвардии лейтенантом.

В отделе я опять оказался вторым переводчиком, хотя, как правило, там и одно­му некого было допрашивать, да и трофейные документы поступали для перевода весьма редко. Но работу для нового младшего лейтенанта административной службы начальник разведотдела полковник Федор Батурин нашел быстро.

Из Москвы, из какого-то НИИ разработчики для испытания привезли аппарат для подслушивания телефонных переговоров противника. Это был тяжелый лам­повый усилитель с питанием от двух аккумуляторов БАС. Создали группу развед­чиков, в нее, как ответственного представителя разведотдела 8-го гвардейского корпуса, включили и меня.

– Вот и посмотрим — ты младший лейтенант административный службы (эта приставка к званию не пользовалась уважением среди боевьгх офицеров) или бое­вой офицер, — сказал полковник, подписывая направление.

Испытания решили провести на участке обороны одной из дивизий корпуса. Вы­брали такой участок обороны, в котором передние края наш и немцев отстоят друг от друга метров на 100— 150. Когда садились в машину, гвардии полковник рассмеял­ся — у меня не оказалось личного оружия. Нашли только кавалерийский карабин, его и выдали. Когда подъехали к началу линии обороны, к передовой пошли крат­чайшим путем. Туда дорога шла через лес. Собственно, не дорога, а тропинка, ого­роженная ветками. Шаг вправо, шаг вправо — пехотные мины, в том числе натяж­ного действия. Лес непрерывно простреливался. Пули пробивали верхние части де­ревьев и часто срезали их верхушки. Иногда они держались до первого порыва ветра. Когда деревья падали и попадали на мину — гремел взрыв. Неизвестно, чего нужно было больше остерегаться — волны от взрыва со свистом пролетающих осколков, а может от ударов по голове срезанного пулеметной очередью ствола дерева.

Первое мое боевое задание состояло в следующем: установить в передней тран­шее принесенный с собой подслушивающий аппарат, незаметно вынести и поб­лиже к немецкой траншее заземлить проволочные усы. Они и должны были вос­принимать проходящие через верхний покров земли при телефонных переговорах фонические токи. Усилитель превратит их в звуковые сигналы и человеческую речь, а переводчику остается подслушанные переговоры немцев перевести на рус­ский язык.

Первая попытка не удалась. Я в наушниках, кроме тихого треска, ничего не слышал. Командир роты, хорошо знающий расположение укреплений противни­ка, предложил передвинуться метров на 200 влево. Там он не раз видел, как к офи­церским укрытиям прокладывали телефонные линии.

–Но для этого, — предупредил он, — нужно будет перейти через большой ов­раг. Там траншей нет и местность немцами просматривается.

Решили рискнуть. Когда я подошел к концу траншеи, просвистела пуля. Явно метились в меня. Комроты испуганно толкнул меня обратно, а сам подбежал к пулеметному гнезду, отодвинул пулеметчика и дал длинную очередь по стреляв­шим фрицам. Они прекратили огонь, и наша группа броском проскочила опасный овраг. Под шум перестрелки двое разведчиков вытащили усы аппарата в нейтральную полосу и закрепили их чуть ли не под носом немцев. Можно было продолжать испытание. Я опять, кроме треска в наушниках, ничего не слышал. Связисты на­шего корпуса нам объяснили — немцы свои телефонные линии прокладывают из парного скрученного провода и он не фонит.

Гвардии полковник моим докладом остался доволен.

— Отрицательный результат — тоже результат! — сказал он. — Командир роты тебя похвалил, говорит — в штаны не наложил, когда стрелял по тебе снайпер.

Его заместитель, майор Филин Виктор Иванович, добряк, больше похожий на школьного учителя, чем на боевого разведчика, даже поздравил с боевым крещени­ем, а первый помощник полковника, капитан Большой, сухой, худой и недобрый человечек, пробормотал: «Ерундой занимаетесь! Благодари своего еврейского Бога, что спас тебя от пули. А то пришлось бы нам тебя еще и хоронить в общей могиле с русскими и татарами». Полный, упитанный веселый лейтенант Лев Ежов довольно рассмеялся «солдатской шутке».

Так я познакомился со всем составом отдела, когда вернулся с боевого задания. Все офицеры разведотдела в связи с переходом 11-й гвардейской армии, а следова­тельно, и нашего корпуса в Брянский фронт напряженно собирали и готовили ма­териалы о противостоящем фронту противнике. По всей вероятности армия гото­вилась к крупной наступательной операции. Я помогал то одному, то другому со­труднику, не ленился переписывать копии для дивизий, полков от руки, так как трофейные печатающие машинки были естественно лишь с немецким шрифтом. При этом вникал в их содержания и изучал, как эти документы делают опытные разведчики.

Как потом даже младшему лейтенанту административной службы стало ясно, перед отделом стояла задача изучения войск группировки противника, так назы­ваемого Орловского выступа. Там вкопалась в землю, изрыв все кругом окопами, соорудив многочисленные доты, организовав круговую оборону в населенных пунктах, 9-я немецкая армия. Группа армий «Центр» на Орловском выступе имела глубину порядка 5—7 км. Она состояла из опорных пунктов, связанных между со­бой сетью траншей и ходов сообщения.

Перед передним краем были установлены проволочные заграждения в 1—2 ря­да деревянных кольев, усиленные на ответственных направлениях проволочными заборами на металлических стойках или спиралями «Бруно». Имелись также про­тивотанковые и противопехотные минные поля. На главных направлениях уста­новили большое количество пулеметных бронеколпаков, из которых можно было вести плотный перекрестный огонь. Все населенные пункты приспособили для круговой обороны, по берегам рек устроили противотанковые препятствия. Одна­ко многие инженерные сооружения не были достроены, так как немцы не верили в возможность широкого наступления советских войск на данном участке фронта. Отдел получил информацию, что вокруг Орла сосредоточены немецкие 2-я танко­вая армия, 55-й, 53-й и 35-й армейский корпуса. Согласно данным отечественной разведки они имели (с учетом армейских резервов) до 560 танков и САУ. В диви­зиях первого эшелона насчитывалось 230—240 танков и САУ. В состав группиров­ки входили три танковые дивизии: 18-я, 9-я и 2-я. Немецкие танковые и противо­танковые подразделения были значительно ослаблены в предшествующих боях. Эту и другую развединформацию офицеры отдела проверяли и включали в развед­сводки для командира корпуса и командиров дивизий. В разведсводки постоянно включалась информация, полученная с наблюдательных пунктов дивизий, пол­ков, от артиллерийских наблюдателей. Отдел получал ценные сведения от парти­занских отрядов, разведгрупп, посылаемых за линию фронта.

Особой ценностью считалась информация, полученная от «языков». Поиско­вые операции по взятию «языков» проводились разведротами каждой дивизии. Несмотря на то что они редко оканчивались без жертв, к этому верному методу добычи данных о противнике разведчики прибегали постоянно, особенно в канун крупных наступательных операций.

Перед артиллерийской подготовкой очень важно было узнать, не увели ли не­мцы во вторую траншею свои войска с переднего края обороны, ведь по переднему краю обороны врага обрушивался вал артиллерийского огня.

Очень важно было разведать, нет ли на подходе или в ближайшем тылу немцев свежих дивизий, скопления танков. На все эти вопросы разведчики были обязаны дать четкие ответы командующему корпусом перед наступлением. И отдел перед Орловским стратегическим наступлением, которое стало важной неотъемлемой частью Курской битвы, неплохо решил поставленную задачу.

Вдруг меня вызвал к себе, в свою половину блиндажа полковник:

–Слушай, офицер административной службы, — увидел, что я болезненно реа­гирую на его насмешку. — Не лезь в бутылку, ты же к начальству пришел. Послушай сначала, о чем идет речь. Звонил заместитель начальника оперативного отдела и попросил выделить для работы в оперативной группе при комкоре нашего предста­вителя. Я подумал, и назвал тебя. Мой заместитель даст тебе необходимые инструк­ции. Всем сотрудникам я дал команду, когда начнешь работать в группе, поддержи­вать с тобой связь и снабжать тебя всеми оперативными разведданными для комко- ра. Справишься получишь через месяц лейтенанта с нормальными погонами!

Я тут же отправился в блиндаж к оперативникам. Представился подполковнику Гаевскому. Он управлял оперативной группой. Взглянув на меня, а может, на мои узенькие погоны, усмехнулся и вызвал лейтенанта, мне показалось даже моложе меня.

–Знакомься, Юрий Иванов, отличник Кремлевского училища по тактике и топографии и еще по каким-то предметам учился на одни пятерки! — Увидел, что парень покраснел — по-доброму расплылся в улыбке. — Да, чуть не забыл! От от­ца — профессора Академии Фрунзе — хорошо знает основы тактики наступатель­ного боя. Ну, а ты младший лейтенант, чем можешь нас обрадовать?

Я, улыбаясь, сообщил, что у меня почти «высшее военное образование» — го­дичные курсы военного разведфакультета ВИИЯКА и имею диплом «военный пе­реводчик I разряда» на ватманской бумаге, так как не было в институте гербовой.

Гаевский — высокий, здоровый, красивый, с хорошо поставленным барито­ном, вдруг в волнении вскочил:

–Все ясно! — почти закричал он. — Значит, даже на троих не сможем рас­пить! — и стал нас учить без школьных переменок.

С Гаевским мы быстро сработались. А я даже подружился. Нас связывали зем­ляческие чувства. В Москве он жил совсем рядом, у завода Войкова.

На этом шутки кончились. Он достал из походного несгораемого сундука кило­метровку и приказал:

–К утру изучить все дороги от Сухиничей, Козельска, все повороты, развил­ки, развороты. Речь идет не только о районах, где расположены дивизии нашего корпуса, но и о территориях, еще занятых немцами. — Он почесал затылок и уве­ренно сказал: — Скоро и там будем ездить. Сядешь рядом с водителем на «Додже» с крупнокалиберным пулеметом и поведешь, как штурман, всю колонну в точку, куда прикажет хозяин.

Я не только выполнил указания и проштудировал карту, но и с помощью за­мначальника отдела майора Филина нанес линию обороны немцев на всю глу­бину.

— Инициатива хороша, но наказуема! Разведка должна подсказывать, где мин­ные поля, где протянута колючка, где скопились или закопаны танки, установле­ны бетонные пулеметные гнезда. Скажи своему учителю математики, что точность нужна не только при решении арифметических задач, но и при подсчете количес­тва вражеских сил.

Передвигалась оперативная группа вместе с комкором небольшой колонной. Впереди «Додж», за ним «Виллис» с хозяином, машина с охраной, фургон с радио­станцией, санитарка. Оперативная группа особенно активно проявляла себя во время наступления. Это был фактически подвижной командный пункт командира корпуса. Он постоянно поддерживал связь с войсками. Интересно, что баритон Гаевского, несмотря на эфирные помехи, сразу узнавали радистки наших диви­зий. Лейтенанту Иванову Гаевский велел вести оперативную карту. Вначале он научил его и меня пользоваться шифрами. Все чувствовали приближение больших событий. Наш отдел получил информацию, что есть данные о готовящемся не­мцами летнем наступлении, в том числе и на нашем направлении. Более полное представление о германском «решающем ударе» дает выдержка с сайта «Орловс­кая операция» (операция «Кутузов»),

У немцев этот план получил название «Цитадель». Группа армий «Юг» до сере­дины апреля должна была сосредоточить сильную танковую группировку север­нее Харькова, а группа армий «Центр» — создать ударную группировку южнее Ор­ла. Ударами с юга и севера они должны были окружить и уничтожить находивши­еся в районе Курского выступа советские войска. Сработавшая успешно советская разведка довела эту информацию до сведения главного командования. Известны были даже даты наступления (именно даты, поскольку начало наступления не­мцами постоянно откладывалось: 3 мая, 15 мая). По самым последним сведениям, немцы должны были начать наступление между 3 и 6 июля 1943 г.

15 апреля был издан новый оперативный приказ Гитлера № 6, более опреде­ленно и категорично формулировавший цель операции: «Решительно и быстро силами одной ударной армии из района Белгорода, а другой — из района южнее Орла путем концентрического наступления окружить находящиеся в районе Кур­ска войска противника и уничтожить их».

Ставка и командование фронтов готовили фашистским генералам свой сюрп­риз. Даже с моих лейтенантских высот, сдержанных разговоров в отделе, много­численных поездок оперативной группы в дивизии родного 8-го гвардейского корпуса можно было подумать, что нам в предстоящих событиях отводиться осо­бое место.

Так собственно и получилось. Ночью в разведотделе раздался звонок:

–В пять утра выезжаем.

Когда я подбежал к машинам опергруппы, Гаевский подошел к «Доджу» и ука­зал мне точку на карте:

–Вести кратчайшим маршрутом, командующий армией ждать не любит.

Я понял, что едем к высшему начальству.

На совещании комкоров и командиров дивизий командующий армией объявил приказ командующего фронтом и сообщил, что боевые приказы по 11-й гвардей­ской уже в штабах корпусов.

Главная идея боевых приказов — нанести опережающий удар по врагу, готово­му к атаке. Именно поэтому раньше готовящегося начала наступления немцев 11-я гвардейская армия, которой командовал генерал, будущий маршал И. X. Баг­рамян, первой начала Орловскую наступательную операцию. Она намечалась из района южнее Козельска с последующим развитием движения дивизий строго на юг — на Хотынец. Главный удар предполагалось нанести силами 8-го и 36-го гвар­дейского стрелковых корпусов на участке всего в 7 километров между селами Бе­лый Верх и Ожигово.

Как только штаб армии определил полосу наступления для 8-го гвардейского стрелкового корпуса, генерал-лейтенант Малышев, выйдя от Баграмяна, принял решение подъехать поближе к передовой и определить место своего наблюдатель­ного пункта, с которого он сможет видеть всю полосу, по которой пойдут на штурм пехота и танки в «День X».

Генерал на место своего будущего НП не поехал, а на карте наметил высоту и приказал Гаевскому:

–Вызовешь саперов, в помощь возьми младшего лейтенанта и чтобы рубка с прорезью, землянка в несколько накатов и ход сообщения с самого низа высоты к утру были готовы!

Малышев сел в «Виллис» и уехал в штаб.

Я видел его впервые. Коренастый, складно сложенный, когда садился в маши­ну, снял генеральскую полевую фуражку, блеснул чисто выбритой головой, на спокойном лице небольшие седоватые усы. Команду Гаевский отдавал спокойно, уверенно.

–Младший! — услышал я баритон Гаевского. — У тебя есть шанс с моей по­мощью отличиться.

Мы заехали к связистам-телефонистам, так как было объявлено радио- мол­чание, и попросили передать командиру саперного батальона как стемнеет с ро­той быть у школы в Козельске. Мы сели на «Додж» и поехали в сторону указан­ной высотки. Чтобы не демаскировать, последний километр шли от куста к кус­ту. После рекогносцировки Гаевский высказал свои предположения, где и как копать, и оставил меня, как он сказал, за контролера и будущего начальника НП комкора.

–К 2.30 пришлю в твое распоряжение отделение разведчиков-наблюдателей со стереотрубами и… буханку хлеба, чтобы не умер с голоду, — хикикнул подпол­ковник. — Оставляю тебе мой бинокль, изучи особенности местности, передний край немцев, все населенные пункты и дороги к ним. Ты должен их знать назубок и на местности, и на карте! — Гаевский достал из полевой сумки большой блокнот и нарисовал эскиз-схему секторов наблюдения с будущего НП. — Лист ватмана, если достану, пришлю. Если не найду, рисуй на обратной стороне километровки. Повесишь у стереотрубы. Да, следи, чтобы саперы работали только ночью. Необ­ходимо соблюдать строжайшую маскировку.

Рота саперов показала высокое мастерство, и к началу рассвета НП был готов. Они умело замаскировали земляные работы так, что связисты, тянувшие телефон­ные линии из штабов дивизий своего и соседнего корпусов, еле нашли ход сооб­щения для входа в блиндаж.

Как подключили телефон со штабом, позвонил майор Филин и сообщил, что есть срочные новости, Батурин решил доложить лично.

На рассвете приехал хозяин с командующим артиллерией, потом прибыли ком­дивы. Все похвалили саперов, НП понравился, а один из комдивов обратил вни­мание на висевшую у стереотрубы схему наблюдения.

Гаевский взглянул на меня и улыбнулся.

— Скоро начнется, — шепнул он.

Только работая над этим материалом, на сайте я нашел информацию, что наша разведка узнала, что немцы решили начать наступление 6 июля. 5 июля артилле­рия 11-й гвардейской армии наносит опережающий удар по занявшим позиции для атаки вражеским войскам. Они понесли значительные потери, что снизило их наступательный порыв и почти сорвало планы немцев нанести удар против 11 -й гвардейской армии.

Однако на северном фасе Курской дуги, несмотря на мощный опережающий артиллерийский удар, немцам удалось углубиться в боевые порядки советских войск, под Понырями и Ольховаткой — на 10—12 километров, а на юге, в районе Кочетовки и Прохоровки — на 30—35 километров. Там шли ожесточенные танко­вые бои, которые вошли в историю не только Курской битвы, но и Второй миро­вой войны. На поле одновременно дрались друг против друга тысячи танков. И хотя бои шли невероятно тяжелые, вспоминает о июльских боях командующий 11 -й гвардейской И. X. Баграмян, командование фронтов не взяло из нашей удар­ной группировки ни одной дивизии. Уже одно это свидетельствовало о том, что Ставка уверена в стойкости сражающихся войск.

Наконец пришел долгожданный приказ о начале нашего наступления. Наше наступление, вошедшее в историю Отечественной войны под названием «Орловс­кая наступательная операция ,,Кутузов“», началось 12 июля.

Эту дату я запомнил на всю жизнь. С этим событием связано мое первое учас­тие в организации наблюдательного пункта командира 8-го гвардейского стрелко­вого корпуса. На этом НП мне впервые доверили стать его начальником и возгла­вить отделение разведчиков-наблюдателей.

С этого НП в ночь с 11 на 12 июля мы наблюдали, как над нами проходили семьдесят тяжелых бомбардировщиков и как через минуты их двухсоткилограм­мовые бомбы взрывались на вражеской линии обороны.

С первыми лучами поднимающего солнца артиллерия нанесла по позиции немцев короткий, но мощный удар. Прижимаясь к огненному валу, первую ли­нию атаковали батальоны, специально выделенные от дивизий 8-го гвардейско­го стрелкового корпуса.

На НП 8-го гвардейского корпуса в ночь на 12 июля прибыл командующий 11-й гвардейской армией генерал, впоследствии маршал, И. X. Баграмян. Он об этом дне написал в своих воспоминаниях «Так мы шли к победе»:

«А в 3 часа 20минут утра земля задрожала от грохота всей нашей артилле­рии. Ее у нас было немало — на участке прорыва на километр фронта приходи­лось в среднем до 200 орудий, а на более важных участках — до двухсот шести­десяти стволов, не считая „ катюш

Артиллерийским наступлением искусно руководил командующий артилле­рией армии генерал-лейтенант П. С. Семенов, подлинный мастер своего дела. Три тысячи орудий и минометов уничтожали живую силу и огневые средства главной полосы сопротивления противника. Основной удар был нацелен на Ду­динскую высоту, господствующую над долиной рекиЖиздра. Часть стодвадца­тимиллиметровых минометов мы выделили для ликвидации минных полей на направлении атак танковых соединений.

Большинство оборонительных сооружений — дзотов, блиндажей, бронекол­паков, пулеметных гнезд — было разрушено, взорваны минные поля, разворочены траншеи и хода сообщения. На первой позиции была полностью уничтожена противотанковая артиллерия, разбиты артиллерийские и минометные бата­реи. Впоследствии мы установили, что из 25 разведанных артиллерийских ба­тарей, по которым велся огонь, 13 уничтожены полностью вместе с прислугой, а 12 — выведены из строя. Пленные показали, что части первого эшелона 211-й и 293-й немецких пехотных дивизий потеряли более половины своего личного со­става.

Не успела окончиться артподготовка, как над передним краем наши само­леты бомбардировщики и штурмовики пролетели над нами.

Стремясь скрыть от врага момент перехода в атаку пехоты и танков, мы наметили план артподготовки: сначала короткий, всего пять минут, но мощ­ный огневой налет, затем двадцатиминутная пауза, а после нее — контроль пристрелки. Гитлеровцы выйдут из укрытий, займут места в траншеях, а мы еще около часа будем вести стрельбу на разрушение и подавление. И только по­том, после залпа четырехсот пятидесяти „катюш“, обрушим на врага всю си­лу огня. Через пятнадцать минут пойдет пехота. Бушующий огневой вал будет постепенно продвигаться в глубину. За ним последуют пехота и танки.

С наблюдательного пункта генерала П. Ф. Малышева мы наблюдали всю мощь огня артиллерии, нам было видно, как устремлялись в бой наши танки. В 20 часов 30 минут они прошли через боевые порядки пехоты и совместно с ней атаковали противника. Их встретил огонь из всех видов оружия. С тревогой отметили мы, что у врага здесь много противотанковых средств. Ведут огонь и вражеские танки. И все-таки части танкового корпуса генерала Сахно при поддержке артиллерии и штурмовой авиации двигались вперед.

Под прикрытием артиллерии и авиации пехота устремилась на вражеские позиции. (Баграмян И.Х.)

Все на НП, сам командующий армией И.Х. Баграмян, комкор П.Ф. Малышев, представители дивизий, мои разведчики с нескрываемой радостью наблюдали, как наступающие заняли первую траншею. В 6 часов 5 минут в ста метрах за пере­дним краем обороны противника вновь взметнулась черная стена земли и дыма — обозначился рубеж огневого вала. Пехота и танки за ним ворвались в расположе­ние врага. Безостановочно продвигаясь вперед, они при непрерывной огневой поддержке артиллерии к 8 часам 30 минутам овладели первой позицией главной полосы обороны. Крупнейший узел сопротивления — Дудино пал только к десяти часам. Здесь было пленено свыше 400 солдат и офицеров противника. Немцы стреляли из всех видов оружия. Они бросили в контратаку прибывающее из своего тыла подкрепление. К полудню дивизии 8-го гвардейского корпуса преодолели вторую позицию главной полосы вражеской обороны, пехота при поддержке тан­ков форсировала реку Фомина. Значит, главная полоса обороны противника про­рвана на всю глубину.

Командующий армии решает вводить в прорыв танковый корпус. Комкор, ге­нерал П. Ф. Малышев по радио (с началом наступления радио стало основным средством связи) дал сигнал танкистам. В стереотрубы следим за движением тан­ков. Они растянулись тремя длинными колоннами. 96 тридцатьчетверок и 40 лег­ких танков направились к реке Жиздра — и вот они уже на мостах. Саперы постро­или переправы хитро: они немного утоплены, сверху ничего не видно, не случайно гитлеровцы так и не обнаружили наших мостов. Сейчас танки словно плыли по воде. Вот первые машины выбрались на перепаханный снарядами берег — пере­дний край вражеской обороны. Вдруг колонна машин остановилась, а затем заня­ла позиции для встречного боя. Разведка захватила пленного, и тот рассказал, что из города Жиздра навстречу двигаются подразделения немецкой 5-й танковой ди­визии. Гитлеровцы начали переходить в контратаки. На помощь пришла наша авиация, появились 70 наших бомбардировщиков. Вслед за ними пронеслись 80 штурмовиков.

Вот как о первых днях Орловской битвы, которая была неотъемлемой частью знаменитого сражения на Курской дуге, 15 июля 1943 г. сообщало Советское ин­формбюро:

«Севернее Орла наши войска прорвали сильно укрепленную оборонительную полосу противника по фронту протяжением в 40 километров и за три дня напря­женных боев продвинулись вперед на 45 километров. Разгромлены многочислен­ные узлы сопротивления и опорные пункты противника. Нашими войсками на этом направлении занято более пятидесяти населенных пунктов, в том числе район­ный центр Ульяново и крупные населенные пункта: Старица, Сорокино, Моилово, Дудоровский, Веснины, Крапивны, Иваново, Ягодная, Еленск, Трасна, Клен».

Каждый следующий километр, освобожденный от врага, каждая русская дере­венька давались с трудом, стоили жизней наших гвардейцев. Поэтому наши гене­ралы, офицеры делали все, чтобы облегчить ратный труд солдат. Командирам взводов, рот, батальонов приказали ДЗОты, закопанные танки, населенные пунк­ты в лоб не брать, заходить с тыла, взрывать, передавать цели артиллеристам.

Дивизии 8-го гвардейского шли вперед и вперед. Наш НП уже отставал от со­бытий. Тогда комкор решил со своей оперативной группой выдвинуться в один из освобожденных населенных пунктов. Остановились в районном центре Ульяново, в 30—45 километрах от бывшего переднего края немцев. Пока саперы проверяли от мин большак, ведущий в село, я со своими разведчиками пошел вперед, чтобы на водонапорной башне организовать НП, а внизу, в сохранившемся доме, подгото­вить место для оперативной группы.

Мы шли по тропинке, она вела прямо через немецкие траншеи, через которые недавно перепрыгивали наступающие. Первыми по этому пути уже прошли сапе­ры. Они, протыкая своими щупами каждый метр, за ними — взвод автоматчиков, потом мы. Шли по следам впереди идущих, след в след, опасаясь закопанных в грунте мин-ловушек. Когда мы были уже на башне, услышали взрыв, связист со­шел со следа и пострадал. Вскоре по проверенной дороге подъехала колонна ком- кора. С радиофургона на ходу приняли доклады дивизий в шифрованном виде. Лейтенант Иванов быстро расшифровал и красиво нанес стрелки на карту, в рисо­вании он был мастак, и в этом он обходил меня.

Доложил командир танковой бригады:

— Танкисты полковника Коротеева ночью подошли к Крапивне. Я приказал атаковать, не дожидаясь рассвета.

И эту информацию Иванов нанес на оперативную карту комкора.

Если собрать и внимательно рассмотреть оперативные карты тех боевых дней, то они расскажут, как особенно упорны были контратаки против частей 8-го гвар­дейского и 5-го танкового корпусов. Порой противник бросал в бой одновремен­но десятки танков с пехотой. За короткое время гвардейцы генерала П. Ф. Малы­шева, который командовал тогда нашим 8-м гвардейским стрелковым корпусом, и танкисты генерала М. Г. Сахно подбили и подожгли тридцать четыре вражеских танка, в том числе три «тигра», уничтожили до двухсот гитлеровцев.

После отражения контратаки Малышев приказал своей артиллерии произвести десятиминутный огневой налет. Удар был весьма внушителен — на двухкиломет­ровом фронте гвардейцы сосредоточили более двухсот пятидесяти орудий и мино­метов. Весьма активно действовала наша авиация. Самолеты 224-й штурмовой авиадивизии полковника М. В. Котельникова проутюжили позиции вражеских батарей и скопления техники. После этого танкисты 24-й бригады полковника В. С. Сытника вместе с пехотинцами 11-й гвардейской дивизии обошли деревню Старица с запада и ворвались в нее. Следовательно, на этом участке оказалась про­рванной и вторая полоса обороны противника.

11-я гвардейская армия получила новое усиление — 25-й танковый корпус. Ему было приказано двигаться на Хотынец. 18 июля танкисты вступили в бой. Путь им преградили переброшенные сюда из-под Брянска 253-я и 707-я немецкие пехот­ные дивизии. Наткнувшись на организованный огонь и подвергаясь непрерыв­ным массированным ударам вражеской авиации, корпус своими главными сила­ми прорваться на Хотынец не смог. Удалось это только одной 162-й танковой бри­гаде. 19 июля бригада, опередив главные силы корпуса на 20 километров, внезапно ворвалась в поселок. Здесь, на станции, танкисты уничтожили бронепоезд и же­лезнодорожный эшелон, частично груженный танками, разрушили участок же­лезной дороги. Но наши танкисты, атакованные противником с нескольких на­правлений, вынуждены были с боями отойти на соединение с главными силами. По пути к своим танкисты разгромили еще колонну пехоты противника, а в райо­не Локни — штаб 76-й немецкой пехотной дивизии. При этом был убит фашист­ский генерал.

Командир 8-го гвардейского приказал своему штабу срочно переехать поближе к наступающим войскам. Наша оперативная группа во главе с генералом Малы­шевым иногда дважды в день меняла свое местонахождения, прижимаясь к иду­щей вперед дивизии. Однажды произошел такой казус. Наша кавалькада прибли­жалась к только что освобожденному крупному населенному пункту. Мне прика­зали, как всегда, сесть с водителем в «Додже», в отрытом кузове которого был установлен крупнокалиберный пулемет, и вести колонну кратчайшим путем. Я выбрал курс через лес по просеке. Впереди между деревьев замелькали немецкие солдаты. Мой напарник заметил их первым и дал очередь из крупнокалиберного. Они остановились, подняли руки вверх и бормотали «Гитлер капут!», стоя на до­роге. Генерал подозвал меня и сказал:

— Задержись и допроси, узнай, из какой дивизии.

Машины опергруппы продолжили путь.

Я провел допрос. Солдаты оказались из охраны штаба 76-й немецкой дивизии, который только что разгромили наши танкисты. Они сообщили, что начальник штаба «капут». Я записал фамилию немецких трех солдат и унтер-офицера и при­казал доставить пленных в ближайший населенный пункт Локни. Наш водитель «Доджа» удивился:

— Они же убегут?

Я объяснил ему, что для немца приказ закон, а тратить своих людей для конво­ирования при массе пленных нецелесообразно.

Когда опергруппа остановилась в новом поселке, и развернули командный пункт, мы из нашего штаба получили сообщение. Оно всех участников Орловской операции весьма обрадовало — 15 июля началось наступление войск Центрально­го фронта. Дивизии фронта сломили, наконец, сопротивление противника и дви­нулись на север, фактически навстречу дивизиям 11-й гвардейской армии.

К исходу седьмого дня боев полоса наступления нашей армии расширилась до 120 километров, войска вклинились в глубину обороны противника до 70 кило­метров. Командные пункты армии и корпусов тут же стали переходить все ближе к наступающим войскам. Мы тоже переехали и обустраивались на новом месте, чтобы собрать свежие данные. Обновили оперативную карту и увидели, что со­единения 8-го гвардейского корпуса, отражая непрерывные контратаки вражес­ких танков и пехоты, медленно, но неуклонно обходили Волхов с запада. Вот-вот они перехватят единственную шоссейную дорогу, связывавшую болховскую группировку врага с его базами в Брянске. Комкор по телефону доложил об успе­хе командующему армией. Он тут же вызвал Малышева в свой новый командный пункт в лесу около поселка М. Наша колонна тут же выехала. Комкор, получив новые указания, приказал опергруппе выехать на КП 11-й гвардейской дивизии генерал-майора И. Ф. Федюнькина и передать ей приказ наступать на Хотынец с целью перерезать основные коммуникации врага — железную дорогу Орел — Брянск. Остальные дивизии 8-го гвардейского корпуса должны продолжать на­носить главный удар на юго-востоке, чтобы во взаимодействии с войсками Брян­ского фронта разгромить Болховскую группировку противника. 11 -я гвардейская армия до самого конца Орловской наступательной операции продолжала актив­но участвовать в четырех сражениях: Волховском, Хотынецком, Карачевском и Брянском. Глубокий обход войсками 11-й гвардейской левого крыла Орловской группировки противника оказал заметное влияние на исход всего сражения на Курской дуге.

Работая над главой, чувствую себя несколько причастным к военным событи­ям далекого 1943 г., к своему удивлению, сохранил в памяти отдельные эпизоды боев, даже названия населенных пунктов Козельск, Хотынец, Волхов, Карачев. Мне было весьма интересно прочитать и увидеть в другом масштабе события, которые мы видели с наблюдательных пунктов, шагая по дорогам войны, оцени­вая их с лейтенантской высоты. Поэтому мне захотелось, чтобы вместе со мной мой читатель прочитал хотя бы небольшой отрывок из воспоминаний главного идеолога, организатора Орловской наступательной операции «Кутузов» — ко мандующего 11-й гвардейской армии генерал-полковника И. X. Баграмяна. Он с гордостью, с полным правом и объективно подводит итоги битвы:

«11-я гвардейская более двух месяцев непрерывно наступала, прошла с боями 227 километров, освободила свыше восьмисот населенных пунктов. Во время этих наступательных действий армия встретила сопротивление тринадцати пехотных, семи танковых, двух моторизованных дивизий и многочисленных частей специального назначения. Три пехотные, пять танковых, две моторизо­ванные дивизии и свыше десятка спецчастей были наголову разгромлены, а де­сяти пехотным и двум танковым дивизиям нанесен серьезный урон. Войска 11-й вывели из строя свыше 100 тысяч вражеских солдат и офицеров, около 300 танков, 170 бронемашин, свыше 1300 орудий, 31 тысячу ручных и станковых пулеметов, 880 минометов, свыше 1,5 тысячи автомашин, захватили большое количество различных войсковых складов.

В один из дней наступления позвонил мне командующий фронтом, генерал М.М. Попов и сказал:

–Только что получил личное указание Сталина вывести вашу армию в ре­зерв и, сосредоточив в районе Брянска, заняться ее укомплектованием и воору­жением. Верховный отметил отличные боевые действия войск армии в закон­чившейся операции и высказал мнение о целесообразности и впредь использовать одиннадцатую гвардейскую как ударную силу при решении наиболее важных оперативных задач. А пока что пусть гвардейцы как следует отдыхают и го­товятся к новым сражениям»…

(Иван Харитонович Багра­мян)