На кладбище было тихо, солнечно. Все было скромно. Возложили не один, а два венка — от «Российской газеты» и журнала «Континент», который в 90-е годы Максимов передал Виноградову. Сходили на могилу Александра Галича. Максимов с Галичем были друзьями. И кресты на их могилах одинаковые — черные, восьмиконечные.

Потом поехали к вдове Максимова Татьяне Викторовне. Помянули Владимира Емельяновича… На кладбище Сент-Женевьев, где покоятся останки многих русских эмигрантов, начинаешь понимать, что такое «русская судьба». Вот на одном из крестов написано: «Так было угодно Господу Богу». Что угодно? Чтобы русский человек умирал на чужбине?

«Гении рождаются в провинции, а умирают в Париже». Владимир Максимов прошел этот путь с небольшой поправкой: родился он все-таки в Москве 27 ноября 1930 года (умер в Париже в 1995 году). Но вся его близкая родня — мать, отец, сестра отца — выходцы из Тульской губернии, из Узловского района.

Вернувшись в Москву, стал одним из ведущих сотрудников журнала «Октябрь», которым руководил Всеволод Кочетов, находившийся в оппозиции к «Новому миру». С этого времени начинается неизбывное противостояние Максимова и либеральной интеллигенции.

В стратегии поведения Владимира Максимова в среде столичной интеллигенции 60-70-х годов было много общего с поведением Василия Шукшина. Оба они отчасти играли в таких «изгоев» в кругу рафинированной, исповедовавшей западные ценности художественной интеллигенции. Мол, не интеллигенты они, а из «простых». С другой стороны, в судьбе Максимова было много от биографии Горького — такой же бродяга, бунтарь, самоучка…

И в прозе Максимова явно прослеживается горьковская традиция — автобиографизм, «ницшеанство», интерес к маргинальным людям, которые «выломились» из нормального общества и не находят себе места на земле.

Максимов всегда был внутренним бунтарем, даже когда шел на явные компромиссы. В 1963 году стал членом СП СССР, первые его тексты (повести «Мы обживаем землю», «Жив человек», «Баллада о Савве») были вполне в духе «соцреализма». Но при этом он стал печататься в Самиздате и русских эмигрантских журналах, в издательстве «Посев» с его откровенной антикоммунистической направленностью. В 1973 году его исключили из Союза писателей «за политические взгляды и творчество, несовместимые со званием советского писателя». Выехал с женой во Францию (формально на год, оказалось, что навсегда). В 1975 году по личному указанию председателя КГБ Юрия Андропова был лишен советского гражданства.

К тому времени он возглавил главный журнал эмиграции «третьей волны» «Континент» (название придумал Александр Солженицын). Здесь печатались Сахаров и Солженицын, Аксенов и Лимонов, Виктор Некрасов и Венедикт Ерофеев, Владимов и Войнович и многие другие, чьи тексты трудно представить рядом на страницах одного журнала.

А когда грянула «перестройка», развалился СССР и случился расстрел Белого дома, Максимов снова оказался в оппозиции и печатался в коммунистической газете «Правда» с гневными «антиельцинскими» статьями. Его упрекали в беспринципности, «идейной капитуляции», но это была неправда. Причиной здесь был его патриотизм и боль за судьбу родины, от которой он не отлепился душой и в эмиграции. И еще — обостренная совесть и некоторое чувство вины, которое так точно и емко выразил философ Александр Зиновьев: «Мы целили в коммунизм, а попали в Россию».

Судьба Максимова — пример большого писателя и просто крупного русского человека ХХ века, мятущегося в поисках правды и самого себя. Такова и его лучшая проза — роман «Семь дней творения» и дилогия «Прощание из ниоткуда» и «Чаша ярости». Максимов навсегда останется в истории русской литературы.

Павел Басинский