«У Сергея не было маски. Он и в жизни был таким…»

Его протяжное: «Здрррррравствуй, великий город!»
в радиоэфире для многих было главным началом дня.

Ушел он из из жизни стремительно, 9 мая на полной скорости мчась по Москве на своем любимом мотоцикле «Триумф»…
Накануне этого юбилея журналист «КП» встретился с женой Сергея — Юлией,
чтобы вспоминать, каким был Доренко, не только в эфире, но и в жизни. 
Разговор получился женским: эмоциональным, полным слез.

Юля Доренко — маленькая, худенькая, такая девочка-подросток.
Она смотрела на меня из-под очков глазами полными боли.
Какая-то беззащитная, с дрожащим голосом. Я не знаю, сколько она льет слез наедине с собой. Кажется, не мало.

— Меня до сих пор оглушает это понимание, что Сергея нет. По фотографиям не очень видно, а когда смотришь видео, и он хохочет, говорит что-то смешное, ты тоже вместе с ним смеешься. Потому что это невозможно – не смеяться, глядя на него. Он полон жизни, энергии. Как такое может быть, что его нет? Удивительно, полгода прошло, а меня это поражает до сих пор. Не могу поверить в его смерть. Изо дня в день мы вспоминаем о нем с ребятами с работы, какие-то смешные истории, его причуды…

— Ваши жизни были переплетены — вместе и на работе, и дома…
— Мы не то что в одно место ходили на работу, жили одним и тем же. 10 с половиной лет я каждый день слушала Доренко. Сопереживала, участвовала. Его работа была и моей. Не было такого, что Сергей приходил домой и – все, заканчивалась работа, начинались домашние дела. Мы все обсуждали. Когда Сергея не стало, я знала, что не смогу дальше работать на «Говорит Москва». Это абсолютно невозможно. И многие ушли, потому что без него — не то.

— Какой он был дома с семьей?
— Такой же. У него не было маски. Это он и был. Просто понятно, что как-то себе подогревал в эфире, настраивал. Он же готовился, хотел провокации.

— Мне казалось, что он настолько вживается в роль порой.
— Да. Он просто хотел вызвать реакцию, интерес, и искал разные способы. Не хотел быть скучным. Ему надо было, чтобы вокруг все бурлило. И дома он оставался таким же. Конечно, немножко обороты сбавлял. Но все равно это был тот же человек. И эти экспромты, шутки, это постоянное «давай, давай». Энергия.

— Какие у него были планы?
— Сергей постоянно искал новые формы. Студию прямо накануне оборудовали дополнительными камерами. Мы хотели после эфиров делать нарезки с самыми интересными моментами. Он готовился, опять взялся худеть. Похудеть – это бесконечная история. Постоянные эксперименты над собой. Диеты были всегда. Но ему тяжело было просто ограничивать себя в еде. Долго продержаться он не мог. Бывало все, решено, с понедельника правильное питание. А вечером приходит домой: «Оношко (соведущая эфира с Доренко, — ред,) ела сало с хлебом, и я съел. А потом еще пиццу принесли. Ну раз уж сегодня диеты не получилось, то мне уже можно все. Вот завтра начну…»

— Сергей понимал, что сердце может остановиться буквально в любую секунду?
— Он произносил это не раз, что может в любой момент умереть и никто не успеет приехать. Прекрасно знал…

— И ничего не поменял в жизни с этим осознанием?
— Он не придавал значения, почему-то не боялся. При этом часто рассказывал историю, как его дед Филипп в 40 лет упал с велосипеда и так испугался смерти, что тут же бросил пить, курить и прожил до 94 лет. «Видишь, он испугался и смог изменить образ жизни».
Я ему: «А у тебя диагноз, лишний вес. Почему не боишься?». Отвечал: да, ты права, надо все менять, худеть, ходить по врачам. И реально собирался … ровно три часа. А потом бежал дальше. Сколько раз я записывала его в поликлинику. Он все приемы отменял. Конечно, я думала, что надо было силой его туда тащить. Но понимала, это просто невозможно. Это было его желание — так жить, его выбор. Он хотел получать удовольствия, не хотел пресной жизни. И не смог бы он стать дедом Филиппом, который от всего отказался. Любовь, вечный праздник, мотоциклы. Какие тут больницы? Он зиму-то еле переживал. Тоска, небо серое… И на мотоцикле не поедешь. Он иногда приезжал в Подмосковье в свой гараж. Заводил мотоциклы, слушал их, трогал. Скоро весна! Это человек, который хотел быть счастливым каждую секунду. И он им был.

— Но ты говорила, что вы обсуждали его похороны…
— Да, но все в шутку как-то. Вообще эта тема кладбищенская — поминки, похороны — коробила его, он ее высмеивал. «А ты еще на полочку поставь мой прах, чтобы я все время был рядом». Кстати, прах его отца у нас стоял года два на полочке. Сергей приходил домой и разговаривал с ним, благовония зажигал.

— И ты поставила?
— Не буду говорить… Но я исполнила главное его желание — быть развеянным на горе Митридат, в Крыму, в Керчи. Это он не только мне, но и маме своей накануне смерти говорил, когда приезжал к ней за фотографией деда, погибшего в войну в Уманском котле. Тело его так и не нашли. И он сказал: «А нас с тобой, мама, развеют на горе Митридат». Он хотел смешаться с морем, раствориться в пространстве.
Его эта мысль, видимо, успокаивала, что он будет везде.
И я выполнила это. Мы с детьми поехал в Керчь, поднялись на Митридат рано утром и развеяли прах…

— Шутили, что Доренко не явился на собственные поминки…
— Да, он бы оценил. И, конечно, что-нибудь острое и ироничное ответил точно.

— Песня на прощании с ним тоже была не траурная, это многие отметили тогда…
— Да. А как-то мы слушали с ним дуэт Simon & Garfunkel и композиция «Bridge Over Troubled Water» нам очень понравилась. Стали прислушиваться к словам, а там о том, что, «когда ты будешь одна, я буду рядом». И Сергей сказал: «Под эту музыку меня и похоронишь. Это я буду петь тебе». У меня слезы, у него слезы… Под нее я с ним и прощалась.

— Слушаешь ее и сейчас?
— Слушала в мае часто. Сейчас не могу. А еще он говорил: «На мои похороны никого не зови. Сделай это одна, ладно?». Я, честно, думала даже выполнить его просьбу, но тогда люди бы точно подумали, что я сошла с ума. Мало того, что заявления на меня эти писали (об отравлении — ред.), так еще я бы никого на похороны не пустила.

— Заявления писали его старшие дети?
— Да. Но честно говоря, их обвинения меня не удивили ни капли. Ведь все эти разговоры были еще в 2011 году.
Сергею хохотал над этим. Крутил у виска: что за бред? Не принимал это всерьез. Я тоже.

— Сейчас у вас как? Отношения наладились?
— Нет. Никогда никаких точек с ними найдено не будет.

— Еще, наверное, наследственные дела теперь?
— Я не хочу рассказывать подробно. Суды уже идут. Все началось. Давайте не будем об этом.

<……..>

— Чем сейчас занимаешься?
— У нас два телеграмм-канала. «Расстрига» и «Подъем». Последний уже стал сетевым изданием, зарегистрирован как СМИ. В день рождения выпустим небольшой фильм о Сергее. Но вот удивительно, очень мало осталось с ним видео. Хотя он работал много лет на ТВ.

— Друзья рядом?
— Конечно. Просто из-за того, что мы с Сергеем постоянно были вместе, никто не поможет побороть мое одиночество.
Ведь несмотря на всю эту взбалмошность и подростковое «на своей волне», он был очень надежным. На него можно было опереться, как на настоящего мужчину. Сейчас нет этого ощущения защиты… Посоветоваться не с кем, спросить, как правильно поступить… я уже полностью сама себе предоставлена. Я осталась одна с детьми.

— Как думаешь, как бы он отмечал свой юбилей?
— Наверное никак. Накануне дней рождений, недели за две, у него всегда случалась легкая депрессия. А потом, после 18 октября, когда напряжение спадало, мы могли уже и отметить. Обычно уезжали куда-нибудь. Странно, но в этом году даже поездок никаких не планировали. Вообще ничего не планировали.

По тексту Дины Карпицкой