Widgetized Section

Go to Admin » Appearance » Widgets » and move Gabfire Widget: Social into that MastheadOverlay zone

Главная » Поэт Александр Жаров начал публиковаться в московской «молодежке» в 16 лет

Поэт Александр Жаров начал публиковаться в московской «молодежке» в 16 лет

image_pdf

В деревне на Бородинском поле в 1904 году в семье полировщика по мрамору, вырубавшего надписи на памятниках в честь столетия Бородинской битвы, родился поэт Александр Жаров. В церковно-приходскую школу ходил три зимы в соседнее село Бородино. После сельской школы Александр поступил в реальное училище в Можайске, где как сын георгиевского кавалера учился за казенный счет.

В 16 лет в нашей газете (она тогда называлась «Юношеская правда») часто публикует стихи. В сохранившихся немногих номерах газеты за 1920–1923 годы я их неоднократно видел.С 1918 года Жаров — на руководящей комсомольской работе, сначала в Можайске, затем в Москве. В 1921 году учился на факультете общественных наук МГУ. В 1920 году Жаров на протяжении нескольких месяцев был редактором «ЮП».

Из воспоминаний А.Безыменского («Молодой ленинец», 31 мая 1928 года): «…В активные работники «Юношеской правды» я попал совершенно неожиданно. Было это в 1921 году. И я уже переселился в Москву, где редактировал орган ЦК комсомола — «Красную молодежь». Жил я в то время в гостинице «Дрезден». Помню этот вечер, как будто бы все происходило вчера. Приходят ко мне А.Жаров и Илья Лин (один из будущих редакторов «ЮП». — Ред.). Пьем морковный отвар с сахарином, и Жаров развивает идеи о том, как должна выпускаться массовая молодежная газета. Это было вскоре после назначения Жарова редактором «Юношеской правды». Слово за слово, уговорили меня работать в газете…».

Октябрьской революции и комсомолу Жаров считал себя обязанным всем: вдохновением, пьянящей целью, делами и стихами в молодежных газетах и журналах, поступлением в Московский университет. Поэтикой занимался в семинаре Валерия Брюсова.

Как делегат III съезда комсомола Александр приезжает в Москву. Получает место в гостинице «Лоскутная» у Охотного Ряда, равной по классу «Метрополю» и «Националю».

Как всех делегатов съезда, Жарова поразило, что Ленин призвал не к борьбе за мировую революцию, а завещал: «Учиться, учиться, учиться…» О том незабываемом дне написал в воспоминаниях и в стихах:

Двадцатый год. Разруха, голод, холод.

Шла осень, громом битвы грохоча.

В Москве на третьем съезде комсомола

Мне довелось увидеть Ильича.

Когда еще не закончилась Гражданская война, пишет любимой:

Сними, мой друг, скорее сапоги,

Чтоб не испортить линию ноги…

За эти прелестные строчки критики обвиняют его в «сдвиге в сторону от прямых путей пролетарской революции, влиянии мелкобуржуазной стихии. Комсомолку, товарища и политического борца — оттесняет женщина-самка. Разоблачение лирической героини Жаров довел до конца, предложив в качестве заведующей женотделом… евангельскую блудницу Магдалину!»

Как прилежный ученик церковно-приходской школы Жаров хорошо знал, кем была святая Магдалина, и желал, чтобы молодые, красивые, преданные делу революции, как она — Христу, ведали работой среди женщин.

Вслед за критикой пошла по рукам пародия на Жарова:

Мне снится, снится, снится, мне снится чудный сон —

Шикарная девица евангельских времен.

Не женщина — малина, шедевр на полотне —

Маруся Магдалина, раздетая вполне…

С тех пор в выходивших поэтических сборниках о «линии ноги» поэт не вспоминал, и я не смог прочесть это стихотворение.  В 18 лет Жаров сочиняет стихи самой известной своей песни, ставшей гимном пионерии:

Взвейтесь кострами, синие ночи,

Мы — пионеры, дети рабочих,

Близится эра светлых годов,

Быть пионером всегда будь готов!

С другом Безыменским Александр переезжает в 1922 году в Москву. Они живут на Воздвиженке, 10, под крышей пятиэтажного дома (известного Военторга, закрытого за неимением товаров). Там у Жарова появилась комната, где жил он вначале один. Но это продолжалось недолго. Комната превратилась в общежитие, где один за другим поселились начинающие поэты и бывалый моряк Артем Веселый (еще один сотрудник нашей газеты), ослепивший яркостью слова и темпераментом.

Как вспоминал Жаров: «Она стала клубом… всего одна небольшая комната с одной кроватью, диванчиком и одним стулом… Мы с Безыменским тогда уже печатались в «Юном коммунисте». А я, кроме того, работал секретарем редакции «ЮК». По этим двум причинам квартира сделалась центром, к которому начали тянуться пишущие ребята — фактическое собирание первых ростков комсомольской литературы…»

В 20 лет ответственный секретарь журнала «Юный коммунист» спустя год переходит в той же должности в «Юношескую правду» — нашу газету. «Там 19 сентября 1923 года был напечатан первый фельетон «Испытание» за подписью «М.Шолох». Я работал в то время в «Юношеской правде», занимался ее литературными делами и в следующем, 1924 году, когда она стала называться «Молодой ленинец». Первая попытка Михаила Шолохова выступить уже не с фельетоном, а с рассказом тоже связана с газетой московских комсомольцев».

Вот какой отзыв о присланном с Дона в редакцию по почте рассказе появился 15 марта 1924 года в отделе «Почтовый ящик»: «Твой рассказ написан сочным, образным языком. Тема его очень благодарна, но это еще не рассказ, а только очерк. Не спеши, поработай над ним, очень стоит. Введи в него больше действия, больше живых людей и не слишком перегружай образами: надо их уравновесить, чтобы один образ не заслонял другой, а ярче выделялся на фоне другого. Работай терпеливее, упорней».

Отзыв подписан «А.Ж.» — а это был Александр Жаров, всего на год старше 19-летнего Шолохова…

«Этот отзыв в «Молодом ленинце» я привожу сейчас, тридцать пять лет спустя, без большого смущения, — писал Жаров в 1959 году в «Московском комсомольце». — Ведь мне и моим товарищам было очень приятно, что […] Миша Шолохов не обиделся на нас и на наши советы, поработал достаточно «терпеливо и упорно», и через некоторое время в том же 1924 году мы получили от него рассказ, который и был у нас напечатан. Рассказ назывался «Родинка».

С него начал путь в русской литературе автор «Тихого Дона».

В том же, 1924 году у Жарова на 30 страницах вышла — под названием «Песня о червонце» — книжка стихотворений, замеченная членом Политбюро, председателем Реввоенсовета Львом Троцким, при жизни Ленина — вторым человеком в партии и государстве. Литература, поэзия его постоянно интересовали, как и политика, которой он все еще занимался в Кремле.

Стихотворение, давшее название книжке, Троцкий процитировал в статье, обратив «особое внимание на то, как поэт мастерски увязывает воедино великие потрясения с малыми вопросами быта». Эта похвала, как и предисловие Троцкого к книжке Безыменского, тогда окрыляла поэтов. За нее Жаров, в отличие от друга, не поплатился в 1937 году исключением из партии…

Заинтересовался поэзией молодого Жарова и другой непререкаемый авторитет — нарком просвещения Анатолий Луначарский, член правительства и писатель в одном лице. В предисловии к сборнику стихов «Ледоход» он признался: «С громадным интересом прочел я небольшую книжку Жарова. Но сколько в ней солнечного света, сколько в ней уверенного смеха и как часто попадаются в ней изысканные порой самой своею молодостью образы и чувства! Я не стану останавливаться на отдельных стихотворениях. Они все хороши:

Радость, радость, цвети и звени!

Буйствуй молодостью в молодежи!

Вот это — лейтмотив жаровской поэзии. И сама ее легкокрылость и достаточная глубина невольно роднит эту поэзию с Пушкиным…»

Луначарского восхищало, что Жаров с необычайной непосредственностью любит солнце: «Посмотрите, как часто фигурирует оно у Ал. Жарова:

Я — делегат небесной рати

И от весеннего Цека,

Я — солнце — нынче председатель

И на земле, и в облаках!

«Солнце» Александра Жарова светило и грело души сверстникам. О его популярности напоминают эпиграммы и пародии, числу которых может позавидовать любой поэт.

Когда вошел я в звонкую десятку

Поэтов, воспевающих плетень,

Пошла за мной вприсядку под трехрядку

Запевочка российских деревень.

Это пародия на поэму «Гармонь», ставшую событием в русской литературе 1926 года. Ее экранизировали в художественном фильме, переиздавали с иллюстрациями известных художников, исполняли по радио, на концертах артисты московских театров:

Гармонь, гармонь!

Гуляют песни звонко

За каждый покачнувшийся плетень…

Гармонь, гармонь! Родимая сторонка!

Поэзия российских деревень!

Поэме, посвященной другу Иосифу Уткину, Жаров предпослал залихватский эпиграф:

В поздни ноченьки, припевками

На полях пугая сонь,

Баловались парни с девками

И влюблялись под гармонь.

Для тех, кто знал автора революционной песни «Взвейтесь кострами, синие ночи…», в поэме неожиданно зазвучала музыка, напоминавшая народные частушки.

Жаров с Уткиным и Безыменским два месяца представляли нашу страну в год 10-летия Октября в пяти странах Европы. А когда он вернулся, написал очерк «Галопом по Европам», чье название вошло в русский язык крылатыми словами.

О Жарове неоднократно говорил Маяковский. Его стихотворение «Старым друзьям», выступая в Политехническом музее, прочел наизусть, хотя прежде не жаловал. «Прочитал здорово, и зрители стали аплодировать. Из зала кричали: «Отличные стихи!», «Хорошие стихи!» И Маяковский спустился в зал, — вспоминал Жаров, — взял меня за руку и со словами: «Иди, кланяйся», — вывел на сцену».

За три недели до самоубийства в апреле 1930 года Маяковский, выступая в клубе «Красная Пресня», не забыл о стихах Жарова 1924 года, написанных на смерть Ленина:

«Мне часто говорили, что я часто ругаю Жарова. Я приведу одну строчку из его стихотворения: «От горящей домны революции отошел великий кочегар». А на самом деле, какие кочегары при домнах бывают? Не бывает их. И если отошел кочегар от домны, то нечего ему там вообще было делать. То, что поэт хотел сделать настоящим революционным образом, по существу стало ничего не значащей, пустой фразой. Значит, товарищи, с одной стороны, зачастую писатели пишут так, что или непонятно массе, или если и понятно, то получается глупость».

Не такая-то была оплошность, чтобы помнить о ней шесть лет. Высказался Маяковский и более резко:

Нечаянный сон — причина пожара,

Не читайте на ночь Уткина и Жарова.

Ничего подобного солнцелюбивый Жаров не позволял себе в отношении к тому, чей стих назвал «бессмертным». Себя, как Маяковский, считал «революцией мобилизованным и призванным».

С первых дней войны — на фронте, с моряками на Балтике, Черном море и на Северном флоте. Семь месяцев провел в Заполярье и считал себя защитником Москвы:

Враг не допущен к мурманским причалам,

Куда в тумане северной зимы

Шли корабли… А это означало,

Что за Москву, друзья, дрались и мы.

Батальонный комиссар и майор Жаров не отсиживался в штабах и редакциях газет. Чем занимался пять лет? «Я никогда такого творческого подъема за двадцать лет моей деятельности не ощущал. Все время была жажда творческая, стыдно было не писать… Нужно было дать и стихотворную подпись в газете, в многотиражке, выступить в действующих частях и принять некоторое участие в боевых операциях, что я считаю просто обязательным… Летал на бомбежку вражеского объекта в Северной Финляндии… С отрядом морских разведчиков высаживался с боем в тылу противника…»

Жаров сочинил «Песню 2-й гвардейской минно-торпедной дивизии имени Токарева», «Песню морских катеров-охотников», «Песню подводников». И песню «Заветный камень» — о завещании моряка, умершего с осколком гранитного камня набережной Севастополя в руке, вернуть его в освобожденный город.

Жаров мечтал:

Я надежду робкую лелею,

Чтобы песня каждая моя

Поскорее стала не моею…

Его мечта сбылась. Жаров вдохновлял самых талантливых композиторов, включая автора легендарной «Катюши» Матвея Блантера. Его песни исполняли звезды Большого театра Марк Рейзен и Сергей Лемешев, пела Людмила Зыкина. Они остались в памяти современников, на пластинках, в записях радио и телевидения. А сейчас стихи и песни солнцелюбивого поэта заполняют Интернет — значит, им суждена долгая память.

                 Лев Колодный