О чем я не успел сказать Путину.

Военкор «КП», вошедший в состав СПЧ при президенте — о том, что он собирался рассказать главе государства на заседании Совета по правам человека.

Твердой уверенности, что мне удастся высказаться на Совете по правам человека при президенте, не было. Но на всякий случай заготовил «рыбу», в которой обозначил основные «болевые точки» Специальной военной операции, которые беспокоят… Нет, не военных. Сугубо военные темы для СПЧ мне показались неуместными. Они вполне откровенно обсуждаются в другом, непубличном формате. Я же составил топ-три жалобы от родственников наших бойцов, которые пишут мне в Телеграме. А это десятки сообщений ежедневно.

Состав СПЧ – внушительный. Но график президента ограничен. И высказаться смогла лишь половина Совета, которая, впрочем, подняла действительно важные темы. О чем же хотел сказать я.

СВЯЗЬ С ПЕРЕДОВОЙ

Итак, 70 процентов обращающихся ко мне начинают со слов «Помогите найти мужа/сына/брата». Речь, как правило идет о мобилизованных. Это люди, которые уже прошли по всем инстанциям, но так и не смогли выяснить, где находится их родственник и что с ним: «В плохих списках не значится», — отвечают в Минобороны. Но материнское сердце этим не успокоить. И женщины ищут поддержки среди журналистов, у которых возможностей выяснить местонахождение мобилизованного еще меньше.

При этом проблема решается элементарно, есть примеры качественной работы командования частей с родственниками, когда через пункт постоянной дислокации можно передать и письма, и посылки. Их возят на фронт своим транспортом и передают бойцам лично в руки. Но это, к сожалению, не системный подход.

При этом 80 лет назад в любом конце страны человек мог опустить в ящик свое письмо и быть уверенным, что оно дойдет до фронта. И ответ будет. До войны нашу страну называли самой читающей в мире. В войну она стала — самой пишущей. За четыре года Великой Отечественной почтальоны доставили адресатам 10,7 миллиарда треугольников, открыток, секреток… У нас адрес полевой почты был озвучен лишь на десятый месяц конфликта. Остается надеяться, что работать он будет без сбоев.

ВЫПЛАТЫ

На втором месте стоит вопрос невыплат. Есть случаи, когда добровольцы не получают никаких денег по четыре месяца. Вот пример, чтобы эта проблема не выглядела сухой протокольной строкой.

«Я — жена мобилизованного Чертова Олега Владимировича. Муж был призван 29 сентября, а 6 октября уже находился в ЛНР. За два месяца он не получил вообще ни копейки. Обращалась и писала, куда только можно, до сих пор ниоткуда нет ответа. У нас многодетная семья двое взрослых и четверо школьников, один из детей инвалид».

— Подождите, а как его вообще призвали с таким количеством детей? Вы оспорить мобилизацию пробовали?

— Муж любит свою Родину и не стал прикрываться детьми, — просто отвечает мне женщина.

Понимаете? Она не просит вернуть мужа домой, потому что он может вернуться к семье по закону. Ей лишь надо на что-то содержать детей, пока папа защищает Отечество. Справедливости ради, массовых жалоб на невыплаты нет. Но такие обращения приходят регулярно. В том числе и от гражданских.

Я был в Херсоне, когда из этого города объявили эвакуацию. И, к сожалению, бывали случаи, когда люди уезжали в большую Россию, но через неделю возвращались, не выдержав пресса бюрократии. Бездушный формализм может доконать кого угодно. Что уж говорить о людях с подорванной психикой, которые едут от боевых действий, но натыкаются на чиновничье самодурство.

«Сертификат (на жилье) нам выдали. Обещанные 100 тысяч ни я, ни мой муж не получили. Так же не получили соцпомощь, — пишет мне чета Ивановых, получивших в Херсоне российское гражданство и проголосовавших на референдуме за новую жизнь. — Мы оба пенсионеры. Пенсии нам тоже не дали ни за октябрь, ни за ноябрь. В Херсоне нам выдавали пенсию 10 тысяч до сентября».

ЭКИПИРОВКА И НЕРАВНОДУШИЕ

Третье – экипировка. В отдельных местах ее по-прежнему не хватает. Особенно зимней. И некоторые родственники жалуются, что приходится даже брать кредит, чтобы купить мужу качественную теплую форму.

Ее нехватка – не всегда головотяпство тыловиков. Хотя и оно присутствует. Просто многие подразделения живут в суровых полевых условиях, где камуфляж очень быстро изнашивается. А по уставу положено по комплекту летней и зимней формы в год? Вот и не просите больше. И приходится бойцам обращаться то к волонтерам, то к журналистам, то к родне. При этом я давно заметил закономерность. Если в подразделении командир инициативный и неравнодушный, то все у него в порядке и с экипировкой, и со связью с родными, и с продуктами на позициях. Есть отличные примеры взаимодействия военных и региональных властей, а есть полное равнодушие. Вот здесь и вылезают проблемы. Которых, впрочем, уже на порядок меньше, чем на начальном этапе мобилизации.

ВСЕ БУДЕТ ДОВЕДЕНО

Очередь до меня, к сожалению, не дошла. Однако все эти проблемы с конкретными частными примерами по линии СПЧ будут доведены до президента. Либо решены в ручном режиме через соответствующие ведомства. В конце концов, определить годность к службе человека с интравертебральной грыжей Шморля, требующей хирургического вмешательства (документы у меня на руках), можно и без участия президента. Если подойти к солдату по-человечески, а не формально.