— Михаил Александрович, расскажите, как вы попали в «Вечернюю Москву»?
— Это случилось в начале 1968 года. В то время я учился на втором курсе юридического факультета МГУ и активно участвовал в диссидентском движении. В январе мы собрались перед зданием Мосгорсуда — тогда он располагался на Каланчевской улице, — чтобы поддержать наших товарищей — Алика Гинзбурга, Юру Галанскова, Лешу Добровольского и Веру Лашкову. После того как судебный день закончился и все разошлись, я оказался в метро в одном вагоне с милицейским старшиной, который распоряжался задержаниями моих товарищей на нашем, как сегодня сказали бы, пикете. И, сев рядом с ним, я всю дорогу от «Комсомольской» до «Кропоткинской», вооружившись толстым комментарием к уголовно-процессуальному кодексу, объяснял ему, что он совершил преступление — заведомо незаконное задержание. Когда я выходил из вагона, старшина схватил меня за руку и потащил в комнату милиции.

Там он составил протокол, указав, что я угрожал ему расправой. А я, в свою очередь, написал, что, будучи студентом-юристом, разъяснял сотруднику милиции советское уголовно-процессуальное законодательство. Через два дня меня вызвали в деканат и сообщили, что им «уже все доложили» и таким не место в МГУ…

— Но вы восстановились потом?
— Да, благодаря маме, которая училась на одном курсе с деканом и многими профессорами факультета. Она, фронтовичка, душа факультетской самодеятельности, позвонила своим однокурсникам, а те попросили за меня декана. Тем более, что учился я на «хорошо» и «отлично».
Короче, меня по-тихому восстановили на вечернем отделении. Это означало, что нужно было искать работу. А я увлекался журналистикой еще со школы, участвовал в выпуске радиопередачи «Ровесники». Поэтому, когда кто-то из знакомых замолвил за меня словечко перед завотделом информации «Вечерней Москвы», я не просто пошел, я вприпрыжку побежал в заветный дом 8 на Чистых прудах!

— Взяли сразу же?
— Конечно, нет! Сразу дали только задание: съездить в некий технический НИИ и написать заметку. «Разузнай, что у них есть нового, но такого, что будет интересно читателям», — напутствовал меня завотделом, добрейший Борис Ильич Винокур. Мне выдали бумажку на бланке, где было написано, что Федотов Михаил Александрович является внештатным корреспондентом отдела информации газеты «Вечерняя Москва».

Кстати, много лет спустя эта бумажка сыграла неожиданную роль. Когда мы в 1988 году готовили наш проект закона СССР о печати и других СМИ, нам надо было прописать, кто такой журналист. И я вспомнил об этом документе. Так в законе появилась норма, что журналистом считается не только штатный сотрудник редакции, но и тот, кто выполняет задание редакции. Эта норма до сих пор есть в законе о СМИ и ею пользуются многие тысячи наших коллег. Так что та бумажка имела историческое значение.
Но вернемся в 1968 год. Я приехал в НИИ, поговорил с конструкторами и написал заметку строк на сто про новую модель дефектоскопа. Естественно, конструкторы требовали, чтобы я изложил их объяснения максимально точно: приблизительность — признак дилетантизма.

Но у Бориса Ильича обнаружился другой взгляд на мою заметку. Прочитав, он потребовал, чтобы я ее пересказал своими словами, не используя техническую терминологию. Я пересказал, а он в ответ: «Понятно, а теперь иди в типографию и скажи, чтобы они тебя размножили в необходимом количестве экземпляров, чтобы завтра ты смог каждому читателю объяснить, что ты хотел написать».
Не помню, сколько раз я переписывал ту злосчастную заметку, но где-то через неделю на третьей полосе вышел ее огрызок строк на сорок. Но к тому времени я уже прижился в редакции и мне даже выделили письменный стол в проходной комнатушке, крохотном предбаннике между кабинетом Винокура и просторным общим офисом, в котором работали штатные сотрудники отдела: Акжигитов, Болотин, Гай, Зарубин, Березницкая. И, главное, мне выдали орудия труда: телефон (это была так называемая отводная трубка от чьего-то стационарного телефона) и пишущую машинку.

— То есть вас приняли в штат?
— Нет, я еще долго был мальчиком на побегушках. Но бегать я умел быстро и, самое главное, легко находил с людьми общий язык, в том числе по телефону. Постепенно я набил руку в написании новостных заметок и меня оформили как «внештатного корреспондента с оплатой по гонорару»: так и записали в трудовую книжку.
А потом я придумал собственную систему поиска оперативной информации. Раздобыл несколько десятков перфокарт для электронно-вычислительных машин (это такие прямоугольные листы формата А5 из плотной бумаги с двумя рядами дырочек вдоль каждой стороны) и к ним специальный ящик со спицами. Дырочки нужны были для того, чтобы можно было с помощью спиц находить те карточки, в которых эти дырочки выломаны.

Дырочкам я присваивал дни и месяцы, чтобы планировать поток информации. К примеру, я приходил в строительное управление и, разговаривая с кем-то из начальства, записывал, когда на стройке, скажем, универмага планируется закладка фундамента, завершение нулевого цикла, возведение первого этажа, госкомиссия, открытие и так далее. А затем уже в редакции записывал на перфокарте, выделенной для этого строительного управления, всю собранную информацию и выламывал соответствующие дырочки.

В то время все материалы первой полосы должны были начинаться со слова «сегодня». Это придавало газете, которая подписывалась в печать в 2 часа дня и попадала в почтовые ящики и киоски «Союзпечати» не позднее 7 часов вечера, не просто актуальность, а ощущение, что все новости читатель получает с пылу, с жару.

Каждое утро, когда Борис Ильич по пути на планерку проходил мимо моего стола, он задавал классический вопрос: «Что у тебя есть на сегодня со словом «сегодня»? К тому моменту я уже успевал, вставив спицы, вытрясти из ящика с десяток перфокарт и мое меню для планерки было готово. Винокур посмеивался над моей «научной организацией труда», но результатами был доволен. Собирался даже представить мой опыт на рассмотрение редколлегии, но не успел: 18 сентября 1969 года я уволился из «Вечерней Москвы».

— А почему ушли?
— В то время появилась новая газета. Она называлась «Социалистическая индустрия». Это была газета ЦК КПСС. И когда кто-то из знакомых предложил туда перейти в качестве сотрудника отдела науки и технического прогресса, то я сразу согласился. Сотрудник отдела — это уже не мальчик на побегушках! Я написал заявление о переводе, после чего меня вызвали к главному редактору Семену Давыдовичу Индурскому. Он мне: «Мы из тебя человека сделали! Я буду звонить в ЦК — они отбирают у нас лучших ребят!» Индурский был страшно недоволен. И тогда я достал из кармана свой последний и единственный козырь.
Я сказал: «Семен Давыдович, отпустите меня. Мне сегодня исполнилось двадцать лет». И на этом моя карьера в «Вечерке» закончилась. Но связь с ней не закончится никогда. Именно в «Вечерке» я понял, что такое журналистская работа. И, работая в «Вечерке», я написал свою первую курсовую работу, посвященную свободе печати.
А уже дальше были диплом по свободе печати, кандидатская диссертация по свободе печати, потом докторская диссертация по СМИ, закон о печати, затем я стал министром печати… А началось все с «Вечерки».

Говорить правду

— Вы как-то говорили, что сегодня люди по-другому воспринимают информацию…
— Да, из-за информационного шума со всех сторон люди читают все меньше и меньше. Современное мышление изменилось. Читатели по-другому относятся к тексту. Сейчас нужно писать заголовок и максимум пять-шесть строчек… Как запись в «Твиттере». Дальше уже читают те, кого увлекли эти пять строчек. Это клиповое мышление не только российское явление, но и мировое. Неизбежно слабеет и понимание смыслов, усвоение информации. Многие жанры журналистики уже становятся сложны для восприятия современного читателя. Самое главное, чтобы люди совсем не разучились читать.

— Не исчезнут ли и журналисты вслед за читателями?
— Журналисты были даже в Древнем Риме и, уверен, сохранятся в будущем! Блогер и журналист — разные профессии. Другое дело, что блогер может быть журналистом, как и журналист — блогером. Но у блогера и журналиста — разный социальный статус. У журналиста есть правила профессии, есть профессиональная этика. У блогера этих стандартов пока нет. Он может в пасмурный день заявить, что светит солнце. Журналист так сказать не может: ему запрещено фальсифицировать информацию. Поэтому он должен сказать: «Погода сегодня дрянь!»

Законы для алгоритма

— Сейчас вы работаете над правовыми проблемами искусственного интеллекта.
Какой масштаб у этих проблем?
— Огромный, если не сказать безграничный. Информационные технологии, включая машинное обучение, развиваются очень быстро.
А правовая система не терпит приблизительности: она от нее портится. Поэтому, чтобы создать, например, электронного судью, нужно сначала алгоритмизировать соответствующие отрасли законодательства, вычистив оттуда все ошибки и неточности. И потом: как совместить робота-судью с телефонным правом? Но это только один аспект. Представьте, как развитие искусственного интеллекта изменит рынок труда. В старой студенческой песне пелось: «Вкалывают роботы, счастлив человек». Но будут ли счастливы водители, лишившиеся работы из-за развития беспилотного транспорта. Сколько курьеров останется без работы?

И еще: искусственный интеллект может быть полезен человеку, а может и наоборот. Есть законы робототехники, сформулированные еще писателем-фантастом Айзеком Азимовым. Первый из них звучит так: «Робот не может причинить вред человеку или допустить, чтобы человеку был причинен вред». Отсюда следует, что беспилотные летающие аппараты с автономным целеполаганием должны уничтожать только ту цель, где нет человека. Но как думают конструкторы военной техники? Если мы позволим машинам убивать людей, то дальше можем уже ничему не удивляться. Вот почему так важно, чтобы создание искусственного интеллекта соответствовало определенным этическим и правовым правилам.

— Для этого они должны быть где-то прописаны…
— Конечно! Но пока их нет. И это может привести к катастрофическим последствиям. Например, если на пути беспилотного автомобиля появятся старушка и женщина с коляской, пересекающие дорогу в неположенном месте. Кого собьет робот? Для человека это этическая и правовая проблема, а для искусственного интеллекта — программная. Какой алгоритм будет заложен в программу, такой выбор и будет сделан. А кто будет отвечать? И как? И чем? И перед кем? Или — пример из другой сферы. Если взять все стихи Пушкина и дать задание искусственному интеллекту их проанализировать с тем, чтобы создать еще одно «пушкинское» стихотворение, но теперь уже на тему, скажем, управляемой ядерной реакции. Кому должны принадлежать авторские права на новое стихотворение? И возникают ли они вообще? И таких вопросов множество.

— И что нам с этим делать?
— Готовить новых юристов и доктрину правового регулирования. Ее сегодня нет нигде — ни у нас, ни за рубежом. Мы собираемся этим заняться.

Путь к роботизации

— Автор бестселлера «Sapiens: Краткая история человечества» профессор Юваль Харари предсказывает,
что совсем скоро алгоритмы будут принимать за нас решения потому, что они будут знать нас лучше, чем мы сами. Вы согласны с этим?
— Такая опасность есть. Чем больше человек соединяется с компьютером — тем больше он управляется этим компьютером. Но меня больше пугает роботизация человека. С одной стороны, мы создаем человекообразных роботов.
И это замечательно! А с другой стороны, происходит роботизация человека. Мы пытаемся понять алгоритмы, по которым работает человеческое сознание. Определив их, мы заставляем человека по этим алгоритмам работать. Но ведь каждый человек — индивидуален. И подгоняя его под определенные показатели, легко превратить его в робота. Ведь у нас оценивают результат по KPI. Этот KPI, в каком-то смысле, путь к роботизации человека.

— А алгоритмы могут заменить журналиста?
— Есть боты, которые могут делать элементарную работу вроде сбора и обработки информации. Такой робот — прекрасный помощник журналиста, но не заменитель его. Например, на маршрутизированном транспорте, скажем, в метро человека вполне может заменить водитель-робот. Но к таксисту-роботу я бы не сел в машину. Поездка в такси — это не только перемещение в пространстве, но и общение. Кроме того, таксист поможет найти нужный адрес.
Например, когда я заказываю доставку продуктов на дачу, то я должен назвать не свой адрес, а адрес соседа. Дело в том, что в картах мой адрес указан с ошибкой. И все водители теряются. Я объясняю им по телефону, как добраться. Человеку вы можете объяснить то, что не можете объяснить роботу. Поэтому робот журналиста никогда заменить не сможет!

ДОСЬЕ
Михаил Федотов родился в семье потомственных юристов 18 сентября 1949 года. В 1966 году поступил на юридический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова, однако в 1968 году был отчислен за участие в правозащитном движении. По настоянию ряда профессоров был восстановлен на вечернем отделении, одновременно работал журналистом в газетах «Вечерняя Москва», «Социалистическая индустрия», журналах «Лесная новь», «На боевом посту».
Окончил юридический факультет МГУ, аспирантуру Всесоюзного юридического заочного института.
Кандидат юридических наук (тема диссертации: «Свобода печати — конституционное право советских граждан»).
Доктор юридических наук (тема диссертации: «Средства массовой информации как институт социалистической демократии (государственно-правовые проблемы»). Профессор.

Виктория Филатова