Из книги “Футбол на Красной площади”

Один на один с космосом

В спорте зачастую рекорды, особенно в прыжках, принято называть космическими. Самый характерный пример — феноменальный полет Боба Бимона в длину на 8 м 90 см на Олимпиаде в Мехико, названный прыжком в ХХI век и продержавшийся 23 года.

Иной раз и репортерам выпадает космическая удача — только не сразу удается ее распознать…

Мартовским утром 1992 года после Олимпийских игр в Альбервиле у меня в Кунцеве, в небольшой двухкомнатной квартире, раздался звонок. Абонент представился:
— Генерал… (Фамилия прозвучала неразборчиво.)

Из призывного возраста я к тому времени вышел, «корочки» «МК» были как бронь от любой военной переподготовки. Потому на звонок предполагаемого военкома ответил вполне доброжелательно. Генерал стал излагать суть дела:
— Я из Центра управления полетами. Почту космонавтам доставляют грузовыми кораблями, они читали ваши репортажи. Теперь наши мужики — Крикалев и Волков — хотят послушать про Олимпиаду.

Я начал мысленно перебирать имена коллег, которых в последнее время разыграл. Видимо, у кого-то осталась неутоленной жажда мщения. Генерал между тем продолжал:
— Сеанс связи завтра в двенадцать, если вы не против, диктуйте адрес. В десять ноль-ноль черная «Волга» будет ждать у подъезда.

По тем временам служебная «Волга» у подъезда полагалась только номенклатурным работникам. Я послушно продиктовал адрес, продолжая гадать, кто из приятелей пытается выставить меня дураком.

На следующее утро выходить на улицу не хотел — позднее я видел глупейшие выражения лиц под возглас ведущего: «Это была программа «Розыгрыш». Но все-таки, озираясь по сторонам в поисках шутников, спустился. Каково же было мое удивление, когда я увидел припаркованную черную «Волгу» с никелированными антеннами на крыше — признак спецсвязи.

Отступать было некуда: водитель предупредительно распахнул дверь. По дороге в Центр управления полетами мысленно перелистал страницы своих олимпийских репортажей. И вот — небольшой зал, экран, на меня нацелили телекамеру. Один из генералов по-мужски предупредил:
— Петр, говорите о чем угодно, только не касайтесь женской темы. Сами понимаете, ребята полгода на орбите.

Появились фигуры космонавтов, парящих в невесомости, кто-то скомандовал:
— Говорите.

По-моему, от волнения — не каждый день общаешься с космосом — я нес какую-то ахинею.
Крикалев и Волков молчали. Минут через пять я с ужасом поинтересовался:
— Вам неинтересно?

Космонавты доброжелательно отреагировали:
— Что вы, Петр, мы слушаем затаив дыхание.

Я сразу успокоился. И дальше олимпийскую мозаику, как мне казалось, пересказывал вполне вразумительно.

В конце сеанса Сергей Крикалев сказал:
— Мы сейчас на пару часиков исчезнем из зоны видимости. Может, останетесь еще на один сеанс и продолжим?

Я, извинившись, отказался: в газете, как тогда казалось, ждали неотложные дела. Потом жалел, конечно. За эти сорок минут связи, запомнилось, космонавты пролетели тридцать две тысячи километров: от Тихого океана до Зимбабве.

С Крикалевым и Волковым в конце сеанса договорились непременно встретиться на Земле. Разговор с космосом произвел на меня неизгладимое впечатление, как, вероятно, на наших предков в конце XIX века первая демонстрация синематографа братьев Люмьер.

Я как будто ощутил свою личную причастность к полету. Не стану утверждать, будто воображал себя с Крикалевым и Волковым на борту орбитальной станции, но с мальчишеским трепетом следил за скупыми сообщениями с орбиты и не меньше сотрудников Центра управления полетами ликовал, когда экипаж совершил наконец благополучную посадку.

Вот в Доме кино мы и встретились. Конечно, Крикалев не сразу меня узнал, но я напомнил про тот памятный сеанс связи — после альбервильской Олимпиады. Сергей Викторович, подобно шахматисту, восстанавливавшему в памяти ходы давно сыгранной партии, тотчас воспроизвел детали разговора, когда с Сергеем Волковым вращались на орбите.

Оказалось, особенно запомнился мой пересказ космонавтам интервью с горнолыжником Альберто Томбой по прозвищу «синьор Бомба» Крикалеву.

Благодаря легендарному Томбе разговор с Крикалевым принял шутливый тон, и космонавт в ответ поведал анекдотичную историю своего первого полета — еще в советское время — с Мусой Манаровым:

— Я был беспартийным, холостым, жил в Королеве, в общаге для рабочих и инженеров космической отрасли. На сеансы связи к моим напарникам «приходили» жены и дети, а ко мне — ребята из общаги, которых я перед полетом попросил читать мою почту. На сеансе они ржут и размахивают казенной бумажкой: «Сережа, пока вы в космосе бороздите просторы вселенной, тебе повестка в армию пришла из военкомата». В повестке все чин по чину, как полагается: «такого-то числа, в такое-то время явиться с вещами на сборный пункт по адресу…» Поэтому веселье как в цирке: «Сергей, сворачивайте полет, а то на призывной пункт опоздаешь, попадешь в штрафбат». И все в таком роде. Смех смехом, а корреспондент, кажется, «Маяка» краем уха услышал в Центре управления полетами эту историю, которая уже обросла слухами, и выдал ее в эфир. Стало не до шуточек; военкома, помню его фамилию — полковник Черный, — вызвали к начальству для расправы.

Но полковник выкрутился: дескать, повестку прислали, чтобы присвоить очередное звание. И пока мы летали, я стал капитаном, а Манаров — майором. Муса все шутил: еще бы пару-тройку повесток, и приземлились бы генералами… Когда вернулись на Землю, я отправился в военкомат, надо было разобраться с документами. Мое личное дело недели две найти не могли: отправили в архив — от греха подальше…

Космонавты — люди с юмором: лишний раз я убедился в этом на заседаниях клуба известных мытищинцев, куда меня пригласили знаменитый телеведущий Эдуард Сагалаев и глава района Виктор Азаров, решившие использовать ресурсы земляков для благих начинаний в округе.

Помимо великих хоккеистов Бориса Майорова и Виктора Шалимова, популярного футболиста и тренера Вадима Евсеева, был Владимир Аксенов, дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт, окончивший в начале пятидесятых Мытищинский машиностроительный техникум и летавший на «Союзах». Портрет Аксенова запечатлели на почтовой марке СССР, посвященной полету корабля «Союз Т-2».

В процессе одной из клубных встреч, когда официальная часть плавно перешла в дружеские посиделки, Владимир Викторович, поднимая рюмку, выдал «военную тайну»:
— Водка, ребята, на орбите не идет, наверное, невесомость отрицательно сказывается. Коньяк — другое дело, глоточек армянского за милую душу, и закусываешь космическим борщом из тюбика.

Я не утерпел:
— Владимир Викторович, даже ребенок в курсе: коньяк в рацион космонавтов не входит. Как же удалось любимый напиток Черчилля пронести на борт, да еще и исхитриться спрятать?

Аксенов взглянул на меня с нескрываемым удивлением:
— Петр, так мы свой корабль наизусть знаем.

Скажу без лукавства, я так и не разобрался — шутил космонавт или говорил на полном серьезе…