Дарья Асламова: «Переживаю за дочь»

Наш военкор Дарья Асламова рассказывает, как ее дочь –
московский врач-кардиолог — отправилась на передовую линию
помогать в борьбе со страшным заболеванием
__

Пришла с работы. Глаза горят. Вся сияет.
— Почему так рано? — спрашиваю дочь. — Почему рука перевязана?

— Ты, мамулечка, только не бойся. — Очень плохое начало разговора. — Рука перевязана, потому что я кровь сдавала на анализы. Я, в общем, добровольцем решила пойти в больницу для коронавирусных. В нашем кардиоцентре плановые операции практически прекратились, а в больницах нехватка людей. Ну, мы с товарищами решили сами…

— Так вы же в пятницу ходили. Вас не взяли, им кардиологи не нужны.
— Зато у них медсестер не хватает. У меня же диплом медсестры есть.
— Да ты же никогда не работала медсестрой!
— А им в реанимации не важно. Главное, что навыки есть. Они сказали: ребята, здесь, как на фронте. Это прекрасно, что вы врачи. Но на фронте медсестра — главный человек. Мы вас сразу в бой бросим, за неделю обучитесь. Сейчас каждый человек на счету.

Я начинаю рыдать без остановки.

— А я думала, ты мной гордиться будешь, — обиженно говорит дочь. — Я так волновалась сегодня, а вдруг меня не возьмут? Главное, чтобы все анализы были хорошие.
— А может, все-таки не возьмут? — с надеждой говорю я.

Дочь мрачнеет.

— Да я быстро обучусь. И не волнуйся, там защитные костюмы, все по правилам.
— А ты видела, какие у медперсонала пролежни на лице?! Ты же так гордишься своим хорошеньким личиком.
— Ничего, пройдет, — отмахивается дочь. Ее глаза блуждают где-то там, далеко. Она мысленно уже в отделении.
— Ты крестик свой возьми, — всхлипываю я.
— Да хочешь, даже иконки возьму. Ну, чего ты плачешь? Разве ты меня спрашиваешь, когда едешь на войну? Я с четырех лет всем отвечала на вопрос: где мама? Мама на войне. Я хочу доказать, что я истинная дочь своей матери.
— Не надо ничего доказывать! У меня своя жизнь, у тебя своя.

Дальше — невозможно.
— Мам, я же с ночной смены. А после — целый день работы. Можно я посплю? У нас целая неделя впереди, чтобы ругаться.

«Мамусик» смотрит на все эти сборы тоскливыми, как у брошенной собаки, глазами.|- А как же Пасха? – растерянно говорю я. – Мы же всегда вместе праздновали. Вас же в понедельник хотели забрать- Людей не хватает. Госпиталь в Измайлово только в начале апреля открыли. Завтра у меня уже первые сутки в реанимации.

— Как?! – в ужасе спрашиваю я. – Ты же ничего не умеешь!
— Научусь. Я же врач.
Она волочет чемодан к выходу, а я все думаю, что надо сказать какие-то важные слова. А их нет.

— А кто же будет красить яйца на Пасху? — растерянно спрашиваю я.
— О, вот тебе задание, чтоб не скучала. Научишься, наконец, красить яйца. Ты у меня уже большая. Пока, мамусик!

Ушла. Позвонила через час. Она взяла пять помад, три тона для лица, но забыла все документы для отдела кадров. Вернулась. И тут я уже зарыдала и сказала все, что полагается:

— Благословляю тебя, дочь моя! На святое дело идешь!
— Да, на борьбу с ковидлом. (Так врачи между собой называют коронавирус.)

А я вдруг вспомнила, как она в седьмом классе решила стать врачом. Жертвой ее медицинской практики стал огромный плюшевый медведь. Каждый день она делала ему уколы. (Вскоре это пригодилось. Я серьезно заболела, а после медведя она отлично научилась делать уколы уже мне.) Бедный плюшевый зверь разбух от воды и закончил свои дни в мусорке. «Первопроходец! — грустно сказала тогда Соня. — Он не зря прожил свою жизнь».

Дарья Асламова